Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– С города.
– С города нам никого не надо. Ездют, ездют, сами не знают, чего ездют.
Подруги поменялись диспозицией: Катрин с маузером села у окна, Лоуд, на ходу меняя внешность и деловито помахивая фонарем, двинулась навстречу гостям. Теперь вместо коренастого балтийца по шпалам вышагивал подтянутый поручик в ладной шинели. Вот вскинул над головой фонарь, предупреждающе замахал. Маневровый паровоз, толкавший впереди себя символически блиндированную платформу с солдатами, окутался паром, замедлил ход.
– Диверсия!
– завопил с насыпи л-поручик.
– Рванули мерзавцы пути и ушли к поселку. Мои орлы за ними кинулись, преследуют.
С платформы что-то неразборчиво закричали.
– Верно!
– отозвался л-поручик.
– Только поживее! И, прапорщик, будьте любезны, оставьте хоть пулемет с расчетом. Не ровен час, опять наскочат...
С платформы спустили "максим", коробки с лентами, маневровый паровоз устремился назад, в сторону Петрограда. Катрин слушала, как бравый оборотень руководит установкой пулемета:
– Туда вот рылом, туда! Насыпь присторожить. Братец, в будку загляни, там мешки и доски есть, можно обустроиться.
Солдат сунулся в дверь, попытался что-то разглядеть в слабом мерцании огня печурки.
– Винтовку в угол поставь, - мягко предложила Катрин.
Солдат увидел маузер, спешно поднял руки - выроненная винтовка бухнула прикладом по шинели, накрывавшей ранних пленных - под ней замычали.
Второго пулеметчика Лоуд приголубила дробяным мешочком, этого обесчувственного пришлось заволакивать в будку собственными силами.
– Хлопотное дело, - прокомментировала оборотень, связывая руки бедняге.
– Вот не люблю я этих полков, рот и прочих батальонов: жуткое многолюдье и опять же суета.
– Суета будет, если ремонтники прибудут раньше, чем...
– Не прибудут. Их, ремонтников, еще организовать надо. Да и вон - слышишь!
– Лоуд подняла палец.
– Идет наш долгожданный, литерный, военно-кавалерийский. Все рассчитано с профессорской пунктуальностью. Занимай уютное местечко у пулемета. Он хоть нужной системы? Управишься? Там у них особого выбора не было.
– Уж как-нибудь.
– Надеюсь на твое профессиональное прикрытие. Да, чуть не забыла, сейчас мы вернемся.
Лоуд сгинула и почти тут же явилась уже не одна - возникли шагах в пяти от "стартовой" точки.
– Сдурела?!
– ошеломленно ахнула Катрин.
– Она же не готова!
– Чего это "не готова"?
– удивилась оборотень, в очередной раз меняя облик.
– Мы неоднократно беседовали, обучались, и вот он - славный момент дебюта. Трусить мы не станем!
Эшелон подкрадывался осторожно - предупреждающий фонарь видели издали. Паровоз остановился шагах в двухстах, насыпь там изгибалась, угадывались живо рассыпающиеся из вагонов казаки с винтовками. После паузы трое двинулись по полотну к будке. Одинокий человек с фонарем неспешно шагал им навстречу...
Разглядев встречающего, есаул онемел. Оба казака тоже обмерли, младший чуть не уронил карабин.
– Царь!
Шедший навстречу л-Николай-II повыше поднял фонарь:
– Здорово, станичники! Донцы?
– Так точно, ваше импер.., - есаул, уж немолодой, видавший виды, сбился.
Император махнул дланью:
– Без чинов. Я в отставке, давно корону на гвоздик повесил. Сперли уж небось, демократские мазурики.
Казаки неуверенно заулыбались. Отставной царь одет был легко: без шинели, на кителе блестит одинокий георгиевский крестик, погоны сняты, фуражка лихо сбита чуть на бок - действительно в отставке, по-простому. В остальном - истинный император, как на картинке,
даже лучше, проще и веселее. Видать, успел отдохнуть без трона.– Смех смехом, станичники, а дела-то нехороши, - л-Николай указал фонарем в сторону разодранного взрывом, задравшегося поросячьим хвостиком рельса.
– Рванули чугунку, не иначе как по вашу душу старались. Хорошо мы с конвойцами из гостей возвращались, на звук свернули. Джигиты мои следом за мерзавцами, а я гляжу - поезд! Вообще-то, мне на люди показываться нельзя, уговор с новым правительством строгий. Ну, уж тут такое дело, пришлось выбирать, - вдруг под откос слетите? Рискнул я объявиться. Вы уж не выдавайте отставника, я ж под честное слово отпущен, нельзя мне на общество.
– Так точно, ваше...
– есаул опять сбился.
– Просто Николай Александрович, - великодушно разрешил пенсионер Романов.
– Или "гражданин полковник", звания меня никто не лишал.
– Так точно!
– казаки отдали честь.
– А что там, в Петрограде?
– осмелился спросить есаул.
– Говорят, бунтуют сильно, офицеров и казаков прямо на улицах стреляют.
– Сильно преувеличено, - Николай открыл портсигар, угостил папиросками казаков.
– Но неспокойно, это да. Керенский - сопля адвокатская, разве он что может? Эх, дурила! Большевики опять же свое жмут. Наглые, просто жуть. Но и понять можно - хлеб в город завозят дурно, бабы ропщут, детишки скулят, кругом дороговизна и недовольство, все жалуются и плачутся. Спекуляция торжествует, в лавках за селедку как за осетров требуют. Сущее безобразие!
– Это все жиды мутят, - шалея от собственной наглости, осмелился вставить казак постарше.
– И это тоже, - признал бывший царь.
– Но если б только иудеи ловчили, оно бы полбеды, управиться можно. Так и свои, православные, мухлюют. "Посулите нашему жулью 300 процентов прибыли, и нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы", - как мне давеча телефонировал патриарх Тихон. Э-хе-хе... На вас, казаков, только и надежда. Не подведите, станичники, нынче умом и хладнокровьем действовать надо.
– Да мы ж разве когда подводили...
– есаул от полноты чувств стукнул по рукояти шашки.
– Подождем, когда пути исправят, и... Порядок будет!
– Подождете, ты гутаришь...
– л-Романов задумчиво пыхнул папироской и решительно отшвырнул окурок.
– А чего нам ждать, станичники?! Нечего ждать, прождали уж все ожидания. Кто там у вас атаманит? Дайте ему знак. Скажу последнее слово казачьему обществу. Заодно и ознакомлю станичников кое с кем.
Казаки побежали к эшелону, а решительный л-Романов вернулся к будке.
– И что?
– нервно осведомилась Катрин.
– По плану, - кратко ответила оборотень.
– Придется речь сказать. Ну, парочка тезисов у меня заготовлена. Татьяна Николаевна, ты как? Готова?
– Нет!
– в ужасе пискнула великая княгиня Татьяна. В заштопанном платье и криво сшитых меховых "торбазах" она производила странное впечатление. Впрочем, изъятая у пулеметчика и накинутая на девичьи плечи шинель слегка скрашивала дисгармонию облика.
– К выступлению пред широкими народными массами привыкнуть нельзя, - утешила оборотень.
– Это ж наш народ, любимый, ему палец в рот не клади. Ничего, искренность граждане-казаки ценят. Главное, когда на вагон будем лезть, юбки придерживай. А то они отвлекутся от текущего политического момента. Катерина Георгиевна, вы от пулемета не забывайте. Мало ли...