Огни на Эльбе

Агнес и Герта, поднявшиеся наверх вслед за Лили, подняли ее и отвели в комнату. Агнес переодела ее в ночную рубашку, а Герта, которая тоже по-прежнему плакала, дала ей выпить две ложки горькой настойки. Лили не чувствовала ничего, кроме боли, которая, казалось, пронзала каждую клеточку ее тела. Тем не менее она послушно легла на кровать и почти сразу свернулась клубочком, впадая в темное забытье.

* * *

Много часов спустя Лили проснулась, как от толчка. На улице было светло, сквозь шторы в комнату проникали солнечные лучи. Она протерла глаза и села, все еще толком не понимая, где она и что происходит.

– Всего лишь сон? – прошептала она.

Но тут в кресле у изножья кровати она увидела Герту. Кухарка крепко спала, закрыв лицо руками, на испещренном морщинами лице застыло озабоченное выражение. Она по-прежнему была в одежде, которую надевала при господах, и Лили подумала, что она, должно быть, пробыла здесь всю ночь. Когда она сделала движение, чтобы встать, Герта проснулась и резко выпрямилась.

– Лили. – Она робко улыбнулась. – Как ты, деточка?

Лили не ответила.

– Они вернулись? – спросила она, но Герта покачала головой.

– Прибудут в течение дня, а может статься, что и завтра, – тихо пояснила она. – Лежи, я принесу тебе что-нибудь поесть.

– Я не хочу есть.

Она чувствовала себя совершенно разбитой, все тело ломило – ныла каждая косточка.

– Тебе нездоровится? – Герта озабоченно придвинулась к ней и потрогала лоб. – Боже правый, ты вся горишь! – воскликнула она. – Я сейчас же пошлю Зеду в аптеку, а потом сварю бульон. На сегодня у тебя строгий постельный режим. Не прошло даром вчерашнее-то потрясение, – пробормотала она себе под нос, накрывая Лили одеялом.

Лили беспомощно откинулась на подушки. Она чувствовала ужасную слабость, болело все – глаза, голова. Но самой сильной была боль в груди, из которой словно вырвали сердце. Она не могла поверить, что брата увезли. Ей было невыносимо даже помыслить о том, как он, должно быть, напуган сейчас, вдали от дома. Раньше его даже из комнаты не всегда выпускали, а теперь он один – в незнакомом месте, среди чужих людей.

– Кстати, тебя ждет письмо от матери, – тихо сказала Герта, уже в дверях, и указала на конверт, лежавший на прикроватной тумбочке. Лили тут же вскочила. Только сейчас она заметила запечатанное письмо с почерком матери на конверте. Она проворно надорвала бумагу и пробежала глазами несколько строчек, что отправила мать.

Дорогая Лили,

У меня все просто чудесно! Расслабляться не приходится – вокруг много детей, жизнь так и кипит. Сегодня после чая идем в лес по орехи, а на ужин обещали вишневый суп… Жаль, что с нами не было Михеля, как бы я хотела, чтобы и он мог вот так же играть и веселиться в окружении других детей!

Вчера побывали в Шарбойце, сходили на озеро и в лес, потом пообедали – и снова на пляж. Здесь намного лучше, чем в Травемюнде, Альфреду следовало бы построить здесь гостевой домик…

Лили уронила листок. Конечно, Зильта ни о чем не знала. Но до чего же ужасно – мама, спокойная и счастливая, писала о вишневом супе, пока дома происходило такое… «О, мама, – подумала она в отчаянии. – Если бы ты знала, что они сделали с Михелем…»

Она почувствовала, как на глаза вновь наворачиваются слезы и подумала, что никогда больше не сможет быть счастливой. Сердито комкая письмо, она прошептала:

– Я заберу тебя, Михель. Чего бы мне это не стоило, я вытащу тебя оттуда, обещаю!

* * *

Болезнь оказалась настолько серьезной, что Лили не узнавала ни отца, ни Франца, которые вернулись на следующий день. Мечась в лихорадке, она бредила и один раз даже метнулась к окну в отчаянной попытке сбежать из дома. После того, как кризис миновал, она целую неделю была так слаба, что не могла даже сидеть. Отец каждый день дежурил у ее постели, но она не могла ни говорить с ним, ни даже смотреть на него.

Лишь однажды, когда она только очнулась, а он сидел рядом, измученно глядя на нее, она спросила его срывающимся голосом:

– Зачем?

С глазами, полными слез, он покачал головой:

– По-другому было нельзя, Лили, – тихо сказал он, а потом еще долго пытался что-то ей втолковать. Говорил о судоходной компании, об инвесторах и сорвавшихся сделках, о репутации семьи, но она уже не слушала. Ничто из этого не объясняло, почему он отдал своего сына чужим людям.

К ней заходил и Франц, но она сразу же выгнала его из комнаты, крича, что никогда больше не станет с ним разговаривать. Она прекрасно знала, что именно он подтолкнул отца к этому решению – сам Альфред никогда бы так не поступил.

Они долго не могли решиться рассказать обо всем Зильте. Но в какой-то момент Альфред собрал дорожную сумку и поехал к ней, на море. Он сказал, что не вынесет, если жена вернется, ни о чем не подозревая, а вместо Михеля ее будет ждать пустая комната. Он хотел поговорить с ней наедине, вдали от дома.

Лили с нетерпением ждала прибытия матери, целых два дня бродила по дому, не находя себе места. Но реакция Зильты разительно отличалась от той, какой она ожидала от нее. Лили думала, что мать будет гневаться, что она поставит мужу ультиматум, пообещав уйти, если он не вернет Михеля. Но она не сделала ничего из этого.

Она вообще ничего не сделала.

Женщина, которая вышла из кареты два дня спустя, была незнакома Лили. Бледная и рассеянная, она, казалось, была не в себе, и лишь потом Лили поняла, что мать находилась под воздействием сильных лекарств. Ослабев после долгого пути, она сразу же поднялась к себе. А когда Лили, наконец, допустили до нее, Зильта не сказала ничего из того, что, по мнению дочери, должна была.

Бледная и измученная, мать сидела в кресле. Чашка дрожала в ее руке, голос был слабый, как пламя свечи.

– Лили, я понимаю, что тебе тяжело. Но ты ведь знаешь отца. Он хотел этого не больше нашего, но не мог поступить иначе. – Зильта помедлила. – Может быть, они правы, и так будет лучше для всех. Я часто думала о том, насколько это неправильно – что он должен сидеть взаперти, что мы прячем его ото всех. – Ее взгляд терялся в пустоте. – Он ведь часто оставался совсем один, – пробормотала она. – И ни разу в жизни не играл с другими детьми, только подумай! Когда я увидела мальчиков Евы, которые гонялись друг за другом по саду, я подумала, какие мы все-таки эгоисты. Мы оставили Михеля при себе, потому что любим его и не хотим расставаться, но есть ведь другие места, где он мог бы быть счастливее.