Октябрь, который ноябрь

– Это Гид, - оборвал нетерпеливый абонент.
– Господина Иванова, срочно!

– Послушайте, Гид, у вас же есть часы, - возмущенно намекнули на том конце провода.

– Бросьте, он все равно не спит! Передайте, что срочно! Срочно! Promptly!^[15]

Трубка замолчала.

Звонивший маялся у стола, то облокачиваясь о раскинутую карту, то вскакивал, и, оттопыривая зад в галифе горчичного сукна, наваливался животом. Плотнее прижимал ладонью к уху неудобную массивную трубку. Специально тянут, скоты. Специально!

Наконец, в трубку дунули и с чудовищным акцентом сообщили:

– Иванов у аппарата. Что случилось, дорогой наш Гид?

– Случилось! Весьма случилось, весьма!
– с яростью зашипел куратор группы.
– Она в городе! Я только что ее видел!

– Кто "она"?
– с настороженным недоумением уточнил Иванов-с-акцентом.

– Черт вас возьми! Я же рассказывал, предупреждал! Она - служащая конкурирующей фирмы. Это конец! Если они поняли, в чем дело и спустили с цепи эту цепкую суку, она пойдет по следу до конца и...

– Ах, вы об этой мифической особе. Полагаю, вы ошиблись, обознались...

– Я?!
– Гид коротко хихикнул.
– Обознался?! Естественно, мне ее так трудно запомнить...

На том конце провода помолчали, потом уточнили:

– Что, действительно она?

– Практически не изменилась, - Гид застонал.
– Я знал, я чувствовал...

– Не паникуйте!
– приказал Иванов-с-акцентом.
– Где вы ее видели?

– Контролировал работу в известном вам месте. Утром будет в газетах. И тут смотрю... Она с генералом. Стоит, стерва, скалится...

– Спокойно! Она вас видела?

– Нет! Иначе я бы вас вряд ли потревожил.

– Перестаньте, Гид. Прошло много лет, едва ли она вас узнает.

– Да уж конечно. Полагаете, она своих зарубок не помнит?! Операцию нужно сворачивать.

– Прекратите молоть чушь, - холодно сказала трубка - акцент говорящего выдал смехотворную "цушшь", но Гид закрыл глаз и попытался взять себя в руки - работодатель шутить не любит.

– Хорошо, она здесь, и, видимо, не одна, с группой, - вслух неторопливо размышлял Иванов-с-акцентом.
– Что это меняет? Город огромен, знает в лицо она исключительно вас. Каковы шансы, что наши конкуренты выйдут на след? Остается чуть более суток, завершим работы, далее вы благополучно отбудете домой.

– Вы ее не знаете, - тоскливо вставил Гид.
– Найдет. Это такая стерво...

– Успокойтесь. Сейчас вы в полнейшей безопасности. Выпейте немного коньяку, отдохните. Вечером займетесь работой по дому с красными колоннами и все. Финал.

– Она меня знает в лицо, - напомнил, утирая лоб, Гид.

– Что с того? В городе два с половиной миллиона людей. Случайная встреча абсолютно исключена. Главное, не делайте глупостей, доведите дело до конца. Со своей стороны мы займемся этой внезапной гостьей.

– Мой совет, господин Иванов, - обезвредьте ее сразу, как только найдете. Издали. Без разговоров. Никаких близких контактов!

– Ну-ну, милейший, давайте без истерик. Отдыхайте, набирайтесь сил. Мы позаботимся о вашей знакомой.

Гид повесил трубку. "Они позаботятся", еще бы. Как будто ему неизвестно что у богадельни Гартоха практически нет агентов, способных исполнить ликвидацию на приличном уровне. Собственно, у них вообще нет людей. Привыкли, мерзавцы, загребать жар чужими руками. Чистенькая Европа в безупречных сиреневых кальсонах. Рюмку коньяку предлагает, урод...

Куратор с трудом открыл золотую плоскую табакерку, насыпал дозу на зеркало. Кокаин в октябрьской России немыслимо дешев. Зажатая между средним и указательным пальцем визитная карточка выстроила ровную дорожку. Действительно, остались сутки, чуть больше. Рассеюшка вздрогнет, а умные люди отбудут с прибылью.

* * *

У казармы фабрики Ерохина

43 часа до часа Х.

Сумрачно шагал Борька по темной улице и досадовал на обстоятельства, особенно на левую руку. Хотя, что рука?! Ну, забинтована. Разве это повод оставлять бойца без дела? Браунинг в кармане готов к делу, а команда к нынешнему заданию все равно с единственным пулеметом вышла, да и тот взяли на всякий случай.

Борька глянул на подпорченную руку - белела повязка, хотя порядком уже замусолилась. Нужно было поверх чем-нибудь замотать, а то, правда, как какой-то больной-увечный.

Шел товарищ Сальков на квартиру к командиру группы, взять дяде Филимону табака, да напомнить Глафире, чтоб не дурила. Последнее, конечно, было главнее, поскольку курево у дяди Филимона явно оставалось. Ну, раз намекнули, так чего в обиде и безделье сидеть. Дело не боевое, но все равно дело.

Улицы были безлюдны, налетал ветер, рвал полу длинной куртки, норовил сорвать натянутую до ушей кепку. Вот же город эта северная столица: улицы просторны, в погожую пору вроде и красивы, а в непогоду разом норовит выдуть человека прочь: катись тогда хоть до Финляндии или кувыркайся кривохвостым воздушным змеем по облакам до самого Ревеля.

Не без облегчения юркнул Борька в знакомую дверь полуподвала, поправил кепку и постучал, стараясь колотить по-воспитаннее.

– Есть кто? От Филимона Кондратьича я.

– Не ломись, узнала, - не особо приветливо ответили за дверью и лязгнули запором.

– Я по делу, - немедля заявил гость, входя в тепло.
– Просили табака взять и узнать - ужинала или опять постишься?

– Дурак, что ли?
– поинтересовалась Глашка.
– Хоть бы "здрасте" сказал. Иди руки мой, накормлю.

– Руки я, допустим, помою, - согласился Борька.
– На мне сейчас воды двойная экономия, так отчего не помыть. Ты на вопрос-то ответь. В себя пришла?

– Знаете, Борис, а давайте я вас по башке сковородой приголублю?
– с определенной официальностью предложила Глашка.
– Чтоб вы не в свое дело не лезли.

– На "вы" не надо, не графья. Сковородкой можешь стукнуть, если тебе легче станет. Но осторожно! Я и так приболел, - гость показал забинтованную ладонь.

– Сунул куда не надо, - догадалась девчонка.

Борька пожал плечами:

– Что скрывать, случаются ошибки. Значит, руки мыть?

Аппетитно шкворчала разогреваемая картошка. Нашелся у хозяйки и хлеб, черный, с сомнительными комками в мякоти, но все равно вкусный.

– Отстояла я в очереди, все равно делать нечего, - пояснила Глашка.
– Говорят, скоро в город муки завезут. Казаков с фронта вызвали, чтоб спекулянтов ловили.

– Врут, - заверил гость, старательно присыпая ломоть крупной солью.
– Делать казакам нечего, как хлеб рабочему населению направлять. Им бы нагайкой махать, приварки к жалованью считать, да из карабинов в народ палить.