ОН. Новая японская проза

— И ты умеешь?

— Да что вы, конечно, нет. Знаю только, как называется. А есть еще длиннее — «соскок-ноги-врозь-назад-из-упора-сзади-дугой-с-поворотом-с-последующим-сальто-назад». Это, если коротко, соскок Команечи. Приземление в конце выступления.

— Когда научишься, обязательно покажи!

Фумихико спросил у Кукина о жизни в Иркутске. Кукина этот вопрос обрадовал. Оживившись, он начал восторженно рассказывать о своем детстве, о городских нравах, о веснах и зимах, о паровозах, трамваях, автобусах, телегах, потом о санях, о продающемся летом квасе, о крае вечной мерзлоты на самом севере Сибири. Казалось, он никогда не кончит. Фумихико слушал, с удивлением сознавая, что все это было не так уж далеко от того, что он воображал.

— В прошлый раз вы рассказывали, как катались на коньках, — сказал он. — По правде говоря, я в свое время попал в точно такую же историю.

Его рассказ об озере Сува Кукин выслушал с огромным вниманием.

— И я, и вы испытали на льду почти одно и то же, — сказал он. — Вот почему мы сразу сдружились.

Старое слово «сдружились» в его устах прозвучало необыкновенно кстати.

— В прежние времена Россия была нам ближе, — сказал Фумихико. — Все вокруг распевали русские песни, литературная молодежь спорила о старине Толстоевском.

— Вы правы, — сказал Кукин, — но с некоторых пор на Россию в Японии стали смотреть как на злобного медведя.

— Кто это — Толстоевский? — шепотом спросила Канна.

— Толстой и Достоевский, — ответил Фумихико. — Я вспомнил забавную вещь. В детстве я написал восторженное письмо Терешковой.

— Терешкова… А это кто? — удивленно спросила Канна. — Актриса?

— Космонавт, — сказал Кукин.

— Да, первая в мире женщина-космонавт. Она тогда казалась мне такой прекрасной, что я решил написать ей письмо. Ни до, ни после, никогда больше не писал писем знаменитостям.

— Письмо отправили?

— Нет, не стал. Постеснялся, да и адреса ее у меня не было.

Кукин расхохотался. Так громко, что задрожал стол.

— Японцы — это что-то! Она со всего мира получала сотни писем от поклонников, и только из Японии — совсем ничего. А все почему? Японцы ведь тоже писали письма, но, из-за своей стеснительности, не отправляли их. Что значит — не было адреса? Можно было послать на адрес посольства. Но еще не поздно. Скорее отправляйте!

— Да я уже давно его потерял. К тому же и она уже, так сказать, сошла с орбиты.

— Вы правы. Сейчас она занимается общественной деятельностью.

— Помните — «Я, Чайка»?

— Точно, точно. Хорошая у вас память!

— Что это значит? — спросила Канна.

— «Я, Чайка». Это были позывные Валентины Терешковой. Когда она вышла на орбиту, это были ее первые слова, обращенные к Земле.

— Все как с ума посходили, когда услышали ее голос по радио. Но лично мне больше нравился Гагарин. Первый человек, поднявшийся в космос. Я им восхищался, потому что считал, что именно таким должен быть настоящий мужчина. А вы знаете, какие у него были позывные?

— Нет, не знаю.

— «Я, Орел». Стремительно летящий орел. В 1968 году он погиб в авиакатастрофе.

— Да-да, я слышал.

— Орел мог бы, как и чайка, один раз взлетев, вернуться на землю и жить в свое удовольствие, но он продолжал рваться ввысь, — сказала Канна.

— Как это верно! — согласился Кукин. — Ведь и нам нужен был орел, летящий все выше и выше. Гагарин это знал.

— Нам? Вы имеете в виду вашу страну, Россию?

— Нет, подростков вообще. Когда становишься взрослым, герои уже не нужны. И это естественно.

При этих словах Фумихико задумался: а в каких героях сейчас нуждается Канна? И даже немного удивился, что не имеет об этом ни малейшего понятия.

В ту ночь, лежа в постели и глядя в потолок, Фумихико пытался припомнить, что он написал в письме Валентине Терешковой. Было ли оно из тех писем, которые поклонники пишут своим кумирам? В то время ему было пятнадцать. Какая Вы замечательная… Какая мужественная… Как бы я хотел с Вами встретиться… Когда вырасту, мечтаю, как и Вы, полететь в космос… Ничего подобного! Если бы он хотел отправить что-нибудь в этом роде, он бы наверняка, собравшись с духом, старательно сочинил длинное письмо, потом несколько раз переписал бы его и, запечатав в конверт, в ту же минуту освободился от одержимости. Он не засунул бы его в дальний ящик стола, чтобы потом в течение двадцати пяти лет даже не вспомнить о нем. Нет, совсем не из застенчивости он не отправил свое письмо. После того как письмо было написано, отправлять его не имело смысла. Ему не нужен был автограф первой в мире женщины-космонавта.

Терешкова обогнула землю сорок восемь раз. Семьдесят один час с высоты небес (на такой высоте, запрокинув голову, видишь не небесную лазурь, а темное, как ночь, пространство, усеянное бесчисленными немеркнущими звездами, среди которых самая ослепительная звезда — солнце, самая большая звезда — луна) она смотрела вниз на земной шар. Земной шар — голубовато-белый, окутанный тонкими облаками, висящий в абсолютно беззвучном мире, под ее взглядом продолжал свое медленное спокойное вращение. Сама же она, плавно кружа в противоположном направлении, словно бы обматывала земной шар наискосок длинным поясом. Земной шар в ее орбите стал похож на мяч, обвитый сорок восемь раз разноцветной нитью. Что в то время взволновало Фумихико более всего, так это ее идущий сверху, из межзвездного пространства взгляд, ее взгляд, ласкающий земной шар со всех сторон. Он хотел сообщить спустившейся на землю Терешковой, что почувствовал ее взгляд на себе. Земля облачилась в вуаль, наброшенную ее кружащим кораблем, в тонкую, прозрачную, как паутина, ткань, накрывшую теплые и холодные течения, муссоны, облака, северное сияние, магнитный пояс… Фумико видел в ночном небе эту ткань. И ему казалось, что взгляд с высоты небес направлен и на него тоже.

Гагарин, точно так же взиравший на Землю из космоса, на эту роль не годился. Титов, Николаев, Попович, Быковский — никто из них не годился на эту роль. Это могла быть только женщина. Мужчина, поднимаясь в небо, обретает еще больше мужских качеств. Становится героем в глазах подростков вроде Кукина. Терешкова, поднявшись на корабле «Восток-6» в небо, перестала быть просто женщиной, но и не стала мужчиной; в тот момент она была ни мужчиной, ни женщиной — точкой, излучающей взгляд. Взгляд с небес, благословляющий Землю. Опровергая устоявшееся представление о Боге как о существе мужского рода, она стала божеством, которое не судит, не карает, она стала прекрасным ангелом, который весь — созерцание, весь — благословение, она оплела земной шар сетью своих орбит.

Второй раз такого уже не произошло. Как сказал Кукин, Терешкова спустилась с неба на землю. Поэтому, когда в космос полетела Светлана Савицкая, когда полетела Салли Райд, он воспринял это лишь как обычное сообщение в потоке новостей. Для него это уже ничего не значило. Космос перестал быть обиталищем ангелов. Да и забыл он уже о том своем письме, забыл то смутное, но жгучее, не укладывающееся в слова чувство, которое он испытал, когда глядел, запрокинув голову, в ночное небо, забыл, как в течение многих дней мучительно пытался передать это чувство на бумаге.

Сейчас такое же влекущее вдаль чувство, какое когда-то он испытывал по отношению к Терешковой, вызывал в нем запущенный несколько лет назад с Земли научно-исследовательский беспилотный спутник, облетавший одну за другой далекие планеты. Слыша за дверью, в соседней комнате, дыхание спящей дочери, которое напоминало ему тихий шелест набегающих и отступающих волн, он представлял себе этот спутник, летящий так далеко, что Земля оттуда кажется звездочкой меньше Венеры.

Спереди и сзади, слева и справа, сверху и снизу, со всех сторон окруженный холодной черной пустотой, преодолевая тяготение крупных небесных тел, один совершает он свой беззвучный полет. Впереди по курсу виднеется планета. Через три года научно-исследовательский спутник должен приблизиться к ней. Он не опустится на планету. Пролетая мимо, он изменит курс под воздействием ее гравитации и, ускоряясь, направится к еще более далеким планетам. И наконец, покинув Солнечную систему, он устремится к звездам, чей далекий свет не мерцает в пустоте пространства. Но прежде чем он приблизится к следующей планете, пройдут десятки тысяч лет. И если в этом необъятном пространстве он потеряет связь, его молчание будет длиться десятки тысяч лет.