ОНО

Да-да, шаги, но не крадучись, а… хлюпая? Точно, будто в галошах, набравших воды.

Прямо над Стэном на стене появились тени.

Ужас комком застрял в горле мальчика — как противное на вкус лекарство, обжигающее гортань.

Он видел тени всего миг — и они исчезли. Стэнли успел заметить, что их было две, приземистых и неестественных. Затем свет стал слабеть, и когда Стэн обернулся, тяжелая дверь башни с грохотом захлопнулась.

Стэнли побежал вниз, перепугавшись от того, что ступенек оказалось не меньше дюжины (он ясно помнил, что преодолел две-три, не больше). Было слишком темно, чтобы рассмотреть что-то. Он мог лишь слышать: собственное дыхание, мелодию, доносившуюся сверху…

(откуда она доносится? Кто играет?)

…и хлюпавшие шаги. Приближавшиеся к мальчику. И становившиеся слышней. Он толкнул дверь кулаками — достаточно сильно, чтобы почувствовать, как боль пронзила костяшки пальцев. Как легко ходила дверь раньше, когда он проверял, а теперь… она вовсе не открывалась.

Да нет… не может быть. Все же она слегка приоткрылась — ровно настолько, чтобы Стэн увидел узкую полосу серого сумрака снаружи. И снова закрылась. Будто снаружи кто-то подпирал ее, мешая мальчику выйти.

Задыхаясь от ужаса, он толкнулся в дверь всем своим весом и отскочил от металлической обшивки. Дверь не подалась ни на дюйм.

Он развернулся, толкая дверь спиной. Никакого эффекта. По лицу побежали струйки пота. Музыка стала еще громче, вибрируя и отражаясь от внешних стен и от стального цилиндра. Мелодия изменилась: теперь в ней не было ничего праздничного. Она превратилась в похоронную. У Стэна возник образ осеннего ветреного и дождливого полудня; ветер гонит листья по дороге, играя тентами киосков и флажками, срывая их, кружа и унося с собой. Пустые аллеи парка; ветер безжалостно срывает последние покровы с деревьев, ломая ветки… Внезапно мальчику пришло в голову, что рядом с ним — смерть, и она не даст ему сбежать.

Послышался шум воды, сбегавшей по лестнице. Запахи жареной кукурузы и пирожков исчезли, им на смену пришел смрад разлагавшихся трупов…

— Кто здесь? — вскрикнул он высоким дрогнувшим голосом.

Ответом ему был глухой чмокающий голос — будто через толщу грязи или воды.

— Мертвецы, Стэнли. Трупы. Мы утонули. Теперь мы плаваем здесь… и ты тоже поплывешь, Стэн…

Вода подступала к ногам. Он в страхе прижался к двери. Призраки приблизились: на Стэна дохнуло вонью разложения. Что-то ударило его по ноге; мальчик безотчетно толкнулся в дверь дважды в бесплодных попытках выбраться наружу.

— Мы мертвые, но иногда играем здесь, Стэнли. Иногда…

Он обнаружил, что упал определитель, и механически нагнулся подобрать книжку. Она выскользнула из кармана плаща… Один из тех был рядом. Стэн слышал его шарканье по каменному полу к двери. Сделай призрак еще шаг, и его холодная кожа коснется Стэна.

Стэн рванулся еще раз изо всех сил, бессознательно отгораживаясь книжкой от трупа. Его осенило, что так надо.

— Малиновки! — выкрикнул мальчик в темноту, и призрак вдруг остановился в трех-пяти шагах. Стэн почему-то был убежден, что это озадачило мертвеца; а для скорчившегося у двери и насмерть перепуганного мальчика это оказалось неожиданным подарком.

Теперь он разогнулся и встал прямо, держа перед собой книжку. Когда это произошло, он не успел сообразить. Облизнув губы, Стэн принялся безостановочно выкрикивать в темноту:

— Малиновки! Серые цапли! Дятлы! Клесты! Гаички! Крапивники! Пели…

Дверь со скрипом открылась, и мальчик сделал гигантский прыжок — назад, в дождливый вечер. От неожиданности он упал в траву, по-прежнему сжимая в руке определитель. Позже — ночью — его не покидало ощущение, что пальцы проникают внутрь книги сквозь обложку, будто это не картон, а что-то мягкое и податливое.

Стэн, не пытаясь встать, отодвигался на корточках по мокрой траве от этого кошмара за дверью, которую продолжал держать в поле зрения. И сквозь дымку из полуоткрытой двери выскользнули две тени, две пары ног в темных полуразложившихся джинсах. Вода стекала по обшлагам на развалившиеся ботинки без подошв.

Вдоль туловища мертвецов безжизненно висели неестественно длинные, восково-белые руки.

С мокрым от смеси дождя, пота и слез лицом Стэн, подняв перед собой определитель как молитвенник, продолжал монотонно шептать севшим голосом:

— Ястребы… длинноклювые… колибри… альбатросы… киви…

Одна из кистей утопленника повернулась, обнаружив изъеденную водной эрозией ладонь, начисто лишенную линий.

Палец вывернулся и… встал на место. Фигура звала Стэна. Стэн Урис, который через двадцать семь лет покончит счеты с жизнью в ванной собственного дома, вскрыв себе вены, в тот момент приподнялся и со всех ног бросился не разбирая дороги в сторону Канзас-стрит. Лишь добравшись до улицы, он отважился обернуться.

С улицы виднелась лишь сама башня; двери не было видно.

— Это мертвецы, — прошептал смертельно испуганный Стэн и, повернувшись, потрусил к дому…

11

Центрифуга остановилась. Закончил рассказ и Стэн. Трое ребят молча глядели на приятеля, посеревшего как апрельский вечер, о котором он рассказывал.

— Ох, — только и смогла выдохнуть Бев.

— Это правда, — хрипло выговорил Стэн. — Могу поклясться.

— Я верю, — заявила Беверли. — После того, что случилось в доме, я поверю во что угодно.

Она вскочила, чуть не перевернув кресло, подошла к сушилке и вытащила тряпки одну за другой, встряхивая каждую. Хотя лица не было видно, Бен чувствовал, что она плачет. Его так и подмывало подойти и утешить девочку.

— Надо сказать Биллу, — ввернул Эдди. — Он знает что делать.

— Делать? — переспросил, оборачиваясь, Стэн. — Что значит «делать»?

Эдди недовольно посмотрел на него.

— Ну-у…

— Я ничего не собираюсь делать, — отчеканил Стэн, впившись в Эдди пристальным взглядом; тот поежился. — Я хочу забыть об этом. Это единственное, что мне хочется сделать.

— Не так-то просто, — тихо промолвила подошедшая Беверли. Бен угадал: солнце осветило две дорожки, оставленных на щеках слезами. — Дело не только в нас… Я слышала Ронни Гроган. И малыша… кажется, его звали Клеменс. Он пропал одним из первых.

— Ну и что? — упрямо гнул свое Стэн.

— А если ОНО не прекратит? Если ОНО продолжит убивать детей?

Его карие глаза встретились с ее голубыми; но вопрос, плескавшийся в каждой паре глаз, был одинаковым: «Что ОНО намерено делать?»