Она моя зависимость

О произошедшем еще никто не знает. Точнее, не узнает уже никогда.

Все записи с камер на перекрестке и ближайших домов изъяты. Ищут всевозможных свидетелей. Всех, кто мог видеть хоть что-то. Все они получат по внушительной сумме денег и забудут об увиденном раз и навсегда.

Отец перестраховывается. Я прекрасно понимаю, что, заяви Есина мать о произошедшем публично, доказательств не будет. Но это придаст огласку. Губернатору не понравится, если фамилия Панкратовых мелькнет в прессе в подобном контексте.

– Кто был за рулем, Андрей? – Еськин безжизненный голос становится триггером.

Хочется выпустить скапливающуюся агрессию и разнести эту чертову больницу в щепки.

В голове творится настоящий ад, внешне же я чуть сильнее сжимаю кулаки и смотрю ей в глаза.

– Мой брат.

– Ты пришел, чтобы попросить о чем-то?

– Да. Моя семья хочет купить ваше молчание, – говорю быстро, четко, чтобы не сбиться. Намеренно не подбираю красивых слов и не предпринимаю попыток как-то завуалировать свою кощунственную просьбу.

– Ваша семья, – ее губы изгибаются в циничной усмешке.

– Я тебе не враг. Я приехал, потому что знаю своего отца. Он все равно добьется желаемого, но уже другими методами. Послушай меня…

– Я не хочу тебя слушать, Андрей. Ты хотя бы понимаешь, о чем просишь? Твой брат покалечил людей. А если бы все закончилось летально, что, если бы кто-то умер или остался на всю жизнь калекой?

– Знаю. Поверь, я все знаю и все прекрасно понимаю.

– Как ты вообще себе это представляешь? Что я скажу маме? Нам дадут денег и… Боже, – она зарывается пальцами в волосы. – Я не знаю. Я не знаю, что мне делать. Как правильно, скажи?

Хочется ее обнять до ломоты в костях. Прижать к себе и сказать, что все будет хорошо, все поправимо, но это ни черта не так.

Поэтому мои руки остаются упертыми в колени.

– Пойдем на улицу.

Нам обоим нужно проветриться. Еся кивает и, выпрямив спину, идет за мной следом.

– Что он хочет сделать? – ее вопрос летит мне вслед, и я замираю. Веду пятерней по волосам и хаотично думаю, как сформулировать мысль. Сказать всю правду? О чем-то смолчать?

– Ничего хорошего. У него очень радикальные методы.

– Убийство, что ли? – ее голос становится тоньше.

– Если бы я мог повлиять, хоть как-то, я бы это сделал. Поверь мне. Но я не могу. Это мерзко признавать, но сейчас я бессилен против своего отца. У меня нет рычагов давления, поэтому пообещал ему, что поговорю с тобой.

– Он делает это ради тебя, – она закрывает глаза и качает головой. – Я не смогу с этим жить. Моя совесть не позволит. А мама, что будет с ней?

– Подумай о будущем. И знай, я всегда на твоей стороне.

– Можно я побуду одна?

– Конечно, – все-таки решаюсь сжать холодную ладонь, но не выдерживаю и крепко прижимаю Есю к себе. – Я всегда рядом. Не отдаляйся от меня, пожалуйста.

Последние слова звучат замогильно тихо, а еще жалостливо. Я будто вымаливаю у нее шанс остаться прежним. Но это невозможно. Все изменилось.

Домой возвращаюсь глубокой ночью. В гостиной сталкиваюсь с отцом, он сидит перед камином. Курит сигару.

Хочу пройти мимо, но почему-то присаживаюсь в соседнее кресло.

– Что она сказала?

– Ей нужно подумать.

– Я сделал все, что мог, Андрей. На большее не рассчитывай.

Есения

Прошло пять дней, девчонки уже пришли в себя.

Мама снова бросила на меня укоризненный взгляд и выпила несколько таблеток успокоительного.

– Когда их выпишут?

Мамин голос прозвучал резко и громко. Я съежилась от этого звука и нерешительно пожала плечами.

Как было правильно поступить в сложившейся ситуации, я не знала. Когда передала маме все, что сказал мне Андрей, она просто кивнула. Дала свое согласие, не открывая рта, и вышла из комнаты. Я же осталась сидеть одна на старом диване с разъедающим душу чувством вины.

Нужно было позвонить, но пальцы не слушались. Слезы застилали глаза, а мир стал таким тусклым. Почти черно-белым.

Как только мы озвучили ответ, девочек перевели в частную клинику, а на номер маминого счета упала приличная сумма денег.

Как я себя при этом чувствовала? Отвратительно. Мы в прямом смысле продались. Испугались последствий, травли, жестких методов, всего разом.

Я передвигалась по дому как сомнамбула, почти ничего не ела. Аппетит пропал напрочь. Леська заезжала пару раз, пыталась как-то поддержать. Она знала всю ситуацию только со слов Ярика, а мне не хотелось посвящать ее в свои душевные терзания. Хотелось просто побыть одной.

Андрею за все это время я позвонила единожды, когда озвучила наше согласие. После заблокировала его номер телефона.

Знаю, что лично он не был в чем-либо виноват, но ситуация давила на меня с такой силой, что взять себя в руки я просто не могла.

– Мы сделали все, как они хотели, – леденящий внутренности голос вырвал меня из размышлений.

Мама вернулась в кухню, со скрежетом выдвинула стул, присела и положила руки на стол.

– Больше мы не имеем с этой семьей ничего общего. Я скажу один раз, дочка. Возможно, это будет выглядеть как ультиматум, но я не хочу видеть этого человека в своем доме. Я не хочу видеть его рядом с тобой. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – сжимаю в кулак краешек полотенца и боюсь взглянуть ей в глаза. После случившегося мама сильно изменилась.

– Хорошо. Забери от него все вещи и вернись домой. Сейчас я ставлю тебя перед выбором. Либо мы, либо он.

– Мам, Андрей…

– Он сын своего отца, моя девочка. Не забывай об этом. Ты поедешь в больницу?

– Да, сейчас соберусь.

В палате прохладно. Лена сидит на кровати, Катю увезли на процедуры. Мама что-то долго объясняет сестре, успокаивает, гладит ее по спине.

Я же стою у окна и не знаю, куда себя деть. Почему-то я чувствую свою вину в случившемся. Я стала камнем преткновения.

Обняв Лену, выхожу в коридор и медленно бреду за кофе.

Знаю, что в палату больше не вернусь. Не могу. Как только выхожу в коридор, к горлу подступает тошнота. То, что мы сделали, ужасно. Но разве у нас был выбор? Конечно же, был. Но разве теперь это имеет значение?

Спускаюсь по ступенькам и достаю телефон, чтобы вызвать такси.

Я еду к Андрею, потому что хочу поставить точку. А внутри сгораю от желания его увидеть. Почувствовать его объятия. Тепло губ…