Огни на Эльбе

Лили не понравилось, как он с ней разговаривал – сознательно упрощая и для наглядности подчеркивая каждое предложение жестами. Будто она немедленно потеряет мысль, если он прекратит выбирать самые простые выражения! У него даже тон голоса изменился – он разговаривал с ней, как с несмышленым щеночком. Зильта приподняла бровь. Видимо, она тоже это заметила.

– О, это разумно, – медленно кивнула Лили. – Так на корабли можно погрузить гораздо больше нефти и при этом сократить усилия и расходы на перевозку, особенно при разгрузке, ведь она, наверняка, производится с помощью насосов? Но с такими большими резервуарами, вероятно, в разы повышается риск взрыва. К тому же многие останутся без работы, если больше не нужно будет загружать и разгружать бочки, не говоря уже об их изготовлении и наполнении, – сказала она, с помощью вилки и ножа отрезая себе кусочек рыбы. – Рабочие вряд ли будут довольны!

Вебер удивленно моргнул. Зильта и Альфред обменялись испуганными взглядами. Китти сидела с таким лицом, будто рядом с ней кто-то испортил воздух.

– Что ж, с этим не поспоришь, – сказал Вебер и откашлялся. – А у вас сообразительная дочурка! Герр папа2, должно быть, не раз беседовал с ней о семейном предприятии. – Он натянуто улыбнулся. – Но барышня права. В Нью-Йорке не все благополучно. В день отправления корабля ожидаются забастовки. Люди боятся за свои места. Вдобавок корабль в шутку прозвали «Флигауфом» (то есть взлетающим на воздух) из-за опасности взрыва. А такая опасность действительно существует, но как быть с потерями нефти? Если бы их удалось избежать…

Лили хотела что-то сказать, но бабушка громко кашлянула, кинув на Зильту красноречивый взгляд, и та мгновенно вмешалась.

– Каролина, ты ведь будешь на осеннем балу Олькерта? Мы с Лили уже заказали по этому случаю новые наряды! – обратилась она к фрау Вебер, которая радостно ухватилась за эту тему.

Женщины завели свой, отдельный разговор, и Лили тихо вздохнула, вовлекаясь в обсуждение нового бального платья, что оказалось не намного интересней, чем разговор о кораблях. Она рассеянно вычерчивала вилкой узоры в своем соусе и смотрела в окно, пока дамы щебетали о последних модных новинках из Франции.

– …были арестованы. Уверен, на этот раз их так просто не отпустят! – Голос Вебера достиг ее ушей, и, словно ее потянули за невидимую ниточку, Лили повернулась, вновь прислушиваясь к беседе мужчин.

– О, это ерунда. Только в 81 году из страны выслали 112 человек!

– Да, но теперь, когда социалисты набирают силу в парламенте, их уже не высылают, а сажают!

– И правильно, я думаю. – Франц отодвинул тарелку и знаком попросил горничную налить ему бренди.

– В конце концов, нельзя просто стоять и смотреть, как распространяется эта социалистическая зараза. Пять лет назад они уже были второй крупнейшей партией в Гамбурге после прогрессистов, что же будет дальше?

– Вы говорите о законе против социалистов? – спросила Лили прежде, чем успела подумать, и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Бисмарку должно быть стыдно – изгонять людей за пределы родной страны лишь потому, что они борются за справедливость! – При одной только мысли об этом Лили захлестнула волна гнева. Изабель и Марту, конечно, отпустили, но лишь сперва продержав за решеткой несколько дней, во время которых Лили, Эмма и остальные девушки места себе не находили от волнения.

Все взгляды обратились к ней. Лили увидела, как фрау Вебер вытерла рот салфеткой, демонстративно глядя в другую сторону и притворяясь, что ничего не слышала. Зильта ерзала в кресле, бабушка уставилась на нее так, словно увидела привидение, а мужчины удивленно подняли брови.

– Сестрица, боюсь, ты не совсем понимаешь, что говоришь. Я рад, что на курсах затрагивают политические вопросы, но если не разбираешься, то лучше…

– Я отлично разбираюсь! – вспыхнув, прошипела Лили. Ей до смерти надоело, что с ней все время обращаются как с маленькой девочкой. – У нас в Гамбурге живут тысячи рабочих, которым приходится работать по девяносто часов в неделю. Девяносто часов. Это тринадцать часов в день, если не брать выходных. Дети работают на фабриках и попрошайничают, чтобы прокормить свои семьи, потому что их отцы не справляются с этим в одиночку. Женщины получают нищенскую зарплату. И их даже не допускают до участия в разговоре, потому что право голоса определяет доход. Разве это справедливо? Все, чего хочет социалистическая партия – улучшить условия жизни тех, кому мы обязаны нашими роскошными домами, нашим богатством, красивой одеждой, которую мы носим. Рабочим даже защищаться не дают, не то что жаловаться! У них почти нет прав. Если они заболевают и не могут выйти на работу, голодают целые семьи. По-твоему, это правильно, Франц?

После ее слов повисла угрожающая тишина. У Франца даже рот открылся от изумления. Он покачал головой, собираясь что-то ей возразить, но герр Вебер его опередил:

– Так у нас за столом маленькая социалистка! – заметил он, сверкнув глазами, и Лили поняла, что ему совсем не понравились ее слова. – Таких речей я, конечно, не предполагал…

– Прошу извинить мою сестру, – поспешно прервал его Франц. – Несколько недель назад в порту произошел небольшой инцидент с ее участием. – Он пренебрежительно махнул рукой. – С тех пор она чувствует себя виноватой, и…

– Но я действительно виновата! И это не было «небольшим инцидентом». Пауль Гердер умер! – резко оборвала его Лили. – В муках. А его семья осталась без жилья, и… – Спохватившись, она замолчала.

Отец нахмурился, удивленно глядя на нее.

– Я лишь говорю, что рабочие не должны…

– Лили! – Китти в негодовании бросила на стол салфетку. – Ты забываешься! – прошипела она.

– Я не забываюсь, бабушка, я лишь говорю то, что думаю! – тихо, но твердо возразила Лили.

Господин Вебер возмущенно фыркнул.

– Признаться, не ожидал услышать в этом доме марксистких речей, – сказал он, откидываясь на спинку стула. – Я удивлен, Карстен.

Отец откашлялся и отложил в сторону салфетку.

– Я тоже, – сказал он тихо.

Лили растерянно посмотрела на него.

– Но папа… – воскликнула она, но Альфред не дал ей договорить.

– Иди в свою комнату! – Его голос по-прежнему звучал спокойно, но по безапелляционному тону она поняла, насколько отец был зол.

Она встала, под общее молчание отодвинула стул и направилась к выходу. Когда она проходила мимо Лизы, стоявшей у двери, горничная опустила глаза. Тишину, повисшую в комнате, можно было резать ножом.

Когда Лили открыла дверь, из холла внезапно донесся громкий крик:

– Мама, мама!

Вздрогнув, Лили повернулась к матери. Зильта замерла, сжимая в руке стакан. Ее глаза испуганно расширились.

Михель.

Видимо, он проснулся под действием одного из его кошмаров, и каким-то образом ускользнул из-под надзора фрау Зёдерлунд. Лили, сохраняя невозмутимое выражение лица, обратилась к горничной:

– Лиза, ты не могла бы посмотреть, что случилось? – тихо сказала она. Лиза, присев в реверансе, выбежала из комнаты. Лили последовала за ней.

– Не знал, что у вас есть еще дети… – услышала она озадаченный голос Вебера, прежде чем закрыть дверь. С бешено колотящимся сердцем Лили прислонилась к стене.

* * *

– Вебер – наш самый важный инвестор! – крикнул Франц ей в лицо, и Лили испуганно отпрянула. Когда гость ушел, отец, несмотря на поздний час, приказал ей явиться в его кабинет.

– Но я ничего не сделала! – защищалась она.

– Ты выставила нас на посмешище! – сказал Альфред, покачав головой. – Ты совершенно забыла о манерах. Мне было стыдно за тебя сегодня! – Его спокойные слова задевали гораздо больнее, чем крики Франца. – Я очень обеспокоен, Лили. Вебер для нас незаменим: он не только вкладывает миллионы в Роттердамскую линию, мы также хотели в будущем… Ох, да что я тебе объясняю, тебе ведь совершенно все равно. Ты никогда не интересовалась делами компании.