ОНО

Полтора километра к парку его сопровождал мелкий дождик — даже не изморось, нет — скорее это было похоже на дымку, сочившуюся влагой. Как ни странно, Стэну это не действовало на нервы. Наоборот, в воздухе была какая-то волнующая свежесть, и это — несмотря на остатки снега, рыхлого, осевшего местами в кустарнике и кронах деревьев как ворох грязных подушек. Ветки ильмов, кленов, дубов на фоне свинцово-серого неба казались Стэну неестественно разбухшими. Через пару недель на них лопнут первые почки и распустится слабая зелень.

«В воздухе пахнет зеленью», — подумал он, улыбнувшись. Шел он быстро, намереваясь обернуться до темноты. В своих орнитологических наблюдениях Стэнли был столь же аккуратен, как в выборе одежды или подготовке школьных заданий, и если бы обнаружил недостаточную освещенность, мог бы не поверить собственным глазам, что видел именно кардинала.

На подходе к парку он для скорости срезал угол. Слева показалась водонапорная башня. Он мельком взглянул в ее сторону: башня не представляла для него интереса.

Прямоугольник парка был разбит на склоне холма. Трава в летнее время тщательно подстригалась, и клумбы содержались в образцовом порядке. Игровых площадок здесь не было — парк не предназначался для детских игр.

В конце парка уклон превращался в крутой обрыв перед Канзас-стрит и Барренс. Купальня располагалась на плоском участке. Ее каменное блюдце, бывшее когда-то постаментом для статуи солдата, как говорил Стэну отец, казалось совершенно необъятным.

— Мне это больше нравится как птичья купальня, папа, — заявил как-то Стэн.

Мистер Урис взъерошил сыну волосы.

— Мне тоже. Уж лучше вода, чем кровь.

На вершине пьедестала было выгравировано изречение. Стэнли мог прочесть его, но не понимал: мальчик знал латынь лишь в пределах своего определителя.

Apparebat eidolon senex.

Плиний

Присев на скамейку, Стэн раскрыл определитель на странице с кардиналом, повторяя про себя его отличительные особенности. Самца вообще-то трудно спутать: не слишком крупный и с огненно-красным оперением. Но у мальчика тщательность вошла в привычку, и потому минуты три он продолжал изучать картинку до тонкостей (страницы успели слегка покоробиться от влаги), пока не решил убрать книжку в мешок. Оттуда он извлек бинокль.

Необходимости в регулировке не было: в прошлый раз он сидел на той же самой скамейке. Дотошный, въедливый, он мог не менять позицию сколь угодно долго. Была цель, и все остальное, может быть, и не менее интересное, отходило на второй план. Стэн занял позицию, и изморось на его дождевике группировалась в массивные капли.

Скучно ему не было, а уж терпением он запасся впрок. В купальне возились четыре воробья — пили и чистили перышки. Прилетела зорянка — подобно копу, следящему за порядком. Для столь крупной птицы (какой она казалась Стэну через бинокль) у нее оказался неподходяще писклявый голос. Воробьи разлетелись. Зорянка, выкупавшись и напившись, огляделась, поскучнела и тоже поднялась в воздух. Вернулись воробьи, зачирикали, перебивая друг друга, видимо обсуждали происшедшее. Отец смеялся над предположением Стэна, что птицы беседуют. Да Стэн и сам знал, что это невозможно, но черт возьми, их щебет был так похож на обмен впечатлениями… Вот к воробьям присоединилась новая птичка. Красная. Стэнли повертел фокус. Она? Нет. Красивая, но не кардинал. Это из семейства дятлов — частых гостей купальни. Стэнли узнал птицу по пестрому оперению. Птицы прилетали и улетали. Появился черный скворец, взъерошенный, угловатый и неизящный как летающая коробка. Наконец терпение Стэна было вознаграждено: появился козодой — редкий гость в купальне; он тупо смотрел прямо в окуляры. Стэн оторвался от бинокля и полез за определителем в надежде, что птица за это время не улетит. Надо же хоть о чем-то рассказать отцу. Время поджимало; спускались сумерки. Стэн продрог. Отложив книгу, он опять посмотрел в бинокль. Птица все еще была в купальне, Стэн был уверен в своей догадке почти на сто процентов, хотя в сумерках отличительные черты размывались, но может быть, ему еще посчастливится ее встретить позднее… Пока он сосредоточенно сравнивал птицу с фото в определителе, раздалось громкое «бумм!» и сразу за ним — хлопанье крыльев: птица с шумом взлетела с края купальни. Стэн проводил ее взглядом через бинокль, пока птица не скрылась из видимости, и огорченно поцокал языком. Ладно, прилетит еще — в конце концов это не золотистый орел и не большая гагара (а всего лишь козодой, если он прав).

Положив в мешок бинокль с книжкой, Стэн привстал, осматриваясь и ища глазами источник шума, вспугнувший птицу. Это был не выстрел и не автомобильный выхлоп. Скорее, будто захлопнулась тяжелая дверь.

Мальчик ничего не заметил. Сумерки спускались, и он побрел к спуску на Канзас-стрит. Справа призрачно белела башня. Сквозь изморось казалось, что она… плывет. Это была столь нелепая мысль, что Стэнли показалось, будто она вложена кем-то в его сознание (а откуда ей еще появиться?). Всматриваясь в силуэт башни, он вдруг безотчетно повернулся к ней.

Башня изобиловала окошками; их сеть закручивалась спиралью как вывеска в парикмахерской мистера Орлетта, куда обычно ходили Урисы. Над каждым окошком белели выступы. «Интересно, как это делается», — подумал Стэн — не с профессиональным, как это мог рассматривать Бен, а с чисто спортивным интересом. Взгляд мальчика упал на темное пространство в футе от поверхности — темнота в этом месте сгущалась. До Стэнли дошло: это дверь. Открытая.

«Вот откуда звук, — подумал он. — Хлопнула дверь».

Он посмотрел вокруг. Сумерки сгустились. Небо слегка окрасилось на горизонте багрянцем, а дождик ближе к вечеру припустил сильнее. Но ветра не было. А… если это не ветер, то кто же распахнул дверь? И зачем?.. Однако дверь казалась массивной и способной произвести подобный шум. Если кто-то очень сильный толкнет ее…

Любопытство подталкивало Стэна поближе.

Вблизи дверь оказалась еще массивней, чем он предполагал — в шесть футов высотой и в два — толщиной; к тому же обита железом. Стэнли попробовал прикрыть ее; это оказалось на удивление легко: дверь поддалась без скрипа. Стэн опять распахнул ее настежь, проверяя. Нет, это не дверь. «Бредятина», как сказал бы Ричи.

«Нет так нет, — решил мальчик. — Может реактивный самолет или что еще. А дверь, наверно…»

Нога Стэнли на что-то натолкнулась. Он посмотрел вниз: дверной запор, точнее, то, что осталось от него. Его разнесло, будто кто-то насыпал пороху и поднес спичку. Металлическая стружка торчала наружу, скоба висела на одном болте, три остальных валялись в мокрой траве, выгнутые чьей-то нечеловечески сильной рукой.

Озадаченный Стэн заглянул внутрь. Узкая лестница спиралью тянулась вверх, подпираемая балками крест-накрест. На стене цилиндра виднелись гигантские заклепки.

— Есть ли тут кто-нибудь? — спросил Стэн. Никто не ответил. Помедлив, мальчик зашел внутрь; отсюда лестница видна лучше.

Ничего. «Город мертвецов», как опять же сказал бы Ричи. Стэн повернулся к выходу и… услышал музыку.

Слабую, но узнаваемую. Сказочную. Он дернул головой, вслушиваясь, и задумчивое выражение лица сменилось сосредоточенно-вспоминающим. Да, это музыка сказок, праздников, карнавалов. Сознание пронизали ассоциации: жареная кукуруза, конфеты, хлопья, тесто для пирожков, жаровня…

Он недоверчиво усмехнулся и преодолел одну за одной две ступени. Помедлил, прислушиваясь. А воображение уже было захвачено символикой карнавала, более того, Стэн различал запахи — кукурузы, хлопьев, пирожков… перца, сосисок, дыма от сигарет и опилок. Острый аромат уксуса и приправы к горячим сосискам.

Удивительно, невероятно и… неотразимо. Ступив на следующую ступеньку, Стэн услышал крадущуюся поступь сверху — навстречу. Он поднял голову. Музыка стала громче, будто маскируя шаги спускавшегося. Стэн признал мелодию: «Гонки в Кемптауне».