ОНАГР
Шрифт:
Она оставила Онагра и шепнула ему:
– Помните, до завтра.
– До завтра!
– повторил он выразительно.
Господин высокого роста и крепкого сложения, следивший за коричневым домино, мрачно взглянул на адъютанта и на Онагра; усы его пошевельнулись с какою-то торжественностию, а губы сделали такое движение, как будто он затягивался…
Долго прохаживался Онагр по залам, поглядывая на маски в золотой лорнет, но они не обращали на него внимания; одна только мимоходом пропищала ему: "Bon soir!", а другая, у которой на руках были широкие темно-бурые перчатки, погрозила пальцем. Он искал
Катерины Ивановны
"Странно!
– говорил он сам себе, - маски сами должны бы подходить ко мне: теперь, верно, уж всему Петербургу известно, что у меня тысяча восемьсот душ и сто семьдесят пять тысяч…"
Он остановился… легкий трепет пробежал по его членам: в двух шагах от него стоял лев, против которого два раза удалось ему обедать за общим столом у Дюме…
– Comment votre sante?
– сказал ему Онагр робким голосом, краснея и прикладывая дрожащую руку к шляпе.
Лев едва заметно пошевельнулся и с величием львиным произнес:
– Здравствуйте.
Это "здравствуйте", переведенное с львиного на человеческий язык, означало: "Что тебе надобно от меня? Зачем ты мне кланяешься?"
– Сегодня в маскараде много публики, - продолжал Онагр еще с большею робостию.
Лев пробормотал: "Да", и отодвинулся от Онагра.
Онагр запел про себя какую-то песенку, споткнулся, поправил шляпу и виски и подскочил к толстой госпоже в маске и в белом кисейном платье.
– Бо-маск! Отчего вы одни? Тебя не занимает маскарад?
Кисейное платье молчало.
– Ты не хочешь говорить со мной?
Кисейное платье повернуло голову к стене.
– Зачем вы отвертываетесь?
– Отстаньте!
– закричало кисейное платье.
– Что вы пристали-то?
– Зачем вы сидите одни? Пройдемтесь со мною.
– Не на такую напали: у меня есть свой кавалер. Прошу не беспокоиться.
Нечего было делать. Онагр отошел от грозного кисейного платья и принужден был прогуливаться один. Ему становилось скучно, он уже зевнул раза два и посмотрел на часы. К счастию, в эту минуту окружили его несколько приятелей, известных танцоров и любезников среднего круга. Он сделался центром этого избранного кружка, и между ними тотчас завязался живой и остроумный разговор. Вдруг, в самом пылу разговора, Онагр почувствовал легкое прикосновение к своему плечу; он обернулся: возле него стояла в театральной позе женщина в черном и коротеньком домино.
– Я вас знаю, - сказала она.
– В самом деле?
Онагр предложил ей свою руку и отправился с нею.
– У вашего кучера светло-голубая шуба и глазетовый кушак, - продолжала она.
– Точно. Ты говоришь правду, бо-маск.
– Вы недавно получили большое наследство.
– И то правда; впрочем, я всегда был богат.
– Вы всё ходите по Невскому.
– Хорошо. Еще что?
– Вы влюблены в одну даму, которую зовут Катериной Ивановной, и она отвечает вам.
– Diable, бо-маск! Все верно как нельзя больше! Почему же ты это знаешь?
– Скоро состареетесь, не скажу. Вы все, мужчины, прелюбопытные.
– Нет, женщины гораздо любопытнее.
– Извините. А сказать вам, как вас зовут?
– Скажи.
– Петр Александрыч.
Онагр стал заглядывать под маску.
– Полноте, что это вы?
– Снимите маску.
– Что вы, с ума сошли?
– Отчего?
– Вы часто мимо наших окон ездите.
– А где ты живешь?
– Отгадайте.
– Я отгадывать не
умею.Онагр снова заглянул под маску и пожал таинственной незнакомке руку.
– Зачем вы со мной ходите? На вас рассердится Катерина Ивановна.
– Пусть ее сердится.
– Как же: ведь вы влюблены в нее? Вам другими нельзя заниматься.
– Очень можно.
– Стало быть, вы ветреник?
– Хочешь испытать мое постоянство?
– Я вас боюсь… Какая у вас миленькая цепочка!
– Тебе нравится? Хочешь, я прикую тебя к моему сердцу этой цепочкой?
Однако в припадке нежностей и в жару объяснений Онагр почувствовал аппетит.
– Бо-маск, хочешь со мною ужинать?
– Пожалуй.
– Ты любишь трюфели, бо-маск?
– Мне все равно.
И они начали взбираться по лестнице в верхние залы. На половине лестницы маска сказала Онагру:
– Вернемтесь.
– Зачем?
– Так.
Перед Онагром и его неведомой спутницей очутился офицер с золотыми эполетами.
Он пристально посмотрел на последнюю.
– Поздравляю тебя, братец, - шепнул он Онагру.
– С чем?
– Да знаешь ли, кто твоя дама?
– Нет.
– Это Маша, моя старая приятельница. Посмотри, она на меня сердится, отворачивается от меня, - а славная, братец, девочка. Конечно, далеко не то, что Лиза… Мы с
Лизой выдумали сейчас свой язык, - она будет вести со мною разговоры со сцены.
– Так это Маша? Вот что!.. Ты ей рассказал все мои секреты?
– Что ж за беда?
– Нет, ничего… "Гм!
– подумал Онагр, - очень кстати: у меня будет связь в обществе и связь на сцене: это необходимо для настоящего светского человека; об этом и Бальзак пишет, и вся петербургская молодежь большого света придерживается этой моды. Я буду кататься, как сыр в масле".
За ужином Маша совершенно подружилась с Онагром. Она развязала на минуту свою маску и вскользь показала ему свое личико. Он был в восторге и от ее красоты, и от ее любезности. Она кушала с аппетитом и довольно часто прикладывала бокал к своим губам, грациозно поддерживая кружевную бородку своей маски. После ужина Онагр, проходя мимо офицера с золотыми эполетами, сказали ему:
– Решено, душа! какую я квартиру найму для нее, как одену ее - точно куколку…
Было около трех часов. Залы пустели; отчаянные гуляки допивали последние бокалы и, покачиваясь, сходили вниз… В ложах давным-давно никого. Какой-то пьяный франт в светло-синей венгерке с черными шнурками, причесанный a la moujik, кричал музыкантам:
"Довольно!.. Я вас не хочу больше слушать!" Какие-то сомнительные физиономии ходили взад и вперед, с неудовольствием посматривая на крикуна; квартальный надзиратель стоял посреди залы, величественно подбочась; капельдинер дремал у боковой двери, да штатский с изнеженными движениями сидел у самого оркестра и не сводил глаз с музыкантов, потому что он был меломан.
Скоро и музыканты начали собираться домой.
Все разошлись и разъехались… Все…
Нет, не все еще: облокотись на прилавок, где разбирают шинели и шубы, стоял офицер с серебряными эполетами и страстно смотрел сквозь очки на толстую пастушку, у которой сзади не сходился корсет. Пастушка была уже без маски: пот градом катился по ее воспаленному лицу, и она обвевала его носовым платочком.
Огни потухали в окнах театра.
ГЛАВА VI