ОН. Новая японская проза

Но вот однажды с Земли приходит привет. Голос, преобразованный в электромагнитные импульсы, преодолевает пространство за два часа и улавливается развернутыми на аппарате мощными антеннами. Когда спутник начнет сближаться со следующей звездой, у него будет много дел, а сейчас послания не содержат никакой особой информации. «Привет!» или «Эй!», что-нибудь в этом роде. И спутник посылает ответ: «Продвигаюсь нормально», или: «Посылаю данные о температуре тела, кровяном давлении и самочувствии», или: «Вот что я наблюдаю вокруг», или: «Грустно и одиноко», — его голос, десятками тысяч бит в секунду, за два часа проделывает обратный путь.

Что должен чувствовать тот, кто никогда не сможет вернуться на Землю? У машин нет страстей. Летательный аппарат не испытывает никаких ощущений. Только человеку по силам, прикинув, где он находится, вообразить, какое огромное расстояние отделяет его от Земли. Только человек способен отдаться этому иллюзорному чувству. А хорошо отлаженный, снабженный источниками питания заброшенный в космос аппарат — что он чувствует там, где нет никого и ничего, как отзывается в нем изредка доходящий голос далекого хозяина?

У него нет страстей, вновь подумал Фумихико и заметил, что его мысль, зажатая между персонификацией и механицизмом, топчется на одном месте. Но ведь он существует в воображении множества людей, этот далекий, лишенный способности чувствовать спутник! И время от времени люди вспоминают о нем, пытаясь представить, что видит в данную минуту его глаз — телекамера, связанная с записывающим устройством, какое возбуждение он испытывает, приближаясь к следующей намеченной звезде, как реагирует на то, что вокруг него абсолютная пустота? Без такой иррациональной персонификации не было бы связи между запущенным в космос аппаратом и человеческим сознанием. Тот, у кого окоченели ноги, пробует пошевелить пальцами, чтобы убедиться, что они еще подчиняются ему. Так же и здесь: чтобы убедиться, что устремленный к далеким планетам спутник все еще управляем им, человек, поставив себя на его место, пытается вообразить, что тот видит, вообразить его одиночество посреди пространства, лишенного материи. Многие поддаются этому искушению.

Канна — тот же спутник. Канна уже бороздит другой мир. Время от времени она посылает сообщения о неведомых ему пространствах. Расстояние между ним и дочерью стремительно растет, уже требуется несколько часов для электромагнитных волн, и ему уже не узнать, какие чудеса увидит она в далеких мирах, принадлежа уже не отцу, а новым блистательным сферам. Но она не будет тосковать. Она найдет для себя там множество интересного. О чем это я?.. Ах да, невозможно объять Вселенную, мир людей… Что-то я становлюсь сентиментальным, подумал Фумихико, уже наполовину погружаясь в сон.

— Господин Такацу, вы женаты? — спросил Кукин. Они во второй раз встретились в ресторане. Канны с ними не было.

— Мы разошлись. Уже четыре года.

— Вот оно что… Извините, что задал бестактный вопрос.

— Ничего страшного. Развод нынче не такая уж редкость. Конечно, то, что дочь осталась на воспитании у отца, может показаться немного странным.

— Да, но она у вас такая разумная…

— В этом возрасте уже особо воспитывать не приходится. Никаких забот о детском питании, о яслях. Можно сказать, она уже сама себя воспитывает, а я только наблюдаю со стороны. Конечно, иногда приходится помогать…

— Разумеется.

— А у вас есть семья? — сменил разговор Фумихико.

— Есть, в Иркутске. Жена, трое детей. Оба старших — мальчики, младшая — девочка. Я женился рано, поэтому старшие уже окончили институт. В Японию меня послали одного, я давно их не видел. Но уже хочется вернуться, я начал об этом хлопотать.

— Вы в Японии десять лет?

— Да, долгие-долгие десять лет. К счастью, дети уже не в том возрасте, когда им более всего необходима близость отца. Они ведь у меня взрослые. Но письма пишут, не забывают.

Кукин посмотрел вдаль, потом перевел глаза на Фумихико.

— Да что я, лучше скажите, как вам живется вдвоем, трудновато? — он вновь вернул разговор к Фумихико.

— Да, хозяйство по большей части лежит на мне. Раз в неделю приходит уборщица. Канна тоже много помогает. В отличие от семей, в которых жена домохозяйка, ей приходится много делать по дому. Она с самого начала была не слишком привязана к родителям. Да и родители не слишком ее опекали.

Кукин понимающе кивнул.

— Ее мать никогда не любила сидеть дома. Хоть я и не совсем обычный служащий, все же должен ходить на фирму. Вот она с ранних лет и ушла от родителей в свой мир. Там она играла, с друзьями или же одна, всегда чем-то увлеченно была занята. Когда в компании — играет в цирк, когда одна — стоит вверх ногами, тренируется. Кажется, ее не слишком печалит, что она живет без матери. У нее нет понятия, что родители обязательно должны жить вместе.

Так ли это на самом деле? Он ни разу напрямую не спрашивал об этом Канну. Супруги разошлись. Дочь потеряла мать. Или — раньше обычного вышла из-под ее опеки. Для школьницы жизнь ее не вполне обычна. Наверно, скоро она и из-под опеки отца уйдет. Будет жить одна, вполне довольная, найдет себе хорошую работу, иногда из чувства долга будет встречаться с отцом. Может быть, уедет за границу…

Однажды, на распутье, сделав свой выбор, не перестаешь гадать, куда бы вывела тебя другая дорога. Если бы дочь росла с матерью, какой бы она стала? Неизвестно. Но никто не делает выбора, загодя взвесив все «за» и «против». Завидует ли Канна детям из обычных семей? Фумихико не имел ни малейшего представления.

В ту ночь после ресторана они отправились еще выпить. Пили допоздна, не чувствуя опьянения. Много говорили на разные темы. Кукин настоял, чтобы он называл его Павел. Потом подробно рассказал о своей извилистой жизни, о своем детстве в Иркутске, о переезде в Москву и возвращении в Иркутск, о долгом пребывании в Ленинграде и командировке в Японию. Чем больше он пил, тем чаще в его японскую речь вкрапливались русские слова. Японские согласные, похожие на обструганные бруски, до блеска отшлифованные хвощом [12] , постепенно уступали литой бронзе русских согласных. Однако грамматика и словарный запас оставались на прежнем уровне.

12

Традиционный в японских кустарных промыслах способ обработки древесины.

Он был искусным рассказчиком. Эпизоды из детства следовали один другого забавнее. Слушая, Фумихико не мог сдержать смеха. Затем начал рассказывать о себе. Каким образом, недоумевал он, этот человек сделался моим задушевным собеседником? Мы стали друзьями по странному стечению обстоятельств. Надо бы еще расспросить его о Сибири… Мир широк, но не настолько… Победа человека — поражение мира… Тут он впервые заметил, что пьян.

В следующий раз, по инициативе Кукина, они втроем отправились на крытый каток. Фумихико уже лет двадцать не стоял на коньках, но оказалось, что он не разучился управлять своим телом и сделал два круга, скользя с былой легкостью. Канна раньше каталась на роликах, но на лед вышла впервые. Первые три круга Фумихико поддерживал ее рукой. Но стоило ей научиться стоять на лезвии, как она с ходу побежала, умело скользя по льду. Не упала ни разу.

— Здесь не страшно, что попадешь в туман, — шепнула она на ухо Фумихико, а уже в следующее мгновение была на противоположной стороне катка. Фумихико дивился, наблюдая, как задорно она скользит, объезжая нерешительных новичков, ссутулившихся точно орангутаны.

Но кто его по-настоящему поразил, так это Кукин. В своем обычном черном костюме, он надел принесенные с собой ботинки и живо спрыгнул на лед. И куда только девалась его неповоротливость? Удивительно ладно заработали ноги, рассекая лед. Подавшись вперед, он стремительно, на одном дыхании, сделал несколько кругов. Фумихико не мог сдержать восхищения. Ясно стало, что тягаться с этим выросшим в Сибири человеком бессмысленно. Сделав очередной круг, Кукин плавно подъехал к Фумихико, скинул пиджак и неожиданно протянул ему.