ОН. Новая японская проза

— Куда возвращаетесь?

— Если быть точным, не столько возвращаюсь, сколько перехожу на другую работу. В Иркутске, помните, в нашу первую встречу я вам рассказывал, есть японская школа, первая в мире, вот там-то я и буду преподавать. Еще, наверно, займусь переводами.

— Но это прекрасно. От души поздравляю. Из вас выйдет первоклассный преподаватель!

— И вы, господин Такацу, пожалуйста, меня не забывайте, приезжайте в гости. Вместе с Канной. Сходим на каток, выпьем водочки, угощу вас на славу. Вы ведь говорили, что хотели бы повидать Сибирь.

— Очень хочу. Но если говорить о практической стороне, я не могу летать на самолете.

— Ах да, травма уха. Но это не проблема. Есть ведь пароход. До Находки рукой подать! На пароходе-то вам можно?

Фумихико ответил, что с этим все в порядке, и только шутливо посетовал на морскую болезнь, в то же время думая, что и в самом деле было бы неплохо махнуть по транссибирской железной дороге в Европу. Из соседней комнаты донесся шум молодых голосов. Громче всех — голос Канны.

— Ну что же, раз так, надо бы устроить прощальный вечер — я, вы и Канна. Можно у нас дома. Мы с Канной что-нибудь приготовим.

Кукин поблагодарил, попросил передать Канне сожаление, что не сможет продолжать с ней уроки фигурного катания, и, пообещав перезвонить, когда разберется со сроками, повесил трубку.

В соседней комнате кто-то забренчал на гитаре. Слушая, Фумихико вдруг решил, что и он, пожалуй, завершив нынешний проект, сменит работу.

Женская гимнастика включает четыре вида — вольные упражнения, опорные прыжки, разновысокие брусья и бревно. Сейчас я готовлюсь к выступлению на предстоящих соревнованиях. Одновременно занимаюсь по всем четырем видам, но вот уже три дня стараюсь отшлифовать самый сложный элемент на бревне.

Чтобы овладеть каким-нибудь сложным элементом на бревне, начинают с того, что проводят на полу полосу шириной в десять сантиметров и тренируются не сходя с полосы, как если бы это было бревно. Добившись результата в границах полосы, продолжают упражнения на доске такой же ширины. Затем переходят на низкое бревно, поднятое на двадцать сантиметров от пола. И, наконец, — на снаряд, установленный на положенной высоте. Только после бесчисленных тренировок можно достичь безупречного выполнения номера.

Сейчас я отрабатываю сальто назад с пируэтом. Снаряд устроен так, что ось тела и линия бревна идут параллельно, поэтому до тех пор, пока передвигаешься по бревну, особых трудностей нет, но стоит войти в пируэт, как сложность резко возрастает. В вольных упражнениях сальто назад с пируэтом не считается сложным элементом. Однако, взлетев на высоту одного-двух метров, точно опуститься на поверхность шириной в ладонь задача не из легких.

После тренировок на низком бревне я обрела уверенность в себе настолько, что решила сегодня попытаться сделать то же самое на высоте. Тренер Яути, наблюдавший, как я делаю упражнения на низком бревне, наконец сказал: «Хорошо, Такацу, давай попробуем!» Вокруг столпились друзья, прервав тренировки. Самый высокий и сильный из них, Камидзаки, и тренер встали по обеим сторонам бревна для страховки. Если я оступлюсь, они должны меня подхватить.

И вот я поднимаюсь на бревно. В этот раз я выполняю отдельно только сальто назад. Научившись выполнять элемент из фиксированного положения, можно включать его в программу и слаженно выполнять в ряду других. Самое трудное на бревне не столько сами упражнения, сколько преодоление страха перед высотой. То, что в вольных упражнениях кажется пустяком, на бревне дается с большим трудом.

Поднявшись на бревно, закрываю глаза, чтобы установить равновесие. Отступаю на три шага назад, делаю толчок. Взлетаю — и тут же надо подать бедра вперед, чтобы сделать пируэт. Если не совершишь полного оборота на триста шестьдесят градусов, под ногами не окажется бревна. Мое тело поворачивается легко и плавно. Как будто не я вращаюсь, а вселенная вращается вокруг меня, разбегаясь на все четыре стороны. Оторвавшись от пола, от всего, что меня окружает, медленно вращаюсь, сохраняя связь с одной только воздушной стихией.

Медленно вращается мир. Чувствую, как кружат волосы, собранные на затылке. В глазах плывут линии света от люминесцентных ламп под потолком. Локти прижаты, тело обрело устойчивость. Все в порядке. Мои ступни непременно опустятся на бревно. Непременно.

Я сижу верхом на голове диплодока. Мой Диппи, купаясь в лучах предвечернего солнца, неспешно вышагивает по лесу. То, что я сижу на нем, ему хорошо известно. Поэтому он старается не вертеть головой. Но даже если слегка и встряхнет, я не упаду.

Время от времени Диппи сощипывает листья с ближайших деревьев и перемалывает их тонкими длинными зубами. Голова его вздрагивает, заставляя меня поволноваться. Широко открыв пасть, он зарывается в густую иву, и я вместе с ним погружаюсь в листву. Потом Диппи захлопывает пасть и вытягивает голову обратно. Листья дерут меня, как щетки. Ветви гнутся, ствол клонится, с вжиканьем разлетаются во все стороны мелкие веточки, и листва исчезает в его пасти. Неторопливо пережевав ее, Диппи направляется к следующему дереву.

С высоты диплодоковой головы видно далеко-далеко. Впереди, за купами деревьев, лиловой дымкой протянулась гряда гор, на юге блестят быстрые воды реки. За спиной у нас остался город. Небо над городом, даже в ярких лучах солнца, кажется почему-то грязным.

Диппи неспешно продвигается на север. Если пойти на юг, на той стороне реки — заросли акаций. Их листья — лакомство для диплодока, но сегодня мой Диппи туда не пойдет. Он идет, повернувшись к солнцу спиной. Я чувствую, как сзади припекает.

По мере продвижения на север, меняются породы деревьев. Я впервые так далеко от дома. Вдруг замечаю, что мы среди деревьев, которые называют лепидодендронами — «чешуйными деревьями». Лепидодендроны очень высокие, с прямым стволом, ветви и листва располагаются наверху зонтиком. Кора на стволе своим узором напоминает рыбью чешую. Листья как у папоротника, но это потому, что лепидодендроны и папоротниковые — родственники.

Диппи жадно поедает диковинные листья. Но деревья так высоки, что даже Диппи не может дотянуться до того места, где они всего гуще. Тогда, точно собачка, выпрашивающая корм у хозяина, он упирается передними лапами в ствол и вытягивает шею. Мне приходится крепко ухватиться за него, чтобы не скатиться вниз.

Мы уже зашли в лес довольно далеко. Стало прохладнее. Я надела свитер, который прихватила с собой. Посмотрела вниз — под лапами Диппи клубится что-то белое. Это туман, пришедший с далекого севера. Туман медленно расстилается по холодеющему лесу. Он тяжелее воздуха, поэтому прибывает постепенно, как вода во время разлива, и, поднимаясь кверху, обволакивает Диппи и стволы деревьев.

Но вот лепидодендроны кончились, и мы вышли в открытое поле. Туман стал совсем густым, и, обернувшись, я уже не различаю спины Диппи. Над колышущимся морем тумана возвышается только голова диплодока на длинной тонкой шее. На ней верхом сижу я. Вокруг — бесцветный мир.