Охота на вампиров

Профессора было не только интересно слушать, но и наблюдать за ним. Он не курил, отказался от предложенного коньяка и совсем не прикоснулся к чашке кофе. Скупой на жестикуляцию, каждым своим движением подчеркивал напряженность своей истории. То в задумчивости погладит седые коротко подстриженные волосы, то, опустив плечи, точно создаст образ немецкого политика, а то, лишь пройдя двумя пальцами по столешнице, смешно изобразит чью-нибудь походку. Короче, этот крупный человек был в полной мере наделен тем интеллигентный артистизмом, который присущ хорошему рассказчику.

— Любая деревушка в Германии — аккуратный поселок типа наших городков у строящихся ГЭС. Я не встречал там ни рубленых изб, ни покосившихся времянок — все милые домики с черепичными крышами. Как ни странно, но название деревни не удержалось в моей памяти. Надо бы заглянуть в карту, да все недосуг, — Михаил Моисеевич поморщился, как от чего-то кислого и неприятного. — Оно довольно сложное в произношении — типа «Зонгермондервиллибрандт», да через тире еще куча невыговариваемых букв. Сама деревушка была уютной, располагалась в ущелье вдоль небольшой речушки. Несмотря на то, что там было не более пятидесяти-шестидесяти дворов, имелся и небольшой мотель с приятным баром. Вот туда мы и завалились шумной компанией, поскольку и гитара имелась, и петь умели. Особенно отличался мой друг. Сколько он немецких песенок знал! Нас, бывало, в берлинских кабаках бесплатно пивом угощали. За своих держали… Будь здоров! Вот это конспирация. На виду, а не по закуткам… Да-а, завалили-то мы весело, но встретили нас не шибко радостно. Мрачно встретили. А когда узнали, куда мы собираемся, вообще расстроились. Мы же за полчаса успели народ влюбить в себя за пивом и песнями. Особенно огорчился владелец мотеля и ресторанчика. Его дочь, оказывается, была студенткой нашего родного университета. Правда, с нами, естественниками, она никак состыковаться не могла, поскольку была чистый гуманитарий — изучала иностранные языки и гостиничный сервис. Пошла по стопам папеньки, туризм в тех местах, как я уже говорил, был развит. Но в последнее время добрый хозяин начал жаловаться, что гостей стало поменьше в связи с разными неприятностями. Но если, парни, у вас такая служба, то старайтесь не приближаться к «Розовому Замку». «Розовым Замком» называлась вилла того самого партийно-правительственного босса. Надо сказать, это предостережение удивило. Мы-то как раз появились здесь, чтобы оградить чиновника от всяких провокации. Именно как чья-то провокация рассматривалось исчезновение людей, поскольку это бросало тень на его репутацию. Сам владелец «Розового Замка», как нам было известно, в те дни вообще отсутствовал в Германии, пребывая на каких-то форумах, однако на вилле обитала его семья. Точнее, жена и прислуга. Дети, кажется, учились по заграницам. Согласно нашему плану, мы должны были со временем сдружиться с хозяйкой, покинуть мотель и перебраться туда. А тут человек из самых искренних побуждений советует нам обходить виллу.

Михаил Моисеевич развел руками, мол, «вот тебе, бабушка, и Юрьев день».

— Ох, Алексей, все наши планы оказались ни к черту… Как и сверхбойцовские навыки. Мы ведь понятия не имели, с чем придется столкнуться.

Он отвернулся от Ала, посмотрел на стеллажи, бегло окинул картины и глянул на подсвеченные витражи, которые изображали окна.

Профессор кивнул на них и заметил:

— Остроумно. Как будто живете вне погоды, вне времен года. Тепло, тихо и представить невозможно, какая сейчас на дворе мерзость. Вы хоть знаете, что сегодня там творится?

— Да. Я спозаранку сбегал в лес. Довольно неприятно…

— Друга своего навещали?

— Его… Малыша.

— Замечательный у вас друг, Алексей. Он вам ох как пригодится.

— Вы отвлеклись, Михаил Моисеевич?

— Ни в коем случае! Я вспомнил, какое тогда было время года. Лето, жара, волшебная ночь на Ивана Купала, когда цветет папоротник, а ведьмы устраивают шабаш.

— Повезло вам.

— И не говорите. В горах темнеет рано, но мы еще засветло сели в свой универсальный «хаммер» и отправились на первую рекогносцировку. Так мы пояснили хозяину харчевни и всем добрым людям. Нас осторожно увещевали остаться, но мы же немецкие бравые хлопцы, нам Восточный фронт не страшен! Могли бы задержаться, но у нас была задача, план и определенное время. А зря… Глядя на наше бесстрашие, вслед за нами, чуть попозже, увязались несколько компаний таких же смелых молодых туристов. Вздумалось же им найти горящий во тьме цветок папоротника! Все до определенной поры верят в сказки. Но сказки бывают не только добрые, но и страшные. Уехали мы недалеко. Как только деревня исчезла из виду, свернули с асфальта и по пологому склону, пока могли, поднимались наверх. На открытой поляне оставили «хаммер», а сами быстро побежали в гору, к месту, откуда просматривался «Розовый Замок». К нему вела отдельная дорога от шоссе перед деревней. Причем на повороте стояли шлагбаум и будка с охранником. В горах располагались охотничьи угодья, и нам было известно, насколько высокие гости наезжали к своему коллеге.

Виллу ограждал обыкновенный бетонный серый забор, но сверху она была видна, как на ладони. Нам стало ясно, почему она получила такое название — большой дом походил на готическую крепость, сплошь облицованную розовым мрамором. А в последних лучах заходящего солнца она напоминала угасающий розовый куст. Красота невероятная! Мы вернулись к машине, разбили палатку и разожгли небольшой костер, чтобы он просматривался с виллы. Повесили над огнем котелок с водой, создавая видимость лесной романтики. Сумерки быстро сгущались. Где-то внизу, громко разговаривая и смеясь, прошли молодые люди. Было хорошо слышно, как они разбредались по лесу. Один из нас отправился за ними, чтобы на всякий случай быть рядом. Второй стоял на карауле, растворившись среди деревьев. Мы с моим другом остались у костра вдвоем, как наживка. Он вроде тихонько бренчал на гитаре и напевал себе под нос, а я делал вид, что дремлю. Однако мы были настороже и внимательно слушали лес. И все же мы их пропустили…

«Доброй ночи», — внезапно услышали мы, и подскочили, как ужаленные. Наш дозорный, видимо, тоже никого не заметил, иначе подал бы условный сигнал. На краю поляны стояли две милейшие женщины и приветливо улыбались нам. Одной было лет под сорок. Яркая блондинка с перламутровым проблеском по волосам, в модном джинсовом костюме. Тогда все сходили с ума по «варенке», вот и на ней были «вареная» курточка с такими же «вареными» брюками. Одежда как раз для прогулок по полночному лесу! А дело было за полночь. Считайте, мы более трех часов провалялись на страже. Вторая дама была помоложе, лет двадцати, но казалась старше из-за черного длинного платья, — как она им за кусты не цеплялась? — которое очень шло к ее длинным черным кудрям. Она могла слиться с темнеющими за ее спиной зарослями, если бы не белое, как перчатка, лицо. И их появление, и они сами — все произвело эффект. Какими же мы выглядели онемевшими дураками! Дамы захихикали… «Клара», — сделала кокетливый книксен блондинка. «А это — моя племянница Роза», — представила она брюнетку. Как старшая, Клара возглавляла делегацию и вела переговоры. «Мы обитаем на той вилле, заметили ваш костер и решили зайти на огонек». Мы с другом переглянулись. Что ж, все идет согласно плану, и мы, идиоты, успокоились. Да и очарование женщин на нас возымело действие. «Что же ты, Роза? Предлагай». Только сейчас я обратил внимание — племянница в руках держала небольшую плетеную корзинку, какую обычно берут на пикник. Они сделали шаг вперед, но близко к костру не приблизились. Надо было бы на это обратить внимание. Обычно люди стремятся к огню, а эти словно берегли свои наряды от случайной искры. Я, как истинный джентльмен, кинулся к Розе, принял у нее лукошко и пригласил к пылающему костерку. «Нет, нет, — отказались дамы, — мы здесь». Племянница скинула с плеч черный большой платок, без жалости бросила его на траву. Мы, «цокнув копытами и шевеля гривами», представились, как Фриц и Отто, что соответствовало нашим липовым документам. Представляю, какое чувство зависти переживал наш дозорный, который по-прежнему скрывался в засаде. Далеко из леса, несмотря на поздний час, доносились смех и голоса молодых искателей приключений… Я вас не очень утомил, Алексей?

— Нет, нет! Что вы! Очень интересно. Хотя я уже кое о чем догадываюсь.

— Догадываетесь? — спросил с удивлением Михаил Моисеевич. — По-моему, вы торопитесь. Мне бы показалось, что я все на ходу сочиняю, но, честное слово, мне не до выдумок. Иначе это был бы плод больного воображения.

Он улыбнулся, словно извинялся за свою невероятную историю. Однако глаза его смотрели строго, мол, слушайте, любезный, да на ус мотайте.

— Короче, опускаю подробности, как мы сидели на платке вкушали содержимое корзиночки, где были и закуска, и вино которое девушки почти не потребляли. Завязался контакт… Вы понимаете, как бывает, когда люди в компаниях разбиваются на пары. Мне доставалась Роза, а старшенькая, Клара, вовсю кокетничала с Фрицем. Человек с гитарой — лидер в любой компании, даже хромой и конопатый, но мой друг этих прелестей был лишен. Ростом выше меня, блондин с голубыми глазами — его строгая мужская красота раскатывала женщин, как асфальтовый каток.

Ал хитро глянул на профессора. Он перехватил взгляд, понял и махнул рукой, мол-де, что вы, батенька, я лишь жалкое подобие.

— Не перебивайте, рассказ мой близится к завершению. Долго ли, коротко мы сидели, лес стала окутывать предрассветная тишина, и в дамах начали проявляться признаки усталости. «А не прогуляться ли нам?» — молвила Клара. — «Тут, недалеко, есть охотничий домик. Флигель. Порой надоедает сидеть за каменной стеной». Собрались. Фриц с хозяйкой шли впереди, а я с неразговорчивой племянницей — сзади. Вскоре мы отстали. В горах вечереет быстро, но и утро не задерживается. Мгновения рассвета приближались. Уханье филина перемежалось треньканьем ранних пичужек. Холодало. Роза куталась в накинутый платок, и я бережно обнял ее за плечи. Боже, как она озябла! Она была холодна как лед, словно сидела в холодильнике. У меня даже рука дернулась. Роза учуяла мой жест и отступила от меня. Обиделась, что ли? «Ну, зачем ты, Роза? — удивился я. — Дай мне тебя обогреть» — и раскрыл объятья. В полумраке очень четко выделялись ее бледное лицо и горящие черные очи. Она улыбнулась тонкими губами, проворковала: «Ах, Отто, какой ты милый, неуклюжий, как медведь» и, словно змеюка, бросилась на меня. Заметьте, Алексей, не ко мне, а именно на меня, блин! Но я-то, дурень, подумал, девушку страсть сжигает и давай тискать ее в своих объятиях. Что меня и спасло — реакция тренированная. И тут, вместо сладостных воздыханий, я вдруг слышу сдавленный вскрик, свист и шипенье. Чую, дымком потянуло, горит что-то! Я глаза вниз — ба! А промеж нас с красавицей — новый костерок. Аж полымя! А та, сучка, все бьется, вырваться желает. Я и отпустил. Гляжу, у нее на груди чуть ли не дыра светится, а сама с ненавистью зыркает, шипит что-то. Я в растерянности на себя посмотрел — все в порядке. Только свитер подкопчен немного, как раз напротив того места, где у меня крестик серебряный висит. Поднял глаза, а ее нет! Пропала…

— Извините, Михаил Моисеевич, вы сказали, серебряный крест?

— Да.

— У комсомольца?!

Он рассмеялся:

— Я в ту пору уже членом партии был… Благодарный вы слушатель, Алексей. С вами легко общаться. Хорошие вопросы задаете. Другой бы спросил, а куда делась Роза, или как же я перепугался… А вас крестик заинтересовал.

— Разумеется. Если не он, мы бы сейчас с вами не разговаривали? Я прав?

— Абсолютно! Что ж, придется пооткровенничать. Мой отец бежал из Польши в сороковом году, когда началась Вторая мировая. Сам он был из семьи стоматологов, и со временем освоил специальность зубного техника. Работал он на дому, так как владел частной практикой. Жили мы в небольшом городке на Украине, пациентов хватало, и наша семья, как вы понимаете, не бедствовала. Мама у меня была коренная одесситка, русская, замечательная женщина. Но заправляла в доме не она, а ее мать, моя бабушка. Тоже одесситка из глубоко православной семьи. Мой прадед служил регентом в одном из приходов. Потому, когда я родился, бабушка не дала сделать мне обрезание и крестила в церкви. Со временем она научила меня молитвам, читать Библию и верить в Бога. Я рос в двух культурах, русской и еврейской. Папа часто рассказывал мне историю своего народа и его обычаи. Он прекрасно владел польским и немецким языками, поскольку в семье у него разговаривали на немецком, а вокруг все по-польски. Так что я с детства знал два иностранных языка плюс родной русский и украинский. Правда, была и третья культура, советская. Ни папа, ни бабушка ничего против нее не имели. Более того, были настоящими патриотами и даже шибко плакали, когда умер Сталин. Я это к тому, что в комсомол вступил без всяких возражений со стороны старших. Просто не распространялся о том, что верю в Бога. Как говорила бабушка: «Времена приходят и уходят, а наша жизнь — под Богом». В городе открыли медицинский институт, и я, конечно, поступил туда. Но пошел не «по зубам», как мой отец, а на психологию. Умный был. И кроме того, что умный, являлся мастером спорта по самбо и имел первый разряд по зимнему двоеборью. Все благодаря отцу, который меня учил: «чтобы тебя поменьше называли «жидом», занимайся спортом». Это было легко, я ведь по сложению походил на отца, а он был здоровяком на редкость. Иногда мой папа казался вылитым одесским биндюжником. Видать, за эти все качества меня приметили и заманили туда, не глядя на все мои анкетные данные. Права оказалась бабушка — все мы под Богом ходим. Скажу откровенно, на обычных занятиях и тренировках я крест не носил. Стал надевать его только на задания… Друг мой об этой слабости знал, но лишь по-доброму посмеивался, втихую обзывал «святым отцом» и клянчил отпустить грехи…

— Кстати, а с ним что?

— С ним? А вот на нем крестика не было, — Михаил Моисеевич вздохнул. — Долгое время мне мерещилось, что я его убил, но потом все прошло.

Он мотнул головой, будто стряхивая наваждение, и вновь перешел на повествовательный тон.

— Как только я обнаружил исчезновение Розы, то не остался стоять столбом, мобилизовался и начал поиски. В воздухе она раствориться не могла, кое-какие отметины оставила, а следы нас читать научили. Вы догадываетесь, что мы ни в буреломах, ни в голой степи не затеряемся. Светало… Мои глаза обрели зрение кошки, я, крадучись, стал изучать ближайшую растительность и не без успеха. Там трава не успела распрямиться, там — листок не в ту сторону повернут — маршрут беглянки обрисовывался. Незаметные следы вели в том же направлении, куда направились Клара и Фриц. Меня уже охватил охотничий азарт, как вдруг услышал дикое, русское: «Миша! Миша!» В каком же надо было пребывать шоке, чтобы напрочь забыть о всякой конспирации?! Передо мной возник наш дозорный. Цветом лица он сливался с природой — так был зелен от ужаса. Напугать нас нелегко, но и у меня все оборвалось внутри от предчувствия беды. Дрожащей рукой он указывал в сторону, где из-за деревьев светлело милое строеньице с веселым флюгером. Наверняка это был охотничий домик. До меня уже доносились оттуда жуткие хрипы и знакомое шипенье. Я бегом бросился к домику. Первые лучи солнца уже играли на черепице крыши и пытались заглянуть в распахнутую дверь. Не теряя ни секунды, я бросился внутрь и чуть не был сбит катающимися по полу существами. Одно из них было моим другом, а другое вовсе не походило на Клару. В темноте трудно что-либо разглядеть, но мой друг сжимал в своих железных руках нечто голое, скользкое и вонючее. «Фриц!» — крикнул я, соблюдая наше инкогнито. И в ответ услышал по-русски: «Какой на хрен Фриц?! Мишка, выкинь нас на улицу!» Команда получена — команда исполнена! Я угадал его ноги, схватился за них и потащил барахтающуюся парочку к выходу. Дамочка обернулась на меня и я увидел оскаленную морду с клыками. Ничего общего с той благородной красоткой. Она еще пыталась лягнуть меня когтистой лапой. Я увернулся, миг — и мы на свежем воздухе. Раздался жуткий вой, я аж присел. Теперь женщина старалась залезть под моего друга, но он, раздвинув ноги, твердо лежал на спине, продолжал сжимать ее в объятиях и матерился на чем свет стоит. Вот тут она и вспыхнула. Вспыхнула, как пионерский костер, а мой друг лежал под ней и уже не ругался, просто орал. Я подскочил к ним и изо всей силы вышиб ногой тетку из его рук. Она догорала в стороне, а я сшибал снятым свитером пламя с моего друга. Все равно ожоги он получил страшенные. За моей спиной раздавались утробные звуки: нашего дозорного рвало. Отличный боец, но в обычной человеческой схватке. А вот перед нечистью сплоховал. Еще дальше слышались крики, напролом сквозь кусты к нам спешил еще один товарищ. Однако к его приходу все было кончено. От вспыхнувшей женщины осталась горстка пепла — ни косточки. Утренний ветерок подхватил его и закружил, как обычную придорожную пыль. Но что нам до праха, все наше внимание было сосредоточено на обожженном друге. Он лежал без сознания. Мы осторожно подняли его и быстро двинулись к машине, чтобы потом на бешеной скорости доставить его в больницу.

— Он выжил?

— Нет.

— Значит не спасли…

— Почему не спасли? Спасли… Я и спас. Не смотрите на меня так удивленно, Алексей. Рассказ еще не окончен. В той маленькой больнице мы снова стали немецкими геологами. Его положили в отдельную палату, и я неотступно находился подле него. «Мишка, ты знаешь, кто это был? — смотрел он на меня широко раскрытыми глазами. — Вампиры, мать их ети! Самые натуральные вампиры!» «Спокойно, — уговаривал я его как врач. — Тебе нельзя волноваться». «Мишка! — шептал он лихорадочно. — Не будь идиотом, Мишка. Я умру, но вся беда в том, что эта тварь меня покусала. Миша, прошу тебя, когда меня не станет, вбей мне в сердце осиновый кол. Не хочу быть вампиром». «Что за бредни?» — говорил я ему, а сам понимал, нет, это далеко не так. От подобного можно с ума сойти. «Вобьешь, Миша? Пообещай». — «Обещаю». Когда «наши» из Берлина приехали, он уже скончался. Я не рыдал, не бился в истерике, и мне разрешили сопровождать его тело до базы. Там, в морге, я присутствовал при вскрытии, опять же, как человек с медицинским дипломом. Если бы не ожоги и следы непонятных укусов, он изнутри был здоров, как бык. Когда паталогоанатомы свою работу завершили, я напросился сам обмыть труп и привести его в порядок, на что получил согласие. Все ушли, и мы остались с ним наедине. Я не взял с собой осиновый кол. Зачем? Мне тоже было известно кое-что о вампирах. Я перекрестился, прошептал молитву, подошел к покойнику и сунул в растерзанную грудную клетку руку. Он открыл глаза и, как живой, посмотрел на меня. Я сказал: «Не дергайся! Дай мне выполнить обещание». Моя ладонь в резиновой перчатке нащупала сердечную мышцу. Рука мертвеца стала медленно подыматься, наверное, чтобы перехватить мою, но я сделал резкое движение и вырвал сердце. Его рука упала, а глаза потухли, теперь они бессмысленно таращились в потолок. После того, как тело было приведено в должный вид, я пошел на речку, там, в укромном уголке, разжег костер и бросил туда свою добычу. Сердце взорвалось, как граната, огнем мне даже опалило ресницы и брови…