Охота на демиурга

Машинально отметив, что ребёнок прав, я огляделась.

Комната была просторной. Два окна, нежно-голубые шторы с серебряным рисунком, напоминающим мне иней на стёклах зимой, большой стол из простого дерева, на котором было навалено такое количество баночек с красками, что ими, пожалуй, получится раскрасить всю эту комнату и вдоль, и поперёк. Пол простой, деревянный, похож на паркетный - доски лежат ёлочкой. В центре комнаты ковёр - тёмно-синий, со светлым орнаментом. Слева от двери - большой диван под цвет штор, справа - два больших тёмных (кажется, такой цвет называется "венге") гардероба и комод.

Было в этой комнате что-то такое спокойное, тёплое, душевное. Мне сразу стало понятно - Мика с Громдрейком очень счастливы.

И детей у них было целых трое! Мне о таком только мечтать. Мальчики - явные эльфы, вон ушки торчат из-под чёрных, как у отца, волос. И глазки чёрные. Уставились на меня с любопытством. Одному на вид лет десять, другому, наверное, шесть. Причём у старшего на лбу жёлтая звёздочка нарисована, а у младшего на щёчках - усы, как у кота.

А потом они заметили императора...

– Дядя Эд!
– взвизгнул младший мальчик, тот, что был с усами, и, метнувшись вперёд, обнял его величество где-то в районе коленок.

Я изумлённо охнула. Надо же, дядя... Да ещё и Эд!

Девочка, которая, в отличие от братьев, эльфийкой не была, тоже подбежала к императору, и Эдигор моментально подхватил её на руки и подбросил в воздух, от чего она радостно завизжала.

Старший, видимо, решил подать пример, важно надулся, как индюк, и сказал:

– Ваше величество, здравствуйте!
– а потом почесал под носом, оставив там пятно от тёмно-синей краски, которой были испачканы его пальцы.
– А мы тут... рисуем...

"А мы тут плюшками балуемся", - захотелось добавить мне, но я побоялась, что меня никто не поймёт.

– Я вижу, - ответил Эдигор, ещё раз подкинув в воздух девочку.
– А что ты такой официальный, Мирей? Не рад видеть дядю Эда?

– Рей строит из себя важного старшего брата, - ответил средний сын Грома и Мики, подпрыгивая от радости.
– Он считает, мы должны называть тебя его величеством.

– На людях - обязательно, - кивнул император, поставив наконец девочку на пол.
– Но сейчас не должны.

– А она?
– спросил Мирей, ткнув в меня пальцем.
– Она, что, не людь?

– Не "не людь", глупый, - важно сказал второй мальчик, посмотрев на брата со снисхождением.
– А "не человек"!

– Какая разница!

– Большая!

– Подумаешь!..

Пока мальчишки препирались, ко мне подбежала девочка и, дёрнув меня за юбку, сказала:

– Пливет! Я - Лилия, можно Лил. А ты?

– Линн, - ответила я, улыбнувшись. Мне безумно захотелось взять малышку на руки, даже пальцы зачесались.

– На самом деле её зовут Рилия, - Гром приветливо улыбнулся и, подойдя ко мне, сам взял свою дочь на руки.
– Просто она пока не выговаривает букву "р", да, Рил?

– Мне больше нлавится - Лил!
– ответила девочка, важно вздёрнув нос. Мы с Громом засмеялись.

– Рад, что ты всё-таки добралась до Лианора, Линн, - сказал эльф.
– Ты уже виделась с Аравейном?

– Да, - я кивнула.

И тут Эдигор, услышав наш разговор, переспросил:

– С Аравейном? Вы шли в Лианор к нему, Линн?

– Да, - я опять кивнула, а император почему-то поджал губы, но ничего сказать не успел - средний сын Грома вдруг воскликнул:

– А я - Дрейк!
– и протянул мне руку.
– Очень приятно, леди Линн!

– Я вовсе не леди, - ответила я, засмеявшись, и пожала его руку.
– Ты можешь называть меня просто Линн.

Дрейк важно кивнул и улыбнулся. С этими нарисованными усами он был похож на сытого, довольного котёнка.

Какие замечательные дети. Жаль, что у меня таких никогда не будет.

Потом малышка Рил - или, как она сама предпочитала себя называть, Лил - предложила нам с императором присоединиться к рисованию "моля". Нет-нет, не моли - моря. Небо и солнце были уже почти готовы, когда мы пришли, оставалась вода, кусочек берега и какой-нибудь корабль.

Я всегда сносно рисовала. Не хорошо и не плохо - просто сносно. Особым талантом не блистала, но вполне могла изобразить что-нибудь, в том числе корабль. И в этот раз я вызвалась нарисовать на воде, которую раскрашивал Эдигор, какое-нибудь плавающее средство.

– Линн, - засмеялась Мика, увидев, какой корабль я нарисовала, - разве паруса бывают красными?

– Не красными, - я улыбнулась.
– Алыми. На моей родине есть такая сказка - "Алые паруса". Хотите, расскажу?

Дети закивали, а я, усадив себе на коленки Лил, прижалась подбородком к светлой макушке девочки и начала рассказывать.

Это была моя самая любимая сказка. Сказка о любви, верности и вере. Сказка о сотворённом своими руками чуде.

Я всегда мечтала написать такую же прекрасную сказку. А вместо этого наградила вечным проклятьем и саму себя, и маленькую Тень, и других людей...

Дети слушали меня с тихим благоговением, открыв рты, как птенцы, ожидающие, когда их покормят. И я кормила... кормила удивительной, доброй, живой сказкой, которую мне никогда не рассказать собственным детям.

– "Здравствуй, Ассоль!
– скажет он.
– Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти тебя навсегда в своё царство. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет всё, чего только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слёз и печали".

Эти слова я помнила наизусть с самого детства. И теперь, рассказывая сказку про Ассоль для Лил, Мирея и Дрейка, мне казалось, что я вернулась туда.

А потом я вдруг посмотрела на Эдигора. И вздрогнула всем телом, когда увидела выражение его глаз. Словно сама Ассоль вдруг выглянула из их глубины - Ассоль, встретившая наконец своего Грэя, которого она так долго ждала.

И ещё я поняла одну вещь.

Моя любимая сказка помогла мне осознать, что я по-прежнему люблю Игоря. Или Эдигора - это неважно. Неважно, как тебя зовут - в этом или другом мире, в обличье ты человека, орка или эльфа. Это всё неважно, потому что душа остаётся прежней.