Окно в Полночь
Шрифт:
Положив трубку, я долго сидела в оцепенении. Зашибись. Мои «незаметные» соседи — моя собственная родня… И ведь как скрытно сидят, партизаны! И не поверю, что не знали! А разругались из-за хаты и… обстоятельств смерти. По словам дяди Миши, Игнат наехал на обоих своих братьев, обвинив их в смерти бабушки, и одного увезли с психозом, а второго — с инсультом. А потом и маме досталось — за грабеж. Чудная семейка… А не навестить ли мне родню? Заодно расспрошу Серафиму Ильиничну о видениях. Ведь все сбывается. «Герой» идет через меня ко мне и за мной.
Я полчаса собиралась с духом, но все зря. На мои нервные звонки в дверь никто не ответил. Я потопталась на пороге и вернулась домой. Ладно, теперь хотя бы знаю… Но как все-таки
Спать я легла слегка окосевшей от неожиданного поворота событий. И проснулась… на школьном выпускном. Шикарно украшенный банкетный зал, полутьма, и фуршет почти закончен. Столы сдвинуты к стенам, светомузыка и истошно вопящие «Руки вверх!». И я, семнадцатилетняя, в коротком голубом платье, светлых плетеных босоножках, косой челкой и сложной восьмипрядной косой, которую мама терпеливо плела часа два. Все танцуют, а я сижу в углу и пишу что-то на салфетках. Всегда была ненормальной… И вторая я, босая и в синей пижаме, у противоположной стены.
— Помнишь этот вечер?
Я вздрогнула, обернувшись. Высокая зеленая тень со смазанными чертами лица сидела рядом, на краешке стола, и смотрела на танцпол. И испугаться бы… но страха не было. Только щемящая радость и слезы на глазах. Боже, как я соскучилась…
— Конечно, помню, — отозвалась тихо.
Подготовка началась с того, что мы с Маргаритой Степановной три дня уговаривали Валика надеть костюм. А он то нервно молчал, то огрызался — или пойдет, в чем привык, или не пойдет вообще. Отчаявшись, я пустила в ход тяжелую артиллерию — папу. А папа — доктор наук и профессор, физик-ядерщик. Постоянно то лекции читал, то по конференциям мотался, и в костюме при галстуке я его видела чаще, чем в домашнем. И папа себя не посрамил. После серьезного мужского разговора Валик явился на выпускной в костюме и с цветами, чем до слез растрогал Маргариту Степановну. Да и меня тоже.
— Помню… — повторила тихо. — Забудешь такое…
А после банкета Валик, поправив галстук, пошел клеить первую красавицу параллели. И склеил удачно. С одной стороны. Пока они уединялись, за ними рвануло человек пять конкурентов. А следом, учуяв недоброе, и я. И прибежала вовремя — ему только нос успели разбить. Я подняла такой визг, что перекричала музыку. И шпана разбежалась раньше, чем подоспел охранник. А девица, паскудно хихикая, смылась вперед всех.
Но этим дело не кончилось. Сопротивляющегося Валика увели в медпункт, а я пошла мстить за друга. Повертелась рядом с зачинщицей и наступила каблучками на длинный подол. Кто же знал, что эта дура так от меня рванет, а платье у нее — такое хлипкое, а под ним — ужасные трусы в горошек? Ржали все. А меня потом ее поклонники побить хотели. Все те же, пятеро. Но я знала, где мои одноклассники втайне пьют водку. И побежала к ним. И с криком «Одиннадцатый бэ — с.!», спряталась за нужные спины. Преследователи, будучи «бэшками», обиделись и отматерили мой родной 11 «А». И одноклассники отставили водку и засучили рукава. А там и Валик подоспел. А за ним — классуха с охранниками. Растащили драчунов и вызвали наряд. Во избежание.
В отделении тогда дежурил Костик — старший сын дяди Миши. «Конкурентов» отправили в «обезьянник», а нам с Валиком Костя выделил угол в своем кабинете. И первый рассвет свободной взрослой жизни мы встречали в отделении, играя в карты, выданные братом. А Костик тем временем пытался дозвониться до родителей. Но мама с Маргаритой Степановой до утра пили вино в соседнем ресторане, Алька гуляла на своем выпускном в художке, а папа возвращался на поезде из командировки. Сотовых тогда еще не было, папа приехал домой в шесть
утра, прослушал автоответчик и рванул забирать нас.А потом был скандал. Который усугубился тем, что мамы приехали из ресторана следом за папой, тоже увидели сообщения и тоже рванули за нами. Но папа добирался выспавшимся и на машине, а мамы — в состоянии отрезвления, после бессонной ночи и на каблуках. Они явились в отделение, когда мы уже ехали домой, и… В общем, скандал был страшный. Обе мамы орали на нас, перекрикивая друг друга, а мы с Валиком держались за руки и молчали. А что тут скажешь? Верни время назад — поступила бы также. Мы с детства горой друг за друга. И папа потом, когда мамы ушли утешаться валерьянкой, обнял нас и подбодрил неожиданным: «Держитесь вместе и никогда не пропадете». И мы держались. Даже когда новые увлечения и компании упрямо разводили нас в разные стороны. Ничто так не разделяет друзей детства, как новая взрослая жизнь и взрослые проблемы, но мы держались. Пока…
Я тихо хлюпнула носом. На танцполе образовалась вторая тень, обнимающая девицу-провокаторшу, и на мгновение, прищурившись, я рассмотрела. Упрямая зеленоглазая физиономия с резкими чертами, отросшие темные волосы и распущенный галстук. И почти вспомнила…
— Вась, я ведь тебя тогда пригласить хотел.
— А почему не пригласил? — я обернулась. — Постеснялся, что ли? Чего? Дружить же не стеснялся!
— Дружить одно, — хмыкнул он. — А это, — и кивнул на танцпол, — другой уровень отношений.
— Ну и перешел бы! Кто мешал-то?
— Табличка на лбу «Не входи — убьет!», — отшутился Валик.
Я оскорбленно фыркнула:
— Подумаешь, какой пугливый! Но не мне же первой!.. И были те, кто не боялся — брал бы с них пример!
— И где они, эти смельчаки? — спросил он едко. — И надолго их хватило?
Я взобралась стол и обняла коленки. Вспоминать — так вспоминать…
— Первый два года продержался. В универе русский язык со всех драли так, что технари вешались. И этот… нашел выход. Как только на третий курс перешел, где русского нет, сразу сбежал. Второй…
И сморщилась. Воспоминания были горькими и неприятными, но за них с блеском отомстили.
— Второй мечтал у папы диплом защитить и в исследовательский институт на работу просочиться. Через меня. Даже предложение сделал за неделю до защиты. Но папа сказал, что в жизни не встречал такого бездаря и лентяя, что ему стыдно видеть такого засранца рядом с умницей-дочкой, и диплом зарубил. Поставил неуд, и «жених» слинял. Вместе с предложением. Потом еще один был — Алька подсунула. Сбежал через неделю, когда я отказалась ему идеи для картин придумывать. А последний… почти прижился.
— Почти? — уточнил мой собеседник. — Сколько раз ты его выгоняла?
— Не знаю, не считала, — я передернула плечами. — И не я выгоняла, а Баюн. Кот его сразу невзлюбил и начал гадить в обувь. А контакт с животным налаживать мы не стали, мы гордые, — я скривилась. — А еще жить было негде, а с мамой в коммуналке — стремно, — и тяжко вздохнула: — Короче, меня всегда использовали. И никто никогда не любил. И в школе — тоже. Сам же первым за сочинениями прибегал… Отсюда и табличка. Хватит.
— Так уж и никто? — судя по тону, сейчас заржет. И заржет обидно.
Я надулась. Так уж и никто, да. И я отвечала всем взаимностью.
— Потанцуем?
Из колонок уныло завывал шепелявый тип, вроде Шура. Я без колебаний приняла протянутую ладонь, теплую и почти человеческую.
— Не боишься? — спросил весело.
— Нет, — я легкомысленно обняла его за плечи.
— А ведь убить хотел.
— Хотел бы — убил бы, — это же только сон?.. И в нем спокойно и уютно. И опять можно говорить обо всем на свете. — Я тебя тысячу лет знаю. И знаю, когда ты тянешь время, — я подняла на него взгляд: — Валик, ты тянул время. И вряд ли саламандра выманивал. Сай тебе не по зубам, да и зачем он… Зачем?..