Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

Генрих хотел, чтобы Франциск потребовал от де Грамона и де Турнона неукоснительного исполнения подробных инструкций, которые король Англии составил в преддверии переговоров с папой римским²³. В отношении матримониальных планов Франциска Генрих считал своим долгом дать монарху-союзнику «братский совет». Джордж должен был сказать, что сама идея создания династического союза между французской короной и папой неплоха, особенно если этот шаг заставит папу поторопиться с решением об аннулировании брака Генриха, однако он должен предупредить Франциска о необходимости проявить осмотрительность. Четырнадцатилетняя племянница папы, Екатерина Медичи, едва ли могла составить блестящую партию. «Я должен сказать вам прямо,– заключает Генрих,– принимая во внимание то, что невеста из небогатой семьи и не имеет знатного происхождения, а жених – наследник прославленного королевского рода Франции, брак моего дражайшего и возлюбленного крестника, герцога Орлеанского, можно назвать неравным и недостойным его»²⁴.

Джордж выехал из Лондона 13 марта и, прибыв в Кале, тут же поспешил отправиться в Фер-ан-Тарденуа на границе с Шампанью, где в это время находился Франциск. Судя по воспоминаниям двух очевидцев этой встречи, Франциска и Жана дю Белле, Джордж был принят весьма холодно²⁵. Поначалу Джордж заговорил слишком напористо и дерзко. Ему не терпелось скорее получить ответ, и поэтому он проявил излишнюю поспешность, стремясь добиться своей цели в переговорах. Франциска задела не столько новость о том, что Генрих и Анна уже женаты, сколько самонадеянность, с которой Генрих настаивал на том, чтобы сохранить этот факт в тайне. В сущности, ему предлагалось обмануть папу римского, так же как Генрих обманул его. Однако у Франциска были свои интересы, и он не собирался позволять своим послам действовать в соответствии с указаниями Генриха²⁶.

Дю Белле, основываясь на собственных впечатлениях, полученных в Лондоне, подозревал, что между Норфолком и Болейнами ведется закулисная борьба и она набирает обороты. Анна, Джордж и их отец видели большую опасность в предстоящих переговорах в Ницце, если в итоге Франциску удастся женить сына на племяннице папы. Норфолк был иного мнения, однако именно его, а не Томаса Болейна Генрих выбрал в качестве своего представителя в Ницце. Дю Белле полагал, что Болейны не доверяли Норфолку там, где на кону были их интересы,– он был слишком близок к герцогу де Монморанси²⁷.

Не видя возможности пойти навстречу Джорджу и вместе с тем не желая ссориться с братом Анны, Франциск откупился щедрым денежным подарком в 2250 ливров (более 281 000 фунтов на современные деньги)²⁸. Джордж покинул Францию 5 апреля или чуть позже и, вернувшись домой, узнал, что тремя неделями ранее Кромвель представил палате общин окончательный вариант законопроекта об ограничении апелляций. Согласно этому документу, Англия признавалась «империей» [89] (то есть суверенной юрисдикцией), «верховная власть в которой принадлежала королю». Доказательства этого были почерпнуты, как утверждалось в документе, «в старинных летописях и хрониках», под которыми подразумевались те источники, которыми пользовались авторы досье из Дарем-хауса²⁹. Отныне не только обращение Екатерины в Рим для обжалования решения по делу о разводе, но и любые апелляции в другие юрисдикции за пределами королевства признавались незаконными.

89

 Официально этот статус Британия получит лишь в 1707 г.

Несколько недель оппозиция твердо стояла на своем. В ней объединились сторонники Екатерины и те, кто, защищая свои коммерческие интересы, опасался, что Карл ответит новым торговым эмбарго или иными экономическими санкциями. Составленный Кромвелем черный список имен 35 членов парламента, который до сих пор хранится в архивах, дает представление о наиболее ярых критиках этого законопроекта. Среди них были два зятя Томаса Мора, Уильям Роупер и Уильям Донси, а также брат епископа Джона Фишера, Роберт. Томас Мор, уже не будучи членом парламента, убеждал Джорджа Трокмортона, представлявшего графство Уорикшир, который поддерживал связь с находившимся в изгнании братом Пето, проголосовать против принятия этого закона. Он мотивировал его тем, что, выступив открыто на стороне католической церкви, он будет «вознагражден Богом и со временем заслужит благодарность Его Величества» – как только король одумается и призовет Екатерину обратно. Именно во время этих парламентских дебатов Кромвелю удалось отточить навыки запугивания оппонентов³⁰.

К этому времени из Рима были наконец доставлены папские буллы для Кранмера. Благодаря лоббистским талантам де Грамона и де Турнона Климент выдал необходимые документы неожиданно быстро и даже отказался взимать за это обычную плату 1500 флоринов, не догадываясь, к каким последствиям все это может привести. 30 марта, в Страстное воскресенье – пятое воскресенье Великого поста,– новый архиепископ был возведен в сан в часовне Святого Стефана. Поскольку это событие совпало по времени с парламентской сессией, некоторые депутаты, вероятно, могли слышать, как он, принося торжественную клятву, публично заявил о том, что его преданность папе римскому никогда не возобладает над преданностью королю. В первую неделю апреля палата общин приняла Акт об ограничении апелляций с незначительными поправками, а представители палаты лордов не внесли в него существенных изменений, в результате к концу недели он был утвержден королем³¹.

1 апреля Кранмер председательствовал на конвокации. Всего за несколько дней многих из тех, кто собирался в ней участвовать, принудили поддержать два положения: первое – о том, что брак с вдовой покойного брата противоречит заповедям Божьим и здесь не может быть исключений, и второе – о том, что консумация брака Екатерины и Артура была доказана. Джон Фишер, возглавивший оппозицию по первому вопросу, сначала был заключен в тюрьму, а затем отправлен под домашний арест вплоть до окончания голосования. Доктор Ричард Уолман, в 1527 году выступавший от имени Генриха во время тайного трибунала над Уолси, в этот раз, сославшись на ухудшение здоровья, попросил об отставке с должности пролокутора [90] еще до того, как приступили к рассмотрению второго вопроса. Вместо него был назначен Эдвард Фокс, заседавший в синоде в должности архидьякона Лестера. Когда Генрих потребовал, чтобы принятые в его пользу решения получили статус юридического документа, синод послушно повиновался³².

90

 Пролокутор – председатель нижней палаты конвокации.

Теперь, когда мечта Генриха и Анны стала вполне осязаемой, он открыто заговорил о коронации Анны. Оставалось только провести официальный процесс слушания по делу о разводе Генриха, который Кранмер должен был открыть после Пасхи. В среду на Страстной неделе, 9 апреля 1533 года, в Амптхилл к Екатерине была направлена делегация во главе с герцогами Норфолком и Саффолком с целью убедить ее принять решение Кранмера – ей были обещаны всевозможные милости, если она уступит. Когда она отказалась, Норфолк открытым текстом сообщил ей о том, что Генрих и Анна уже женаты. После их отъезда камергер Екатерины, лорд Маунтджой, сообщил ей еще более неутешительные новости. Отныне, по решению Генриха, ей больше не позволялось называть себя королевой. С этого времени она должна была именоваться «леди Екатерина, вдовствующая принцесса Уэльская». Через месяц после Пасхи Генрих сократил ее содержание и количество обслуги. На это она дерзко ответила, что, пока жива, она будет называть себя королевой.

Екатерина упорствовала не только из-за желания отомстить Генриху: она по-прежнему считала их брак законным и действительным, поскольку он был разрешен папой римским и освящен Божьим благословлением – они были связаны священным обетом, нарушить который не смел ни один смертный, даже король. Ничто не могло заставить ее склониться перед угрозами советников короля и даже самого Генриха, потому что для нее это означало отречься от Бога. Она черпала силы в религии и уповала на Карла. Она все еще верила в то, что муж вернется к ней, а тем временем она будет бороться за него, какой бы несчастной и отвергнутой она себя ни чувствовала. Кроме того, существовали еще и интересы дочери, которые тоже надо было принимать во внимание. Та тревога, которую испытала Екатерина, когда Генрих пожаловал дворянские титулы Фицрою, не шла ни в какое сравнение с тем, что она переживала сейчас, когда Мария могла лишиться прав на престол, если у Анны родится сын. Екатерина намеревалась бороться за дочь до конца. В тот же день, после визита Норфолка и Саффолка, Екатерину ожидал еще более жестокий удар: Генрих запретил дочери писать матери письма и сообщать о себе, и даже когда она, крайне расстроенная этим, предложила показывать ему их переписку, он не смягчился и продолжал упорствовать. Генрих, как и Анна, опасался, что мать и дочь могут объединиться против него³³.

Судьбоносный момент в жизни Анны наступил в Великую субботу 12 апреля в Гринвичском дворце, куда они с Генрихом вернулись после объявления перерыва в работе парламента. Она торжественно проследовала на всенощную пасхальную мессу из покоев королевы, где стекольщики уже украшали окна ее гербом и эмблемой сокола, по королевской галерее в часовню, находившуюся в дальнем конце здания. В часовне она сразу же обратила внимание на герб и регалии Уолси, изображенные на большом органе, и приказала заменить их на свои. Возмущенный Шапюи писал Карлу, что она «была увешана драгоценностями и одета в платье из золотой парчи» самого дорогого сорта, поскольку ткань украшали рельефные узоры, вытканные металлической нитью разной толщины плетения. За ней следовала ее кузина, дочь Норфолка, леди Мэри Говард, которая несла ее шлейф, и свита из шестидесяти знатных дам – ей были возданы все почести, которых ранее удостаивалась Екатерина. В часовне она сидела на возвышении, на особой скамье, которую обычно занимала королева, и оставила ее только раз для того, чтобы раздать милостыню перед возвращением в приемный зал³⁴.

В этот же день Анна сменила титул маркизы на титул королевы, а Генрих заказал молебны в ее честь с упоминанием ее имени – особая привилегия, которой удостаивались лишь монаршие особы. Впрочем, когда в Пасхальное воскресенье Джордж Браун стал призывать своих прихожан молиться за «королеву Анну», тем самым впервые объявив публично простым жителям Лондона о том, что Анна стала супругой Генриха, то переполненное помещение монастырской церкви опустело больше чем наполовину. «Все вокруг ошеломлены,– писал Шапюи Карлу,– ибо это похоже на сон, и даже те, кто на ее стороне, не знают, смеяться им или плакать». Разгневанный Генрих вызвал лорд-мэра, сэра Стивена Пикока, и велел ему принять все меры, чтобы такого больше не повторялось. «Никто,– сказал он,– даже шепотом не смеет высказываться против этого брака». Известно, что особенно рьяно Анну порицали замужние женщины Лондона³⁵.