Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
Оборотень повлекла несчастную княжну к эшелону: чадящий паровоз, изогнутая змея темного эшелона, копошащаяся вокруг человечья масса, сейчас казалась единым существом - истинным монстром. Татьяна спотыкалась о шпалы, л-отец (ныне выглядевший повыше своего скромного повседневного роста) цепко придерживал ее под локоть...
Брезентовая увесистая патронная лента легла в приемник, руки шпионки, пусть и с некоторым напряжением, припоминали последовательность манипуляций первого номера...
Речь блудного царя-батюшки Катрин практически не слышала. Ветер разрывал звуки, донося лишь отдельные слова и реакцию казаков. Станичники окружили плотным полукольцом
Но строчить в казачьи спины не понадобилось. Судя по всему, говорила Лоуд душевно. Конечно, манерой держаться и жестикуляцией пенсионный царь весьма отличался от дореволюционного, но Катрин вообще не могла вспомнить каких-либо кадров хроники с реальным Романовым-последним, вещающим с публичной трибуны. Надо думать, казаки были не намного осведомленнее, да и лично встречать царя-батюшку им не приходилось...
...- обществу нужен мир, а не грызня с кровушкой!
– настаивал л-Романов, потрясая кулаком.
– Я для чего ушел?! Для умиротворения! А тут опять за штыки и ревОльверы?! Не бывать!
Истомленный войной казаки отзывались дружным ревом.
...- хлеб, мир, земля, свобода коневодства и рыболовства! Такие вот житейские советы мы давали Временном министрам. И где оно?!...
Сотни одобрительно потрясали воздетыми карабинами:
– Верна! Правильна!
Обращение царя-пенсионера к вольному полковому казачеству не затянулось. Лоуд как-то упоминала, что остроактуальная речь подобна первой кружке пива: глоток на пробу, большую часть залпом, и завершающие маленькие глоточки - для послевкусия. Есть и иные подходы к искусству ораторствования, всяческие уловки вкрадчивого завлекания или тактики многочасового нагнетания или усыпления, но то иной жанр.
Видимо, Татьяна Николаевна тоже сказала несколько слов - до Катрин они не долетели, но казаки ответили на обращение младшей Романовой ни менее одобрительным криком.
– Добро, пущай будет!
Возвращались лазутчики-ораторы по шпалам в добром здравии и не побитые. У л-царя под мышкой была почему-то шашка. Вот он обернулся, снял фуражку и в последний раз поклонился паровозу и воинству - оттуда ответно приветственно махали шапками.
– Трогательно, - отдуваясь, поведала Лоуд, обращаясь в саму себя - миловидную тетеньку средних параметров в лыжной шапочке общества "Динамо".
– Любят и помнят нас в народе. Вот - шаблю презентовали. Татьяна тож ничего народу показалась, хотя голос ей надо нарабатывать.
– Спасибо, - прошептала княжна, абсолютно неаристократично присела на корточки и закрыла лицо руками.
– Ничего, приноровишься, поскольку...
– оборотня прервал истошный гудок паровоза - эшелон пятился в ночь.
– Куда это они?
– с тревогой спросила Катрин.
– Как куда?! Один на Бологое, другой на эту... тьфу, узловая, забыла как ее. Ну, они сами знают. Решено задерживать все продовольственные грузы, особенно с мукой, и перенаправлять в столицу. На нашем полковом сходе толковали о том, что разумнее входить в голодный город опосля подвоза провианта, а не наоборот.
– Ничего из этого не выйдет, - неуверенно сказала Катрин.
– Они отъедут и думать начнут.
– Ясное дело, с наскока мало что получится. Но в Питер сегодня наш славный 1-й
Донской опять же не доедет, да и альтернативное понимание о происходящем казачки уже заимели. По-моему, мое сравнение "мастеровые, что ерши в верше: и выйти не могут, и подыхать не хотят, оттого станут колоться до последнего вздоху" вполне даже доходчивое.– Вполне, - подтвердила Татьяна, не открывая лица.
– Но папа так бы никогда не сказал. Поймают тебя.
– Чего меня ловить, когда вот она я, сама прихожу?
– удивилась оборотень.
– А папенька твой мог и измениться. Бытие оно определяет сознание! Вон, нынче рубит хижину, весь такой деловитый, бритоголовый - взглянуть приятно. Ладно, пора тебе в комариную благость возвращаться, не время еще легализоваться.
– Екатерина Григорьевна, можно мне ружье взять?
– взмолилась княжна, обращаясь к малознакомой жестокой надзирательнице.
– Хотя бы одну винтовку и полсотни патронов? К нам медведи приходили и еще кто-то.
– Винтовку брать бессмысленно, на патроны там надежды не будет, через раз осечки случаются, - с некоторым сочувствием объяснила Катрин.
Отбывающие прихватили снятые с трехлинеек штыки, обнаруженные в будке топор, ведро и лом.
Катрин проведала пленников, подбросила в печурку угля. Военнопленные уныло смотрели на мерзкую бабу и зябко ерзали - от шинелей их освободили: оно и понятно, у Амбер-озера любая одежда на вес золота.
– Сейчас уйду, веревку пережжете и свободны, - заверила невинно-связанных пленников Катрин.
В дверь бухнули кулаком:
– Чего сидим? Пошли!
– призвала уже возвернувшаяся соратница.
В городе шпионки оказались почему-то на Калашниковской набережной.
– Это я устала, - пояснила Лоуд пытаясь вытереть испачканные подошвы о поребрик.
– Очень насыщенная ночь. Спереди карабинами машут, в жопу пулемет смотрит, паровоз наехать норовит, а ты давай, мысли внятно излагай. Еще Александрыч прослезился, когда ему от казаков шашку передала. Эмоций многовато, оттого с устатку и заносит куда попало.
– Я без претензий, - заверила Катрин.
– Ты виртуозно работаешь. Хотя речь толкнула немного популистскую. Впрочем, как отставной монарх имела полное право, тебе все одно не на выборы идти. Лихо вышло. Но нам теперь еще в Генштаб идти, и, желательно, с подлинными представителями от ВРК.
– Сделаем, - бодро отозвалась оборотень - судя по всему, она успела заскочить к своему экипажу или на Лагуну: перекусить, искупаться и выспаться.
Глава девятая. Ночные разговоры и немного стрельбы
Литейный проспект, конспиративная квартира Центра
45 часов до часа Х.
– Барышня, номер 1044, срочно!
– Соединяю, - сонно отозвалась мембрана.
Звонивший придерживал трубку плечом и почти приплясывал от нетерпения. Наконец, отозвались:
– Богадельня общества Филиппа Гартоха прихода церкви святой Анны-Марии, лютеранск...