Охота на ламию

— Туда, — указал я свободной рукой в конец коридора и, не дожидаясь Дазромака, пошёл на зов.

Красный камень сиял, словно драгоценность, но смотреть на него не было желания. Я хотел скорее покончить со всем этим и приподнять завесу тайны, соединившей нас с Региной. У меня мелькнула мысль о том, как я расскажу ей, что участвовал в ритуале и нашёл того, кто хранил Адамантову жилу. Разумеется, не без помощи и поддержки дознавателя.

— Здесь! — коротко рыкнул Волк, хватая меня за рукав пиджака. Я чуть было не прошёл нужную дверь! — Камень тускнет, когда вы отдаляетесь. И как вам пришло в голову использовать кровь? Вы же не состоите в родстве с Древними.

«Но их магия на мне», — подумал я, а в ответ на вопрос Волкодлака пожал плечами:

— Регина научила. Магия крови широко используется ламиями.

Дазромак с сомнением посмотрел на меня, но времени спорить у нас обоих не было. Мы остановились у двери, ведущей в личные покои проректора.

— Вот и ответ, — хмыкнул Дазромак, окинув меня подозрительным взглядом.

— Если вы думаете о том, я ли перенёс сюда лабораторию по производству Адамантовой жилы, то нет, — улыбнулся я, радуясь как ребёнок, получивший на праздник долгожданный подарок.

— Мы ещё ничего не знаем. Может, там только зелье, а не лаборатория. В конце концов не только Истинным позволено принимать Адамантову жилу.

Я оглянулся на Дазромака. Ему прекрасно известно, что это зелье действует только на Истинных, так зачем он сейчас говорит эту чушь? Не хочет, чтобы лабораторию обнаружили?

— И вообще, мы здесь представляем официальный Орган дознания, я не могу позволить вам войти, — жёстко закончил речь Дазромак и преградил мне путь. — Не волнуйтесь, Гумонд, я запрошу в столице официальный ордер.

— И когда он придёт, в покоях Нардика Стенсена ничего не найдут, — ответил я, глядя ликану в глаза. Тот съёжился, но, продолжив жалко улыбаться, стоял столбом и не думая отходить. — Именно поэтому вы отдали амулет Регине? Потому что знали, что она ничего не обнаружит, и можно будет обвинить девушку в нерасторопности? Потом сделать вид, что сами искали таинственную лабораторию, да всё без толку.

Я говорил громко, излишне эмоционально, но стоило словам обрести звук, как они перестали казаться невероятными. Всё складывалось кирпичик к кирпичику. Дазромак не знал про метку, никакой зеркальный ритуал ему в этом бы не помог. А значит, он не мог предположить, что магия Древних придаст его амулету столько сил, что тот станет иголкой, притягивающейся к огромному магниту. К тому месту, где концентрация Адамантовой жилы ещё недавно была чрезвычайно высокой.

— Глупости! — фыркнул Дазромак, стараясь оттеснить меня от двери Стенсена. — Это явно какая-то неполадка в артефакте. С чего бы Стенсену, этой Древней жабе, делать Адамантову жилу и передавать её Истинным?

Дознаватель устало улыбнулся, всем видом показывая, насколько он считает мои предположения нелепыми побасёнками.

— Не старайтесь казаться наивным, гранд, у вас это не получается, — я отступил на шаг, оглядывая пустой коридор, если не считать застывшей статуей горничной Келисии. — Может, Стенсен ненавидит Истинных, и всё, что ведёт их к гибели, ему приятно? А возможно, им правит корысть. Деньги в Кломмхольме платят не такие большие, чтобы обеспечить преподавателям безбедную старость. Или связи среди Истинных. Или…

Я набрал воздуха в лёгкие и выложил на стол свою последнюю карту, казавшуюся наиболее весомой:

— В Вильгемине поговаривали, что проректоры давно метят на место повыше. Что же способно вышибить Келисию из кресла ректора вернее, чем нераскрытые нападения на её учениц? Лишение Дара с помощью Пожирателя — это вам не кража пирожков в столовой. Я так понял, что вам дали приказ не раскрывать это дело, верно?

Я отступил ещё на один шаг и пристально посмотрел на дознавателя. Какое-то время он просто стоял и хмурился, обдумывая мои слова, а потом разом посветлел лицом и протянул мне руку:

— А, знаете, к Древних богам все эти тайны! Вы правы, Гумонд. Разворошим это гнездо шершней, и уже никто не сможет ничего замять!

Не дожидаясь ответа, ликан повернулся к двери и метнул в неё боевую молнию, припрятанную в рукаве.

Междуглавье 9

С некоторых пор Ярлонг ходил по улицам столицы крайне редко и всегда оглядываясь по сторонам. С тех пор как бесследно исчез Рауд и Феникс, остались только они с Томасом. Двое из тех, кто когда-то организовал Лигу неравнодушных. А теперь они сами стали чьей-то добычей.

Главный продолжал уверять, что всё в порядке, бравировал своими связями и таинственными покровителями, но Ярлонг видел отблеск того страха, что навек поселился в душе. За ними тоже придут, это лишь вопрос времени.

Вчера, когда поздно ночью возвращался с Приёма у Седьмого Драка, он почувствовал чей-то взгляд и выглянул из окна кареты. Выглянул — и взгляд сразу наткнулся на одинокую мужскую фигуру в тёмном плаще на той стороне пустынной улицы. Незнакомец просто стоял, сжимая в руке массивную трость с серебряным набалдашником, но чутьё Мага не могло подвести: тот следил за ним. И трость в руках мужчины походила на аксессуар, а не на средство опоры для немощных ног.

Ярлонг сразу же написал Главному, но тот, счастливо помолвленный и обласканный семьёй, не придал его словам должного значения. Однако пообещал, что напишет таинственному покровителю и «тот в два счёта решить проблему». Ярлонг в это не верил, он больше полагался на собственные сны.

В последнее время ему всё чаще являлась в них Она. Смотрела с улыбкой и молча протягивала тонкую руку, призывая пойти с ней. В конце концов, повторяющиеся сны так измотали Мага, что он переоделся, выпил зелье, изменяющее внешность, и отправился в Кломмхольм под видом лекаря, ищущего работу.

Главной целительницы в это время на месте не оказалось, как его и предупреждал привратник, подозрительно окинув перед этим пристальным взглядом. Но за пару звонких монет помощницы, служащие в лазарете, привели ему Фарфелию. На её губах блуждала та улыбка, которую он хорошо помнил, но глаза оставались бессмысленными.

Он принёс ей коробку со сладостями. Теми, которые она так любила, но и это не вызвало в девушке никакого отклика. Она поблагодарила с таким видом, что Ярлонг сразу понял: всё кончено. Пожиратель выжег в ней душу, осталась оболочка, способная делать только то, что говорят, и то, что стало привычкой при жизни.

Свидание тяготило его. Нет, не из-за чувства вины, здесь он по-прежнему считал себя правым. Ламия есть ламия, змея хороша как любовница, но не как жена. Родители уже подыскали ему благопристойную партию, главное, с богатым приданым. Фарфелия настаивала на женитьбе, и он чуть было не поддался чувствам. И что бы ждало их? Неоплаченные карточные долги никто не простит, а теперь кредиторы готовы подождать.

Ушёл Ярлонг с тяжёлым сердцем. Последний раз коснулся её холодных губ и подумал, что надо бы уничтожить то, что осталось от Фарфелии. Копия позорила оригинал. Но не смог, хотя и достал нож. Это Пожирателем легко и приятно управлять, особенно под воздействием Адамановой жилы, а вонзать лезвие в живую плоть — варварство.