Октавия
Шрифт:
– Во-первых, я не сбегала с Саймоном, во-вторых, я оставила Кори письмо - передала через Ноэль.
– Через Ноэль?
– презрительно переспросил Кит.
– Ты еще глупее, чем я думал.
Поднявшись, он налил себе виски.
– Может быть, ты все же окажешь мне любезность, объяснишь, как все было?
Когда она закончила, он сказал:
– Да, на сей раз Ноэль превзошла самое себя. Я же тебе говорил, чтобы ты не верила ни одному ее слову. Она наверняка разорвала твое письмо в клочья, а Кори сказала, что ты сбежала с Саймоном. Однако он все-таки с ней разводится. На следующей неделе суд.
– Как?
– прошептала
– А то письмо, которое показывала мне Ноэль? Он же умолял ее вернуться?
– Оно наверняка Написано сто лет назад - Ноэль ведь устраивает ему скандалы из-за каждой новой няни. А все свои любовные письма она свято хранит. Ты хоть взглянула на дату?
Гэрриет потрясенно помотала головой.
– Ну вот что. Вчера вечером мы с Кори ужинали вместе. Он был в жутком виде.
– Он в Лондоне?
– Гэрриет то краснела, то бледнела.
– Он ничего не говорил обо мне?
Кит расплылся в улыбке.
– Столько говорил, что у меня, по правде сказать, чуть уши не завяли. Он считает, что сам все испортил, когда отпустил тебя с Саймоном.
– Боже мой!
– Гэрриет всхлипнула.
– Что же мне теперь делать?
Кит встал.
– По-моему, лучше всего прямо сейчас поехать к нему и попроситься обратно.
– Но как же… Что я ему скажу?
– Я бы на твоем месте сказал правду. Что ты любишь его. Пойду вызову такси. А об Уильяме не беспокойся - мы тут как-нибудь присмотрим за ним час-другой.
Глава 25
Всю дорогу она лихорадочно приводила себя в порядок. Руки дрожали, в результате она залила всю сумку духами и засыпала пудрой. Когда машина уже свернула на Чилтерн-стрит и впереди показался знакомый синий дом, Гэрриет чуть не сказала таксисту, чтобы он подождал: она еще не накрасила ресницы. Впрочем, какие ресницы!
– тут же одернула она себя. Какие ресницы в такую минуту!
Она позвонила в дверь и стала ждать. В горле у нее пересохло, сердце колотилось, руки были ледяные. Кори открывал дверь с таким видом, будто собирался послать кого угодно ко всем чертям, но, узнав Гэрриет, застыл в немом изумлении. Она тоже смотрела на него молча, потому что не могла выдавить из себя ни слова. В какое-то мгновение ей показалось, что сейчас он обнимет ее и прижмет к себе, но он лишь отступил в сторону, пропуская ее в дом. Они поднялись по лестнице в ту самую комнату, в которой когда-то прошло их первое собеседование. За то время, что она его не видела, он похудел и стал как будто выше ростом. Надменное и непроницаемое, как всегда, лицо показалось ей страшно усталым.
Кори наконец прервал неловкое молчание.
– Садись. Как дела?
Гэрриет с облегчением опустилась на краешек лимонно-желтого кресла; ноги едва держали ее.
– Хорошо.
– А Уильям?
– Прекрасно.
От сигареты она отказалась - слишком сильно дрожали руки.
– Надеюсь, у вас с Саймоном полная идиллия, - сказал он как бы между прочим, прикуривая от зажигалки.
– С Саймоном у нас ничего - мы пробыли с ним всего несколько часов в ту субботу. Я тогда же поняла, что все уже перегорело. Разве Ноэль не передавала тебе мое письмо?
Он медленно покачал головой. Видимо, объяснения его не интересовали.
– А сейчас ты где?
– Дома.
– Помирились с родителями? Молодец.
– Я приехала в Лондон искать работу, - соврала она.
– Почему бы тебе не вернуться
к нам?– Он помолчал.
– Дети очень скучают по тебе.
“А ты?” - чуть не крикнула она.
Он стоял около стола, поигрывая зеленым стеклянным пресс-папье.
– Если ты решишь вернуться, - медленно, словно взвешивая каждое слово, сказал он, - никаких глупостей больше не будет. Я почти весь год буду за границей.
– Нет!
– Она вскочила на ноги и стояла теперь в двух шагах от него.
– Так я не хочу возвращаться.
– Понятно, - ровным голосом произнес он.
Гэрриет отошла к окну и уставилась на молодую листву платанов, которые серебрились в косых лучах заходящего солнца. В горле першило, как будто она наглоталась песка. Она собиралась с духом, чтобы сделать самый трудный в своей жизни шаг.
– Ты, конечно, умный, мудрый и все такое, - дрожащим голосом начала она.
– Но там, где дело касается женщин, ты просто бездарный тупица. Неужели не понятно, что если я буду жить в твоем доме, а ты и пальцем ко мне не прикоснешься и вообще все время будешь за границей, - я умру от тоски?
Кори поднял глаза, в глубине которых вспыхнули тревожные искры.
– Неужели не понятно, почему я тогда сбежала, даже не повидавшись с тобой? Ноэль сказала, что она возвращается к тебе, - и я просто не выдержала.
– Говори, - сказал он, бледнея еще больше.
– Неужели не понятно, что я люблю тебя?
– Она всхлипнула.
– Что ты для меня дороже всех на свете?.. Что я не могу жить без тебя?
Больше ей не пришлось ничего говорить. Он тут же оказался с ней рядом. Руки, о которых она так долго мечтала, с силой стиснули ее, и от поцелуя она чуть не лишилась чувств.
Но, когда он заговорил, в его голосе звучала почти безнадежная тоска.
– Я люблю тебя, Гэрриет. Но у нас ничего не выйдет. Во мне накопилось слишком много усталости. Я слишком стар для тебя.
– Господи!
– пробормотала она.
– Ты - стар? Да у меня при одной мысли о тебе слабеют коленки. Я еще никогда ни по кому так не сходила с ума!..
Кори удивленно разглядывал ее полураскрытые губы, горящие щеки и глаза, спутанные волосы.
– Эй, - сказал он.
– Ты правда меня любишь? И что теперь прикажешь мне с этим делать?
– Уж пожалуйста, сделай что-нибудь.
Она теснее прижалась к нему, и ее бешено колотившееся сердце забарабанило к нему в грудь, как в дверь.
– Осторожнее, Гэрриет, - сказал он и попытался улыбнуться.
– Почему осторожнее?
– Потому что мне начинает мерещиться впереди какое-то утешение.
– Он стал целовать ее в лоб, щеки, соленые от слез, губы.
– Милая, - говорил он, - только не давай мне опомниться, чтобы я не устыдился самого себя. Я знаю, мне должно быть стыдно, потому что я никуда тебя не отпущу. А что еще мне остается, когда ты такая восхитительная? Но ты сама не понимаешь, на что идешь! Ей-Богу, я кошмарный муж.
Гэрриет в страхе отскочила от него.
– Ты меня не понял! Я совсем не хотела, чтобы ты на мне женился.
Кори улыбнулся.
– Ну, не все тебе диктовать условия. И потом, ты же сама сказала, что не вернешься в Йоркшир, если только я не пообещаю целыми днями к тебе прикасаться.
Гэрриет вспыхнула.
– Я не говорила ничего подобного.
– Словом, если ты станешь моей, то только навсегда. Понимаешь - навсегда, навеки.
От волнения у нее опять задрожали руки.