Октавия

– Меня зовут Ноэль Белфор, - сказала она, протягивая руку.

Будто кто-то тут мог этого не знать.

– Мы и не знали, что вы мать Джона, - проговорила потрясенная сестра Маддокс.

– Думаю, Гэрриет решила, что это не так уж важно, - сказала Ноэль.
– Я ее понимаю, ведь речь шла о жизни Джона… Как мой сын, доктор?

– По правде сказать, он был очень плох. Но сейчас, думаю, уже выкарабкался.

– Сколько он уже здесь?

– Четыре дня.

– Четыре дня?! Почему мне не сообщили раньше?

Словно не видя ничего вокруг, Ноэль опустилась на стул и дрожащими пальцами вытащила из сумочки сигарету. Полы шубы разошлись в стороны, выставляя на всеобщее обозрение ее ослепительную грудь.

Доктор Уильяме тотчас подскочил с зажигалкой.

– Мы искали вас, - возразила Гэрриет.
– Ваш агент сказал, что вы в Париже, но где точно, он не знал.

– Это студия заботится, чтобы мне никто не мешал, - сказала Ноэль.
– Я ведь поехала в Париж, чтобы учить роль. Бедняжка Гэрриет! Вам тут пришлось справляться со всем одной. Представляю, как вы намучились.

Доктор Уильяме улыбнулся ледяной улыбкой.

– Мисс Пул относится к своим обязанностям няни очень, очень серьезно.

Ноэль, мгновенно уловив иронию, скользнула по Гэрриет внимательным взглядом и спросила:

– Где Кори?

– Сейчас, вероятно, летит из Штатов в Англию, - ответила Гэрриет.

– Он звонил сегодня, - добавила сестра Маддокс.
– Сказал, что будет после обеда.

– Слава Богу, - выдохнула Ноэль.
– И слава Богу, что мы можем встретить его хорошими вестями. Гэрриет, - обернулась она.
– Я хочу немного посидеть с моим сыном. Идите, выпейте пока чаю. У вас очень утомленный вид.

Гэрриет и правда еле держалась на ногах от усталости. Черные круги под глазами, грязные, слипшиеся волосы, юбка не той длины, что надо, - все это вместе смотрелось втрое отвратительнее рядом с несравненной Ноэль Белфор.

Бредя в столовую, она равнодушно думала о том, что оставшийся в палате доктор Уильяме наверняка рассказывает сейчас Ноэли о том, как гадко она, Гэрриет, вела себя с сестрами и какое вредное воздействие оказывала на Джона. А днем приедет Кори, и первое, что он увидит, будет Ноэль, во всей своей красе, склонившаяся над постелью сына. Гэрриет вдруг стало тоскливо и зябко.

Глава 22

Как и многие красивые женщины, Ноэль не могла жить без постоянного восхищения ближних. Как только ей начинало казаться, что кто-то смотрит на нее неодобрительно, она просто отворачивалась и начинала завоевывать новых поклонников. Она желала ежечасно купаться в лучах всеобщего восхищения. Весь персонал больницы, в полном составе, отнесся к ней именно так, как надо. Врачи и сестры старались под любым предлогом заглянуть в палату и проверить состояние Джона. Коридор за стеклянной перегородкой стал похож на многолюдный лондонский вокзал.

– Просто чудо! Как только она приехала, мальчик сразу же пошел на поправку, - говорила одна нянечка другой. Они стояли неподалеку от Гэрриет и раскладывали картофельный гарнир по тарелкам с жареной бараниной.

– Какая она милая и какая естественная, - вздохнула другая.
– “Нянечка, - говорит она мне, - какая у вас нелегкая работа. Спасибо вам за жизнь моего мальчика!” А от этой, кроме жалоб, ничего не услышишь!..

Заметив Гэрриет, обе осеклись.

– А видела, какие на ней туфли?
– выждав секунду, заговорила первая.

– Да, роскошные. А волосы? А ты заметила, как она просияла, когда услышала, что муж сегодня прилетает? Жаль, что они разводятся! Видно, она его еще любит. Ну ничего, может, болезнь мальчика их как раз и помирит.

Но разительнее всего изменилось поведение доктора Уильямса. Обычно после обхода его днем с огнем было не сыскать, но с тех пор, как в палате обосновалась Ноэль, он заглядывал каждые пять минут. Гэрриет знала, что сегодня его рабочий день закончился в три часа, но и в пять он все еще кружил вокруг их палаты и не собирался уходить. Серые, всегда холодные, как хирургический инструмент, глаза смотрели теперь глуповато-мечтательно, из голоса улетучилась вся скука, зато появилась волнующая хрипотца, а когда он проходил мимо Гэрриет, на нее даже пахнуло каким-то дорогим лосьоном.

Доктор Уильяме очень озаботился тем, что Ноэль до сих пор не обедала. Предложения спуститься в столовую, на чашку чаю и ирландское рагу с морковкой, впрочем, не последовало, зато через четверть часа в палате появились бутерброды с копченой лососиной и охлажденное белое вино.

– У Джона изумительный доктор, правда?
– сказала Ноэль, оборачиваясь к Гэрриет.
– Такой заботливый, внимательный.

– Это только с того времени, как вы здесь, - угрюмо буркнула Гэрриет.
– До вашего приезда он вел себя просто по-свински.

В дверь заглянула одна из сестер, дежуривших в дневную смену.

– Мисс Белфор, я сегодня уже отработала. Скажите… а нельзя попросить у вас автограф?

– Как вас зовут?
– спросила Ноэль, придвигая к себе листок бумаги.

– Рэнкин, сестра Рэнкин.

– Да нет, я знаю, что вы сестра Рэнкин. Я имею в виду ваше имя - как вас зовут подруги?

Сестра Рэнкин смущенно хихикнула.

– Вообще-то я Дороти, но все называют меня Дотти.

“Дотти, с любовью и благодарностью” - размашисто написала Ноэль.

– По-моему, Дотти - прекрасное имя. А представьте, каково мне жить с именем Ноэль. Все ведь помнят из французского, что “Ноэль” - это Рождество, и каждый норовит отпустить шуточку по этому поводу.

– Я видела все-все ваши фильмы, - подчиняясь внезапному порыву, выпалила сестра Рэнкин.
– Я вас просто обожаю!

– Спасибо вам. Я никогда не забуду того, что вы сделали для моего мальчика.

Фу, какая грубая лесть, подумала Гэрриет.

– Как у вас дела, все в порядке?
– В дверях опять показалась голова доктора Уильямса.

– Все прекрасно, - сказала Ноэль, обращая к нему свои дивные желто-карие глаза.
– Вы чудо, Дэвид.

Ого, уже Дэвид, подумала Гэрриет. Доктор Дэвид Уильяме выглядел в точности как Севенокс в те дни, когда у суки Миттонов бывала течка.

– Бутерброды я, конечно, не осилила, - сказала Ноэль.
– Я сейчас слишком расстроена, чтобы есть. Но вино превосходное. Выпьете со мной немного?

– Пока я на дежурстве, не могу. Но попозже - с удовольствием.

Единственным утешением для Гэрриет было то, что сестра Маддокс чуть не лопалась от злости.