Охота на кавказских мужчин
Шрифт:
Ты на автовокзале ночью встретила
танцующего танец Босх меня.
Люля-кебаб пожарила на вертеле.
Добавила в него чуть—чуть огня.
И улыбнулась мне весьма доверчиво,
спросила про дорогу и про сон.
Тогда сказать тебе мне было нечего.
Мы жили и дышали в унисон.
А ночью ты прислала стих Цветаевой,
любимая на сотни лет моя.
Душа моя с тобою лишь оттаяла.
Тебе обязан очень многим я.
С тобою мы ходили на листания
морских
В мое ты сердце загрузила данные
своих страданий и картины Крик.
Ну а теперь мы думаем Финляндию
и ею наполняем мне перо.
А там, в Крыму, любви накрыла мантия
два сердца, а точней – одно ядро.
Оно пылало всюду в Евпатории.
Не поезд, не автобус, ангел мой, —
тобой больного увозила скорая
в Саратов для лечения тобой.
* * *
Дыхание мое не участилось,
оно затихло только, прервалось.
При встрече мы с тобою выпьем Чивас.
И я коснусь лицом твоих волос.
С прибытием на родину поздравлю.
Куплю тебе зеленый лимонад,
чей вкус напомнит Пастернака травлю.
Так отдыхал до нас один Сократ.
Он женщин целовал в глаза и плечи
и юностью своей их угощал.
Давай зажжем в прохладе зимней свечи
и ими осветим немного зал.
Покурим змей дымящихся кальяна
и в легкие их яд переведем.
Закажем пиццы прямо из Ирана.
Посмотрим по экрану на геном.
На матчи, на писателей, на йети.
На конки, на гепардов, на бои.
Не существует голубей на свете —
есть письма лишь – твои или мои.
* * *
Прохладная ночь или жаркое утро.
Значение только имеет одно:
вернется на землю ли вновь Заратустра.
Закончится ли наша жизнь, как кино.
Но в общем и целом пожили неплохо
мы в городе солнца и прочих местах.
Ну что Оганес? Это просто эпоха.
В столетиях, одах, балладах и днях.
Они пролетели, они на дороге
к безумию, счастью и золоту тех,
кто сделал с планеты без оного ноги.
Гуляет по улицам с Оперой Грех.
Сидит в ресторане с Валютой Секунда.
Жует апельсин с Краснодаром Закат.
От русского бунта до русского бунта
рукою подать попрошайке закят.
Поэтому Сталин дымит в небо трубкой,
которая есть настоящий вулкан.
Работает мозг, а точней – мясорубка,
жуя ассирийцев, евреев, армян.
Бросая людей с расстояния в реку,
одетую в Конго, Мали и Бруней.
Планета Земля – голова человека,
чье тело живет среди люда на ней.
* * *
Какие
раскрыты в уме моем дали!Какие просторы открыты ему!
Все то, что казалось, и то, что искали,
у каждого будет однажды в дому.
Сухие нальются водою колодцы.
Голодные мяса получат навек.
Никто не захочет ничем уколоться.
Закурит и выпьет Христа человек.
И выпустит всех из себя телевизор.
Они зашагают на волю гуськом:
Есенин, Куприн, Окуджава и Визбор.
И волосы сменит собой анаком.
А после в звезду превратится Юпитер,
послав темной ночью на Землю лучи.
И член поцелует дитя свое – клитор.
Возьмут в свои руки планету хачи.
Восстанут из бездны немыслимой лица,
летя к самой дальней на свете звезде.
Я в этом году обещаю добиться
того, чего не было раньше нигде.
* * *
Тепло ныне в Солнечном и расчудесно.
Старухи сидят и не курят ничуть.
Пред ними в продаже баллады и песни.
Проходят субстанция, сущность и суть.
Они улыбаются разным прохожим.
К примеру, девчонке, коту, старику.
В Магните лежит на прилавке из кожи
му-му, мяу-мяу и кукареку.
Их щупают, трогают разные руки.
Порой их в корзину пустую кладут.
На кассе работают Дантовы муки.
Мужчина похож возле них на Сургут.
Старуху подобна Израилю в деле,
когда Палестину он ночью бомбит.
В Пятерочке стынут и гаснут тефтели.
О столб, ты без рук и без ног инвалид.
Ты светишь башкою в округе своею,
пока под тобою заводят Урал.
А я вот такое сейчас разумею:
Солдат есть столица страны Генерал.
* * *
В Саратове ночью гуляют драконы,
тремя головами светя фонарей.
Курю целый день Lucky Strike на балконе.
Живу тише летних в дому батарей.
Жую ароматную с мятою жвачку.
Мне очень легко, хорошо и светло,
хоть нет у меня ни работы, ни тачки.
Строка – это весла, а строки – весло.
Поэтому вечер спускается низко.
Под ним образуется море голов,
что жарят на плитах гусей и сосиски.
Ведь музыка – лед с хоккеистами слов.
Они на коньках пробегают два метра
и катятся долго от смеха и слез.
Гора возвышается всюду Ай—Петри.
Я выпил с утра очень много колес.
В романе возвел сорок тысяч Японий,
почти что сошел на планету с ума,
сорвал георгин, выпил пива и понял,
что город – поэт, написавший дома.
* * *