Охота на охотника

...на зов откликнулись все благо, того и ждали. И лишних вопросов задавать не стали.

Шапоткин скинул серый мундир. И рядом лег изукрашенный шитьем камзол Верховского, которого Димитрий крепко недолюбливал за врожденный снобизм и легкое презрение к начальству. Оно, невысказанное, меж тем отлично чувствовалось в каждом жесте, в каждом слове.

Первым за нож взялся престарелый Аксенов.

Его бы вовсе отстранить, но куда... связанный путами многих клятв, он обречен был доживать на работе. Впрочем, несчастным он не выглядел.

Аксенов полоснул по вене, пуская кровь на выбитые руны, и передал клинок Верховскому.

– Признаться, эта затея мне кажется сущим авантюризмом, - сказал тот, впрочем, крови жалеть не стал. После перехватил запястье платком.

– Поспешать надо, - Нодриков, как обычно, был напрочь лишен сомнений, единственное, что его беспокоило - и не только его - страх не успеть.
– А то ж если рванет... плохо будет.

– Шапка защитит...

– Защитит ли, - сомнение Верховского передалось и Дьюреву, если тот, обычно молчаливый, позволил себе высказаться.
– Все же мы слишком мало знаем о ее возможностях. И не случится ли так, что мы их несколько... переоцениваем?

Этот вопрос занимал и Димитрия.

Он молча пустил кровь и встал в центр круга, потянув за собой Егорку.

– Любопытный выбор, - Межеватый никогда и ничего не говорил прямо, и эта его манера изрядно злила коллег.
– Впрочем... если вы полагаете...

– Полагаю.

Выбора у них все одно нет. Сила - это, конечно, хорошо, особенно, если совокупная, но вот структурировать ее кто будет? У Егорки хотя бы с одной бомбой вышло, значит, исключительно теоретически, он и другие способен. Мелькнула мыслишка, что и этот круг мог быть частью чужого плана, но Димитрий перехватил Егоркино запястье и сказал:

– Сперва поклянешься кровью.

Егорка кивнул.

И поклялся.

А потом в круг вступил Горов, замыкая кровью вязь рун, и сила зазвенела. У каждого она была своя. Верховский звучал тонко, зло, надрывно, а тот же Нодриков гудел, что земля, которая вот-вот раскроется трещиной, и тогда мало не покажется.

Вихри.

И искры.

Разные стихии, нити неровные, которые приходилось сплетать в один толстый канат. И даже сплетенные, они норовили разбежаться, разлететься, растянув и суть Димитрия.

Шалишь.

Ему не впервой было стоять в круге, и потому сознание не уплыло. Напротив, оно, обостренное, позволило заметить и некоторую бледность Аксенова, и закушенную губу Горового. И Егорку, что покраснел от натуги, застывши истуканом.

Создаваемое им заклятье было... необычным?

Пожалуй.

Еще и красивым. Именно в круге Димитрий получал удивительнейшую способность не только слышать, но и видеть магию.

Чудо.

Не иначе.

И чудо, что у него, этого мальчишки, хватило сил не сбиться, не сорваться под напором чужой силы, а работать...

...заклятье поднималось.

Сперва куполом.

И под ним стало холодно. До того холодно, что в бороде Аксенова появились сосульки, а дыхание Верховского опадало сонмом снежинок.

Купол ширился.

Рос.

Поднимался.

Уходил туда, куда вел его Димитрий, ориентируясь по нити кровной связи.

Дальше.

И еще.

Скорее, ибо время, отведенное им, уходило, а с ним появлялось неприятное беспокойство, что все-то Димитрий сделал правильно, но...

...не так.

Венец Мономахов и вправду мало изучен. Кто ж сие позволит? Но силы его хватит защитит высочайшее семейство не только от взрыва... будь в тот, роковой час, венец на голове Его императорского Величества, ни у кого и мысли не возникло бы о бунте...

Так зачем бомбы?

И...

...нить купола со звоном оборвалась, но заклятье не развеялось, как Димитрий опасался, а, достигнувши метки, развернулось полной силой.

Люди замерзнут.

Не до смерти, но... ничего, там, наверху, целителей хватает. А стало быть, помогут... и лучшее уж легкое обморожение с простудой, чем могила почетная.

Егорка беззвучно рухнул на пол, и Димитрию пришлось сесть рядом, ибо наклониться было выше его сил. Он потрогал шею.

Живой, мелкий засранец... отлично... живой...

– Какой безусловно талантливый молодой человек, - заметил Межеватый, вытирая кровавую юшку.
– Полагаю, наше пополнение?

– Откуда взялся?
– Верховский протянул Аксенову белоснежный платок с монограммой. И сам приложил к уху, привычно перехватывая темную кровяную змейку на полпути к воротничку.

– Ай, будто вы не знаете, откуда такие вот... с позволения сказать, таланты берутся. Небось, в заговор влез... ничего... сами не без греха, - Аксенов платок принял.

Он о заговорах знал многое, самому случалось участие принимать.

– Главное, чтобы одумался человек вовремя. Здесь, как мне кажется, он успел... но господа, прошу простить меня великодушнейше, однако возраст сказывается. А потому позволю оставить за собой первую камеру. Я и одеяло туда принес.

– Одеяло?
– Верховецкий сменил один платок другим.

– Из верблюжьей шерсти. Весьма рекомендую. А что вы хотите? Заговоры заговорами, а ревматизму все одно, кто там на троне сидит...

– Я в третьей, - сказал Нодриков.

– Тоже с одеялом?
– Верховецкий бровку приподнял, выражая удивление.

– Да нет... с коньячком... мне оно получше будет. Если что, то поделиться могу...

– С превеликим удовольствием...

А Димитрий встал, сперва на четвереньки, потом на ноги. Он бы тоже куда устроился, что с одеялом, что с коньячком, но чутье подсказывало - рано говорить о завершении дела. А стало быть, его место наверху.

– Что с юношей делать?
– поинтересовался Аксенов, отвешивая указанному юноше пинка.

– Положите... куда-нибудь. И закройте...

Дмитрий вытер нос.

Крови не было. Хорошо.

Хоть что-то сегодня да хорошо...

– Вы бы, милейший, - Верховецкий соизволил обратить внимание на того, кого явно полагал недостойным ни чинов, ни званий, - себя поберегли...

– Верно, - Нодриков достал из кармана фляжку, хлебнул, плечами повел и протянул Димитрию.
– А то угробитесь в конец, а нам потом к новому начальнику привыкай.

Коньяк был с травами, щедро приправленный силой, он огнем прокатился по телу, снимая и слабость, и немоту. А и хорошо...