Огненный меч Империи

Его Императорское Высочество уже куда-то отбыл. Наверное, чтобы Михаил снова не принялся его убеждать, что ещё совершенно не готов. Но сегодня он и не собирался! Честно! А вот поговорить с кем-то хотелось… Феофан Ильич и так был нарасхват, а слугам велели колдуна огненного не беспокоить и не отвлекать, вот он и сидел в одиночестве, погружённый не в самые лёгкие думы. Пока настойка Полины не начала работать.

— Ну, поборемся! — Сверкая улыбкой, Михаил хлопнул себя по бёдрам и встал. Но, прежде чем уйти, взял всё ещё полную чашку, нагрел её, не особо напрягаясь — он теперь и не такое мог! — и выпил в несколько глотков. И даже не поморщился!

В комнате, которую ему отвели, Михаил обнаружил простой с виду, но удивительно прочный наряд для боя. Цесаревич лично ткани отбирал, чтобы его первому и единственному в своём роде огненному колдуну, было не только удобно сражаться, но и чтоб, если что-то пойдёт не так, голышом на всю Хитровскую площадь не показался. Он, конечно, хорош собой, но уж точно не так он должен предстать перед москвичами.

Сперва одежду собирались украсить и золотой вышивкой, и ткань белую использовать, но Михаил упросил Александра, чтобы тот велел сшить что-нибудь попроще. Так ему и досталось скромная с виду одежда в коричневых оттенках. Села превосходно, а мягкие сапоги на ногах совсем не чувствовались. Единственным украшением Михаилу служил скромный шейный платок.

В дверь постучали.

— Войдите!

— Михаил Арсеньевич, Вы готовы? — Вместо Феофана Ильича, к нему зашёл Иннокентий — правая рука правой руки цесаревича.

— Готов! — улыбнулся он. Пусть полностью от волнения и не удалось избавиться, зато появилось воодушевление. И… неужели он и правда жаждал поскорее очутиться на Хитровке? Это всё зелье Полины или его собственное желание? Да какая разница!

В карете Михаил ехал один, Феофан Ильич исчез из дворца немного раньше, скорее всего, присоединился к цесаревичу. День выдался пасмурным, но спокойным. Ветер будто притаился, и на небе зависли мрачные облака, грозившие вскорости превратиться в тучи. Изредка проглядывало солнце, но очень быстро пряталось, как если бы не хотело смотреть на то, что вот-вот должно было произойти, но при этом не могло справиться с любопытством.

Окраина Москвы опустела, многие знали, что сегодня должны состояться бои колдунов, и всякий хотел найти себе местечко, чтобы хорошенько всё рассмотреть. Слишком близко простой люд подходить опасался — кто их знает, этих колдунов, что им в голову взбредёт. О том, что бои будут не совсем обычными, никто пока не догадывался.

Чем ближе к Хитровке, тем сложнее было пробираться карете. Если бы перед ней ехала охрана, то и проволочек бы не случилось. Но следовало соблюдать тайну, чтобы никто прежде времени не прознал, кто в карете и зачем он явился на Хитровку, поэтому и приходилось ползти сквозь толпу зевак, то и дело на кого-то прикрикивая, чтобы не попали под копыта или под колёса.

Наконец возница остановился неподалёку от огороженной части, где и должны были состояться бои. Как и условились, Михаил вышел одетый в длинный плащ, капюшон скрывал лицо. От любопытных взглядов всё равно не скрыться, но до поры до времени никто не прознает, что же за таинственный человек прибыл на Хитровку. Явился он уже после того, как Вяземские, Юсуповы и Кропоткины заняли свои места в ожидании того, когда их почтит своим присутствием цесаревич Александр. Его пока никто не видел, зато по толпе уже прошли шепотки, что сегодня на Хитровке будет и царевна Елизавета.

— С Богом, Михаил Арсеньевич, — шепнул ему возница.

— С Богом, Егор, — кивнул ему он.

Михаил прошёл дальше, куда ему указывали, стараясь при этом не смотреть в ту сторону, где сидела его бывшая родня. Он знал их всех, и они его знали. Но никто в тот раз и не подумал за него вступиться или хоть словом, взглядом поддержать. Один лишь Родион не отрёкся от него. Как он? Не хворает ли? Здесь ли он? Наверняка здесь — Пётр Алексеевич ни за что бы не потерпел, если бы его единственный сын — единственный, ха! — не смог бы присутствовать на столь важном для рода мероприятии.

— Михаил Арсеньевич, сюда, — позвал его Феофан Ильич и провёл к палатке, вокруг которой с грозными лицами стояли охранники.

Внутри палатки, кроме зашедших Михаила и Феофана Ильича, никого больше не было.

— Подождите здесь, Михаил Арсеньевич. Я Вас позову.

— Хорошо, — кивнул он.

Феофан Ильич вышел, и Михаил остался один. Он сел на единственный стул и взял с небольшого столика кружку воды, явно предназначавшуюся для него. Сделав несколько глотков, он поставил её на место и приготовился ждать. Сердце предательски колотилось.

А меж тем народ прибывал и прибывал. Кто-то пустил слух, что сегодняшние бои сумеют удивить. Что отыскался такой колдун-силач. Что готов бросить вызов любому колдуну. Хоть Вяземскому, хоть Кропоткину, хоть Юсупову. Разумеется, здесь не обошлось без Феофана Ильича. И вскоре разговоры дошли и до княжеских семей. Большинство восприняло слухи как шутку, а кое-кто и вправду обеспокоился. Призыв цесаревича хоть и не стал такой уж неожиданностью для князей, но вся таинственность, что за ним последовала, настораживала. Неудивительно, что каждый из них пригласил к себе Якова, чтобы посоветоваться. И ответ для все был приблизительно один: звёзды молчат.

«Ты справишься!» — раздалось в голове.

«Ваше Императорское Высочество!» — обрадовался Михаил.

«Скоро начнём. Я в тебя верю».

Самого цесаревича в палатке не было — Михаил бы его увидел, но даже просто услышать ободряющие слова уже дорогого стоило. И всё же сейчас Михаил не отказался бы от ещё одной капельки чудодейственной настойки Полины. Интересно, а сама ведунья придёт посмотреть на него? Вряд ли. Зато её драгоценная хозяйка обязательно явится, да и Арсений ни за что не пропустит такое зрелище.

Как же мучительно ждать! Знать бы ещё, что там происходит, пока он отсиживается в палатке…

А там происходило ровно то, что и должно было: княжеские семьи расселись по стульям, выставленным на ступеньки, которые всегда привозили сюда, когда цесаревич устаивал бои. Согласно давним традициям женщины тоже присутствовали, но никогда не участвовали. Князь Юсупов и князь Кропоткин всегда приезжали с супругами, как и сегодня, и только князь Вяземский неизменно появлялся в одиночестве. Все были прекрасно осведомлены, что княгиня не могла похвастаться хорошим здоровьем. Нынче же Пётр Алексеевич и вовсе был вдовцом, зато рядом с ним сидел красавец сын, гордость Вяземских. Правда, поговаривали, что ему от матери досталось слабое здоровье, но доподлинно никто не знал. Разве что Вяземские, а они своих никогда не выдавали. Впрочем, как и Юсуповы, и Кропоткины.

Наконец на мраморный пьедестал взошёл Его Императорское Высочество Александр, рядом с ним встала и Её Императорское Высочество Елизавета. При их появлении народ возликовал и понеслись приветственные и восхваляющие выкрики — москвичи знали, кого следует благодарить за процветающий город. Но как только цесаревич поднял руку, всё стихло.

— Приветствую вас, — заговорил он, оглядывая толпу, голос его свободно разносился над Хитровкой. И казалось, что взгляд цесаревича пронзал каждого, но вместо боли он вызывал благоговение. — Мы все знаем, что Родина наша сильна. И сила её во многом зиждется на вас, — он на несколько мгновений замолчал, — и на трёх магиях. Наши роды сильны. Воздух, вода, земля — всё при нас. Но… — Александр встретился глазами с каждым из князей, дольше всего задержавшись на Вяземском, а затем снова обратился к толпе: — Но сегодня я хочу показать вам, что есть ещё одна сила, ещё одна магия. И он сделает нас ещё могущественней!