Охота на охотника
Шрифт:
Склянка раскололась, и содержимое ее - густое, что переваренное варенье - растеклось по алой ковровой дорожке. Красное на красном плохо видать.
– Простите, - Анна Павловна смахнула снежинку, для человека безвредную, а вот будь на месте ее маменька... стало быть, не прослышали.
– Что вы сказали?
Она поднялась, и горностаевая мантия потекла, повинуясь движению той, кого полагали императрицей.
– Мне почудилось, дорогой, - голос ее звучал невозмутимо, - или меня собирались убить?
– Полагаю, что не почудилось...
Человек, явно ожидавший иного, лишь рот раскрывал.
Стало быть, пустое.
– По-моему, это возмутительно, - Анна Павловна раздавила последнюю снежинку.
– И ковер испортил... между прочим, казенный...
– Ты... ты...
– Савойский сунул руку за пояс, выхватывая махонький револьверчик.
– Сдохни!
Выстрелить он выстрелил, а Лешек оглянулся на охрану, которая стояла, будто бы ничего такого-этакого и не случилось.
Полыхнуло пламя.
И Савойский упал, покатился, схватившись за обгоревшую руку. Впрочем, Лешек подозревал, что досталось не только ей.
– Благодарю, - сказала Анна Павловна Дубыне Таровицкому.
А вот охрана...
Лешек подошел, помахал перед глазами казаков. Ничего... и глаза эти, что стеклянные, и разума в них ни капли. Да и сами люди, будто истуканы.
Жизни и той не чуется.
Как же получилось... или... девиц в коридор Лешеков не просто так подкидывали, но проверяли, сработает ли наговор, сумеют ли обнаружить этакий вот поводок скрытый.
Не сумели.
И пусть тех казаков от дела отстранили, но нынешние ничем-то не лучше...
– Правильно мыслишь, братец, - сказали Лешеку. И голос этот доносился будто издали, хотя Лешек не мог отделаться от ощущения, что человек говоривший за спиной стоит.
– Знаешь, родовая магия, она на многое способна. К примеру, казаки вот клятву давали служить императору и семье его. Клятву на крови, между прочим... а где она кровь, там и другая. И слово было дано, а стало быть при умении и взять его не сложно. У меня вот умение имелось. Батюшка-то твой где?
– Здесь.
Мир расслаивался.
Вот один, где схлестнулись маги с магами. И он, укрытый двумя куполами - внешним блокирующим и внутренним ледяным, гудит от натуги. Поднимаются по обындевевшим стенам огненные лозы, пышут искрой, силясь удержать периметр. И Таровицкие хороши, теперь-то ясно, отчего на землях их смута не задержалась.
Задержишься тут...
Вот осыпается пеплом Боровецкий-старший, а следом и пара его провожатых, тоже магов не последней силы. Но огонь встречается с водой, и шипит, сердится, рождая пар.
Пар заполняет купол и дышать становится тяжко.
Таровицкая вскидывает руки, пуская огненную стену на боевую пятерку, с которой сползают личины приглашенных. И кто-то верещит, катится, а кто-то молча оседает грудой костей.
Гудит стена, не выдерживая удара. Сыплется мрамор.
Визжат девушки.
И хмурый недовольного вида мужчина отталкивает от себя пухлую женщину в кружевах. Он ставит руки на эту стену, будто пытается удержать ее, и трещина замедляет бег. А наверху, на балконах, скачут всполохи ударов.
Пахнет кровью.
И болью.
Анна Павловна, коснувшись
перстенечка, берет за руки супруга, и вот уже вдвоем вплетают собственную силу в нити ледяного купала, а заодно уж тянут и водную силу из мятежника.Его Лешек разглядеть не успевает.
Человек вдруг падает, давится криком, превращаясь на глазах в иссохшее чудовище.
– Страшно, да, - соглашается тот, другой, который идет по полу, а чудится, что по костям.
– Смута всегда страшно... и кто бы из нас не победил, ему придется устраивать похороны.
– Чего тебе надобно?
– Шапку отдай, - попросил самозванец, руку протянувши, с клинком черным, от которого нить тянулась.
– Вам она все одно без надобности.
– А тебе, стало быть, нужна?
Он кивнул и руку не убрал.
...рушится декоративный балкончик, и кто-то, на нем задержавшийся, падает. Как оседает на пол, молча, медленно, все еще упрямо хватаясь за жизнь, тот мужчина в грязном уже мундире.
– Зачем? Что в ней такого...
– Тебе ли, силу родовую оседлавши, спрашивать?
– он был похож на Лешека, правда, пожалуй, потоньше, поизящней. И черты лица знакомые. Не как в зеркало глядишься, отнюдь, скорее как семейный альбом смотришь.
– Знаешь, что смешно? Они все здесь полагают, что мне корона нужна. Они меня растили с мыслью, будто бы престол - это верх мечтаний. И было время, когда я думал именно так... когда исходил от ненависти, понимая, чего лишен. Точнее, не понимая.
Светлые глаза.
Правильные черты лица.
И тени людей, сквозь которые проходит маг императорской силы, запретного знания. Здесь, в мире ином, почти ничего не меняется, разве что люди видятся яснее. Вот и он, темный в сути своей, виден. А еще нити, которые протянулись от него во все стороны, привязывая душу ко дворцу.
Сам неужто не чувствует?
Не замечает?
– Пожалуй, лет до десяти я был счастлив, - он остановился в шагах трех, заслоняя собой кипевший бой. И лишь эхо силы долетало до Лешека, но и по нему можно было увидеть многое.
...престарелая матрона выплетает щит, пытаясь укрыть за ним дебютанток.
Чей-то предсмертный вздох, только чей... наши, чужие... люди, которым вновь было мало, стало быть отец допустил ошибку.
И не одну.
Лешеку на них учиться, чтобы не позволить...
– Пока думал, что такой же, как все... мои братья... сестрица... ты ее знаешь. Правда, хороша? Особенно, если змеев камень на шею повесить. И главное, что никто, ни один менталист, не почувствует дурного. Это ж просто камешек, обыкновенный, силы в нем ни капли, а уж что силы разными бывают...
Кривая усмешка.
– Чего тебе надобно?
– Лешеку хватает умения отрешиться.
Заставить себя не слышать.
Крики... кто-то молит о помощи, а кто-то - о пощаде. Кто-то ругается, зло, а кто-то с молчаливым остервенением выплескивает силу, понимая, что не стоит ждать милости, что жертвы давно уже определены. И вот обрываются нити жизни некоторых, кого успела коснуться милость императрицы... что ж поделаешь, магия усиливает действие многих ядов.
Жаль, что не всех.
...суда не будет. Слишком уж много оказалось тех, кто готов был рискнуть. И над этим тоже придется подумать.