Окраина. Дилогия

– Менято за что?! Я здесь совершенно ни при чем!

Голосом центуриона воззвала Охлобыстина:

– Не выпускать их! Я вам, сукины дети…

* * *

Очнулся Андрей от того, что соломинка зверски колола ноздрю. Мучительно болели голова и левое предплечье, ныли почки, но больше всего мучила проклятая соломинка. Прямо как ноздрей на кол посадили. Андрей чихнул – голова взорвалась такой болью, что впору вновь сознание потерять. Начальник Отделения застонал и осознал, что рот туго забит тряпичным кляпом.

– С воскрешением, – поздравил находящийся гдето рядом Генка и закряхтел.

В разбитой голове начальника «КП29» слегка прояснилось. Темный сарай или овин – хрен его знает. Сквозь узкие щели пробивается слабый дневной свет. Руки и ноги стянуты и соединены веревкой за спиной. Кляп надежно вбит в рот. И все подряд болит. Здорово отделали.

– Хреново? – сочувственно поинтересовался Генка. – Да, недооценили мы педагогшу. Вернее, ее мужиков. Зверье необразованное. Здесь, кстати, и настоящий зверинец есть. Медведь и псы. К людоедству зверюшки склонны. Хозяин здесь огого какой шутник. Мне это один из мужиков рассказал. Я ему нос во время свалки свернул, а он, значит, в отместку стращал от души. Неприятная история.

Андрей замычал.

– Сейчас вечер, – догадливо пояснил Генка. – Нас повязали и решают, что делать. Маньку помяли, но не сильно. Ругалась бодро. А дед перекинулся к противнику. Когда нас положили и обшаривали, твой ствол сразу не нашли. БеркутГномов, зараза, подсказал. Так что Охлобыстиной теперь много что известно. Во мы вляпались, а?

Андрей согласно фыркнул и попытался сесть. Руки дернуло болью, и начальник Отделения мигом оказался лежащим на спине.

– Веревки за крюки прицепили, – пояснил Генка. – Здесь специальная гауптвахта устроена, – «холодной» именуется. В поместье, видать, частенько дисциплину нарушают. Наказания наработаны. Я только от кляпа и смог освободиться. Доска рядом удачно обломана. Только когда придут, придется спешно тряпку обратно заглатывать. Предупредили: если трепыхаться начнем – по тридцать ударов кнутом. Сдается, не шутят. Согласен?

Андрей промычал утвердительно.

– Вот и я думаю, нужно сваливать, – сказал понятливый Генка. – Вроде веревки не наручники, но упаковали на славу. Даже както теряюсь, как нам выпутываться. У тебя в карманах, случаем, ничего полезного не завалялось? Меня до нитки ошмонали. Тебе, может, повезло? Барин как ствол увидел, так весь затрясся: инсургенты, мол, подосланные, нужно прямо исправнику настучать.

Андрей удивился.

Генка сплюнул и объяснил:

– Ага, барин здешний за нашей свалкой из коридора присматривал. Благоразумный такой старикашка, хиленькийпоганенький. Помоему, Ниловна его вместе с подштанниками захомутала. Парочка подходящая. Ну, предпринимать чего будем?

Андрей выругался в слюнявую тряпку и принялся ворочаться. Связали удивительно неприятно. Руки дергала боль, босые ноги неуклюже упирались в солому. Андрей оставался в брюках и футболке, все остальное отобрали. Чувствовалось руководство проницательной Нины Ниловны.

Начальник Отделения провел ужасный час, ворочаясь на прелой соломе и проверяя собственные карманы. И сам не поверил, когда мучения оказались вознаграждены: в кармашке, пришитом с изнанки пояса, чтото прощупывалось. Голова соображала туго, Андрей с трудом вспомнил, что еще до первого выхода «КП29» сунул туда старую капсулу изпод валидола, – ЗИП, оставшийся еще со времен юности, когда увлекался рыбалкой. С тех пор капсула служила скорее ностальгическим оберегом. В принципе, там должна находиться иголка с ниткой, несколько крючков и пятьшесть спичек, заклеенных в полиэтилен.

Генка азартно подбадривал. Извиваясь и мучаясь от боли, Андрей несколько раз оказывался на грани истерики. Ну просто невозможно настолько скрученным чтото делать. Даже просто извлечь трубочку из кармашка невозможно. Андрей ерзал в стиле нерестящейся горбуши, потом перекатывался, ежеминутно чуть не вывихивая себе руки. Потом трясся, опасаясь растерять в темноте спички. Наконец все было готово. Андрей, пообещав пальцам лично их повыдергивать, если будут дрожать, примерился в последний раз и чиркнул спичкой. Огонек, охвативший пук соломы на расчищенном месте, показался ослепительноярким. Пришлось поспешно прикрывать его собою. Скорчившись, Андрей сунул к огоньку кисти. Будь оно проклято – лучше бы кнутом забили! Андрей благодарил судьбу за надежный кляп. Из глаз текли слезы. Пахло весело: паленой соломой и жареным мясом. Приходилось прерываться, чтобы пододвинуть бедром и локтем новый пук соломы. Придвигать сразу много начальник «КП29» опасался – запросто можно было спалить и сарай, и Генку. Проклятая солома то дымила и не разгоралась, то вспыхивала как порох. Андрей уже понял, что, раньше чем перегорит веревка, отвалятся кисти рук. Неожиданно путы поддались. Андрей вскочил на колени, ткнулся лицом в солому. Хотелось орать, выть и кататься по полу. Кататься не позволяли все еще спутанные ноги, но мычал Андрей, видимо, неслабо, потому что, когда наконец разогнулся, Генка придушенно сказал:

– Крут ты, Сергеич. Я б точно спятил.

Андрей выдрал изо рта кляп и выдохнул бесконечную череду ругательств. Все еще матерясь, принялся распутывать Генку. Пальцы коекак слушались, но запястья…

– Так, – Генка вскочил на ноги, разминая мускулы, прошелся по темнице некрупным, но опасным котом. – Теперь пусть сунутся. Я им, блин…

– Тут ночных проверок не предполагается? – Андрей сидел, держа на весу чужие руки.

– Нет, исправник приедет, ему нас и сдадут. Эта школьная гиена хотела нас, того, – самолично и навечно в угол приговорить. Барин воспротивился… – Генка глянул на начальника. – Сергеич, уже светает. Нужно дверью заняться, но в первую очередь твои руки подлечить. Хотя бы дезинфекцию и футболку на бинты. Потерпишь?

Андрей сидел и тихо ныл от боли. От мочи руки жгло сильнее, чем от огня. Генка обследовал темницу. Результаты были неутешительными: холодная оказалась возведенной из крепких дубовых досок и тыльной стороной примыкала к каретному сараю. Дверь заперта на тяжелый навесной замок. Снаружи усадьба уже просыпалась: прошел, подтягивая портки, давешний мужичок, гдето вполголоса ругалась баба. Накрывая дом и кроны тополей, плыл туман.

– Дверь вышибать – дохлый номер, – прошептал Генка. – Придется прорываться. Как у тебя колено?

– Колено как раз терпимо, – проскрипел зубами Андрей. – Но я только кусаться могу. Руки ни к черту.

– Ничего. Калиточку я пробью, – заверил Генка. – Дальше по свободе пробежаться – милое дело.

– А Маня?

– С ней сложнее. Может, нам кружочек дать и с тылу зайти? Иначе нас в дубины мигом возьмут. У барина, может, и чтото поприличнее найдется. Он вроде из отставных.

– Думаешь, пока мы кружочек сделаем, они забудут, куда дубины с кольями сунули? У них еще и наши стволы имеются. Считаешь, Охлобыстина и Беркут не догадаются, где предохранитель и как целиться?

– Вот суки, – Генка сплюнул. – Придется по обстоятельствам работать.

Андрей промолчал. Работать «по обстоятельствам» он не любил. Обстоятельства лучше создавать, и пусть соперник как хочет, так и вертится. Но сейчас выбора нет. Руки болели так, что приходилось прилагать усилия, чтобы усидеть на месте, не сучить позорно ногами.

Обстоятельства между тем складывались не лучшим образом. Совсем рассвело, и народ суетился. Мужики принялись спешно перетаскивать приготовленные для ремонта столбы за дом. Седобородый крепыш неутомимо махал метлой. Видимо, ждали приезда начальства.

– Нет, суки какие, хоть бы военнопленных покормили, – возмущался Генка.

Кормить не собирались. Зато во дворе появился барин – Андрей без особого интереса глянул на сухощавого старика. На вид прилично за шестьдесят, ухоженные подусники, чистенький китель. Мимоходом глянул на дверь «холодной», но прошел дальше. Руки за спиной, раскачивается плетеный хвост нагайки.

Когда Генка уже изнемог наблюдать, а солнце вовсю двигало яркие узкие тени по соломе «холодной», послышался стук копыт, промелькнула коляска, запряженная парой красивых вороных. Андрей подполз к щели.