Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

В воскресенье 12 июня 1530 года, когда Уолси был еще жив и находился в Саутуэлле в Ноттингемшире по пути в Йоркскую епархию, Генрих созвал Большой совет в Виндзорском замке, пригласив туда представителей знати и своих советников. Идею подал Джордж Болейн, вдохновившийся примером французского Собрания нотаблей, совещательного органа, через который король обращался к высшим слоям общества, призывая их поддержать его политический курс и действовать «во благо и для спокойствия всего королевства»²¹. На этот раз Генрих призвал собравшихся поставить свои подписи и печати на окончательном тексте обращения к папе Клименту о скорейшем завершении бракоразводного процесса в знак того, что этого желают все подданные страны. В случае если папа откажется удовлетворить это требование, король возьмет дело в свои руки. Угрожающий тон обращения вызвал недовольство у большинства собравшихся, и тогда пришлось пойти на уступки, слегка смягчив некоторые формулировки петиции. Новый документ весьма внушительного вида, написанный на пергаменте шириной 3 фута (более 90см), провезли в сундуке по всей стране, чтобы 83 уполномоченных представителя поставили на нем свои подписи и скрепили их печатями. Томас Мор уклонился от подписания обращения, чем немало расстроил Генриха²².

Однако папа Климент отклонил петицию, обвинив Генриха в том, что тот сам затягивает рассмотрение дела, отказываясь принять участие в судебном процессе в Риме. В сентябре король запретил признавать в Англии папские декреты, подрывающие его власть. И тогда несколько английских епископов, выступавших против законов о реформе церкви, принятых парламентом в 1529 году, обратились за поддержкой в Рим. В ответ Генрих отдал распоряжение Кристоферу Хейлзу возбудить дела по обвинению в превышении полномочий и посягательстве на верховную власть короля (лат. praemunire) в Суде королевской скамьи против четырнадцати священников или их защитников (вскоре их число увеличится до шестнадцати). Им вменялось в вину, что они незаконно оказывали содействие Уолси в самовольном присвоении полномочий папы римского. Эти обвинения вскоре лягут в основу стратегии Болейнов, суть которой состояла в том, чтобы, связав церковь и духовенство Англии по рукам и ногам, использовать их в продвижении бракоразводного процесса²³.

5 октября Фрэнсис Брайан отбыл во Францию: ему было предписано уговорить Франциска выступить на стороне Генриха в Риме. К этому времени выкуп за сыновей Франциска был уже выплачен, причем Генрих внес в него щедрый вклад. Теперь наступило время отплатить услугой за услугу. Момент был выбран весьма удачно, так как к этому времени был улажен вопрос о браке французского короля с сестрой Карла, Элеонорой. Церемония заключения брака состоялась через доверенных лиц, и Элеонора пересекла границу неподалеку от Байонны в тот же день, что и сыновья Франциска, за чем внимательно проследил Фрэнсис Брайан. Этот династический союз никоим образом не затронул основ франко-габсбургских отношений, поэтому у Генриха и Анны было куда меньше поводов для опасений на этот счет, чем раньше²⁴.

Франциск послал Габриэля де Грамона отстаивать интересы Генриха в Ватикан, а заодно – и это сильно встревожило Анну – найти возможности договориться о браке его второго сына, герцога Орлеанского, с племянницей папы, Екатериной Медичи. Ему не удалось продвинуться ни в том ни в другом деле, а все призрачные успехи в Риме, которые оканчивались ничем, конечно, сильно расстраивали Анну. Ее волнение усилилось, когда в Англию прибыл папский нунций с приказом Генриху вернуться к Екатерине. Когда нунций появился при дворе, отец Анны довольно резко сказал ему, что людям нет дела до того, «что говорит папа, или кардиналы Англии, или даже сам святой Петр, если бы он вдруг восстал из мертвых»²⁵. Однако во всем происходящем Анна чувствовала немалую угрозу. Когда Генрих внезапно возобновил старую привычку навещать Екатерину и время от времени обедать с ней, Анной вновь завладели сомнения в его преданности. Ей казалось, что его супруга имеет какую-то магическую власть над ним. И если дело дойдет до развода, сможет ли он вообще когда-нибудь оставить ее? Может быть, все его смелые речи о том, что он возьмет дело в свои руки, лишь пустые слова?

К середине ноября Анна была настолько встревожена переменами в поведении Генриха, которые она не могла трактовать иначе как отступничество, что она даже отважилась подслушать его разговор с Эсташем Шапюи. Встреча проходила в галерее его личных покоев, и ее заметили, когда она прильнула к соседнему окну, стараясь не упустить ни слова. Увидев ее, Генрих отвел собеседника на середину комнаты, где их нельзя было услышать. На этот раз он не пожелал поделиться с ней конфиденциальной информацией, хотя пока это был лишь единичный случай²⁶.

В сущности, Генрих и сам нервничал. Так, в конце ноября он вдруг обрушился с критикой на своих советников, гневно воскликнув, что Уолси куда лучше справлялся со своими обязанностями, чем кто-либо из них. А потом Анна устроила ему сцену: она вновь стала оплакивать свою загубленную молодость и пригрозила уйти от него. Тогда Генрих со слезами на глазах стал упрашивать ее «не покидать его». Она согласилась остаться, однако, если верить Шапюи, отомстила своим недоброжелателям, приказав вышить на ливреях своих слуг дерзкий девиз: «Быть тому, и пускай ропщут» (фр. Ainsi sera, groigne qui groigne).

Она намеренно переиначила один из девизов своей первой покровительницы, Маргариты Австрийской, которая недавно скончалась в Мехелене в возрасте пятидесяти лет. В ответ на эту дерзость сторонники Екатерины подхватили первоначальный вариант девиза «Пускай ропщут – да здравствует Бургундия». «Да здравствует Бургундия!» – выкрикивали они у Анны за спиной, когда она проходила мимо. Это будто означало: «Да здравствует Карл!», а на самом деле подразумевалось: «Да здравствует Екатерина!» Все это нервировало Анну, и к Рождеству слуг переодели в старые ливреи. Преемницей Маргариты в качестве штатгальтера Нидерландов стала сестра Карла, Мария, вдовствующая королева Венгрии, с которой Анна была знакома со времен обучения в Мехелене. Марию нельзя было назвать другом семьи Болейн²⁷.

Впрочем, на исходе рождественских праздников про Анну стали говорить, что она «отважна, как лев». По-видимому, это было связано с ее решением заказать фамильный герб, на котором черный лев Рочфордов был изображен на серебряном фоне с латинской буквой А над ним и монограммой HEN REX SL, означавшей «Король Генрих, верховный повелитель» (лат. и фр. Henricus Rex, souverain liege)²⁸. Теперь, когда ее отец носил титул графа Уилтшира, а брат стал виконтом Рочфордом, она имела полное право демонстрировать свой герб. Дабы показать, что его владелец – женщина, она распорядилась поместить гербовое изображение внутрь ромба. Немало вопросов вызвала сомнительная родословная, составленная Анной или ее отцом, согласно которой род Болейнов происходил от благородного французского рыцаря. Эта затея была встречена с изрядной долей иронии, поскольку всем было хорошо известно о скромном происхождении Болейнов, чьими предками были обычные торговцы тканями²⁹.

Когда Екатерина прибыла в Гринвич, чтобы почтить своим присутствием празднование Рождества, Анна в разговоре с одной из ее придворных дам дерзко заявила, что предпочла бы видеть «всех испанцев на дне морском», что ей «нет никакого дела ни до королевы, ни до ее семьи» и что она «уж лучше увидит ее на виселице, чем признает своей госпожой»³⁰. Чтобы умилостивить Анну, Генрих тайком из собственного кошелька послал ей 100 фунтов «на подарок к Новому году». Список подарков придворным за тот год не сохранился, однако известно, что среди тех, чьи слуги получили щедрые вознаграждения от короля, были отец и мать Анны, ее брат и сестра, а также невестка Джейн Паркер. Это, бесспорно, свидетельствует о том, что Болейны были в большом фаворе. Однако Анну не мог не огорчать тот факт, что в церемонии вручения подарков в центре внимания была Екатерина, а потом Генрих обедал с ней, что послужило поводом для слухов, будто бы король собирается отослать Анну. Генрих вряд ли мог рассчитывать на то, что какая-то из этих двух женщин согласится и далее терпеть это унизительное положение и пребывать в состоянии неопределенности. Даже если Екатерина по складу характера могла и дальше придерживаться выжидательной тактики, то Анна к такому была не готова³¹.

Неприятности множились, и спасти положение не помогло даже комедийное представление в жанре фарса, которое затеял отец Анны, стремясь развлечь нового французского посла Габриэля де ла Гиша, прибывшего в Лондон на второй день Рождества на смену Жану дю Белле. В этом откровенном фарсе изображалось, как Уолси попадает в ад. Несмотря на распоряжение герцога Норфолка напечатать текст пьесы, рукопись не сохранилась. Однако, судя по всему, если пьеса предназначалась для того, чтобы позабавить французского посла, то эффект получился обратным: ла Гиш счел ее безвкусной и не преминул сделать герцогу красноречивое внушение (фр. blame fort). Он напомнил Норфолку, что кардинал Уолси когда-то был хорошим другом Франции. Неблагоразумно было расстраивать де ла Гиша, в чем Анна убедилась позже, когда они с Генрихом принимали его в Прощеный вторник: посол держался весьма холодно³².

К этому времени Анна и Генрих уже вернулись в Уайтхолл, где не было места для Екатерины, и Анна чувствовала себя спокойно. В новом дворце всем Болейнам были отведены отдельные покои, и в часы досуга Джордж и его отец играли в карты, шаффлборд, кегли и теннис с Генрихом или друг с другом, с Анной, сэром Томасом Чейни, а иногда к ним присоединялся молодой Фрэнсис Уэстон, недавно принятый на службу в личные покои короля³³.

16 января 1531 года парламент возобновил свою работу. Парламентарии собрались, чтобы заслушать обличительные показания против священников, обвиненных в превышении полномочий, слушание по делу которых должно было начаться в Суде королевской скамьи. Норфолк, занимая Шапюи беседой, намекнул ему о предстоящих бурных событиях и поделился с ним разрозненными выдержками из досье, составленного в Дарем-хаусе. Он заявил, что Генрих «наделен правом безраздельно властвовать в своем королевстве и не признавать никакой власти свыше». Он не допустит пересмотра своих решений в Риме, а папа Климент не имеет над ним никакой власти, пожалуй, за исключением вопросов, касающихся ереси. В довершение к сказанному, герцог показал Шапюи слепок с надписи на знаменитой печати короля Артура, находившейся в Вестминстерском аббатстве [82] . Из нее следовало, что Артур был «императором» Британии, Франции и большей части Западной Европы, о чем свидетельствовали хроники и факты, изложенные в «Смерти Артура» Томаса Мэлори. Это очень позабавило императорского посла, и он, рассмеявшись, выразил удивление, что Генрих заодно не объявил себя и императором Азии³⁴.

82

 В Вестминстерском аббатстве хранился кусочек красного воска с отпечатком королевской печати Артура, где он именовался императором Британии, Галлии, Германии и Дакии.