Охота на либерею

— Надо же, сколько всего.

— И это ещё не всё. Потом левкас надо ещё так сгладить, чтобы неровностей не осталось. Для этого хорошо подходит пемза.

— Это что такое?

— Пена вулканическая.

— Что? — Егорка с интересом посмотрел на Мелентия.

— Её из дальних стран привозят. Это когда огнедышащие горы извергают из недр своих расплавленный камень, некоторые капли попадают в воду и сразу застывают. И получается каменная пена. Она лёгкая, даже в воде плавает.

Егорка, раскрыв рот, слушал Мелентия. Про огнедышащие горы и пемзу он слышал впервые в жизни.

— Так вот, левкас сначала обрабатывают пемзой, а последний, верхний, слой многие мастера просто разглаживают рукой. После этого доска готова к писанию лика.

— Ишь ты, — только и сказал Егорка, — а я и не думал, что ты так много знаешь. Мастер уже, наверное?

Мелентий вздохнул:

— Нет ещё. Но обязательно стану, как татар отгоним.

— Их сначала отогнать надо, — ответил Егорка, — а для этого учись палить из сороки.

Юный богомаз боязливо поёжился:

— Егорка, я не смогу, наверное.

— Сможешь, — уверенно сказал Егорка, — это не сложнее, чем иконы писать.

— Да я никогда к воинской жизни склонности не имел. Мне живое существо жизни лишать никак нельзя. Я даже курицу зарубить не могу. В монастыре рубили, так они без голов по двору бегали, как вспомню — плохо становится. Руки потом дрожат, и сон нейдёт. Я после этого целый день кисть в руках держать не мог. Отец Борис как увидел такое, запретил мне в птичнике появляться. Говорит — лучше краски растирай да левкас замешивай.

Егорка озадаченно почесал затылок:

— Да-а-а-а… Даже не знаю, как ты воевать будешь. В бою ведь смерть всегда рядом ходит. И не захочешь, всё равно увидишь.

Не знал он, конечно, как в бою бывает, с чужих слов говорил. Но уж больно хотелось в глазах Мелентия выглядеть бывалым воином.

— Егор, — с надеждой заглянул тот к нему в лицо, — а может, я просто туда смотреть не буду?

— А как же ты воевать будешь?

Мелентий вздохнул:

— Как-нибудь. Я помогать буду. А из сороки палить я не смогу.

— Кто ж тебе позволит из сороки палить? Ты будешь стволы чистить да заряжать. А палить мы с Василием будем.

— Правда, Егор?

У него даже лицо посветлело — так обрадовался, что самому стрелять из сороки не придётся. Егор понимающе похлопал его по плечу:

— Гляди, как это делается.

Он вытащил металлический прут:

— Это шомпол. Им прочищают ствол от нагара и забивают заряд.

Егорка показал, как прочищают ствол, потом добавил:

— А заряжают так: сначала засыпается мера пороха, потом засовываешь туда пулю, а после пули — пыж. И всё это шомполом забиваешь в ствол до самого низа. То есть до казённой части. Ясно? Порох, пуля, пыж. Порох, пуля, пыж. Повтори.

— Порох, пуля, пыж. Порох, пуля, пыж, — послушно произнёс Мелентий, — Егор, а зачем пыж забивать?

— Зачем-зачем. Так надо, — ответил Егорка. — Ты не болтай, а учись шомполом работать.

Мелентий стал послушно ковырять железным прутом в стволе. Не хватало ещё, чтобы он усомнился в Егоркиных воинских знаниях. Хотя с этим вопросом он тоже думал подойти к Василию, но тот всё время был так сердит, так неприступен, что было просто-напросто боязно спрашивать.

Вскоре пришёл Василий. Посмотрел на долговязого тщедушного Мелентия, скривился, буркнув сердито:

— Никого получше не нашли?

Но на Мелентия его недовольный тон почему-то действовал мало.

— Василий, — спросил он, глядя горящими от любопытства глазами, — а зачем в ствол пыж забивать?

— Чего? — не сразу понял тот.

— Зачем пыж забивать? В ствол.

На удивление, Василий посмотрел на него с интересом и ругаться не стал, а вполне спокойно сказал:

— Верно спрашиваешь. Хвалю. В любом деле всегда надо до сути докопаться — тогда и успех будет. Пыж для того, чтобы заряд удобнее в ствол забивать, и для того, чтобы пуля сама собой оттуда не вывалилась раньше времени. Понятно?

Мелентий закивал головой — понятно! А Василий, чуть поворотясь, отвесил Егорке подзатыльник. Не то чтобы очень уж сильный, но обидный:

— А этот-то и спросить не удосужился.

Егорка гордо дёрнул головой:

— А чего спрашивать, я и так это давно знаю.

— Да? И когда узнать успел? — ехидно осведомился Василий. — Неужто когда по гусям метко палил?

— Когда надо, тогда и узнал, — огрызнулся Егорка, — давно уже. Я ж почти год в Москве живу, а здесь стрельцов много. Не у кого спросить, что ли?

Василий посмотрел на него недоверчиво, но спорить не стал и лишь сказал:

— Завтра в обед выступаем в Серпухов. Полк князя Михаила Воротынского из Коломны туда перебрался. С собой брать ложку, кружку и чем ночью накрываться. Котелок на троих я возьму.

Егорка обрадовался. Ну наконец-то он попадёт на войну! Сколько можно быть на побегушках у окольничего. Он человек, конечно, хороший, и много нового и интересного Егорка от него узнал, да только хотелось чего-то другого, настоящего А не бумажки всякие разносить.

На радостях, даже не попрощавшись ни с кем, он бросился в свою каморку — собираться в поход. Хотя чего там собирать-то? Кружку и ложку, как сказал Василий. А чем в походе укрываются — так это кафтаном, а он у Егорки всегда с собой. Вернее, на себе.

Бегом поднялся он на крыльцо и, не заметив, что дверь открылась, со всего маху влетел головой точнёхонько в живот какому-то худощавому боярину в нарядном кафтане. Тот только охнул от неожиданности и даже присел на корточки. Егорка чуть было не покатился кубарем обратно по ступенькам, но всё же с трудом устоял на ногах, согнувшись, в поясе. А как разогнулся и поднял глаза — и обомлел аж: да это же царёв крестник Пётр Иванович! Тот самый, про которого тайно говорили окольничий, боярин Микулинский и отец Алексий. И которому как с гуся вода — то ли так и не рассказали царю про подозрения, то ли тот действительно посчитал, что это завистники оговаривают его любимца.

Рядом с ним на крыльце стоял ещё один немчин, Андрей Володимирович. Видно, они о чём-то разговаривали, когда Егорка таким непочтительным образом прервал их беседу. Пётр Иванович быстро оправился от удара и только слегка кряхтел, морща лицо. Наказывать или даже ругать Егорку он не стал. Его лицо стало каким-то удивительно благожелательным, даже медовым. Он участливо спросил:

— Не ушибся ли ты, отрок?

— Извини, Пётр Иванович, — сказал Егорка, — торопился в каморку. Виноват.

— И зачем же ты туда торопился?