Операция "Ы"

— Вот собака! — выругался Шурик и стал стыдливо прилаживать на место отвисший клок штанов. С дырой! Да на таком еще месте, да еще перед девушкой, с которой вот-вот познакомился! Срам-то какой! Вот собака!

Ко всем прелестям и достоинствам Лидочки следует справедливо отнести и отсутствие всяческого жеманства. Лидочка не была кисейной барышней, а очень даже совре­менной девушкой с широкими взглядами, да еще и руко­дельницей.

— Поднимемся к нам, я зашью,— без всякой задней мысли предложила очень хорошая девушка Лидочка.

Шурик шумно запротестовал:

— Нет-нет! Что вы! Первый раз в вашем доме и в та­ком виде?

— Ой, ну что вы, честное слово! Идемте!

Шурик сопротивлялся, но в словах Лидочки был боль­шой резон: ведь не идти же через весь город домой, придер­живая дыру на штанах рукой?!. Глупо же!..

Шурик согласился.

И очень правильно поступил.

* * *

Прежде чем последовать пешком на пятый этаж за нашими героями, заглянем-ка на минутку-другую на вто­рой этаж, где одна из дочерей Евы пилила одного из сыно­вей Адама:

— Как ты мог оставить вещи внизу, без никого!.. Там же Рекс! А Рекс никогда не отойдет от вещей.

А у меня — горло.

К лифту из раскрытой настежь квартиры вышли двое. Она — решительно направляясь к лифту и нажимая кноп­ку вызова, и Он — оправдываясь в несовершенных грехах и проступках.

Пока лифт, урча, поднимался, Она пытала Его:

— Горло? Голова?

— Горло!

— И голова?

— И голова!

— Без мозгов?

— Без мозгов! О, господи!

Как видно, к Нему осознание приходит с опозданием, и Она умело этим пользуется.

В эту минуту лифт, наконец, дополз до второго этажа. Одна из дочерей Евы распахнула дверь, и из лифта, скуля, жестоко избитый и исцарапанный выбежал Полкан — Жучка — Рекс и в поисках убежища юркнул в квартиру своих хозяев. За ним, хвост трубой, продолжая свою атаку, вбежал черный кот, и только за котом с воплями возмуще­ния вбежала Одна из дочерей Евы, и только после Нее — Один из сыновей Адама... Благо, в квартиру не была внесе­на еще вся мебель! Но и так грохота и звона чего-то разби­того было достаточно...

* * *

Лидочка и Шурик, совсем не запыхавшись,— вот что значит молодость! — поднялись на пятый этаж. Лидочка подошла к двери одной из квартир и коротко позвонила.

Секундой-двумя позже дверь отворилась, и на порог вышла женщина. Шурик решил было, что это — мама Лидочки и потому немедленно поздоровался:

— Здравствуйте!

И стал вытирать ноги о коврик.

Шурик никак не мог сообразить, что же за человек Лидочкина мама: с одной стороны она любезно улыбалась, а с другой, не ответив на приветствие Шурика, спросила Лидочку в лоб:

— Ну как? Сдала?

Пять,— с маленьким оттенком гордости отвечала Лидочка.

Мама почему-то посмотрела на Шурика и, глупо улы­баясь, спросила, кивая на него:

— А подружка?

— Не знаю,— пожав плечами, ответила Лидочка. Мама понимающе покачала головой и передала Ли­дочке ключ.

«Из дому гонит!» — ужаснувшись, подумал Шурик.

— Идемте,— сказала Шурику Лидочка.

И Шурик, наконец, сообразил, что это вовсе никакая не Лидочкина мама, а всего лишь соседка. Шурик искренне пообещал еще как-нибудь встретиться с этой милейшей женщиной, сказав:

— До свидания!

И снова, ничего не поняв, тетя Зоя посмотрела вслед молодым людям, заперевшим за собой дверь изнутри.

* * *

Квартира, в которой Лидочка жила, поразила воображение Шурика прежде всего тем, что принято называть характерными деталями. Прежде всего это был Дом. Са­мый настоящий дом, в котором живут, а не временно пре­бывают, как, например, в общежитии.

До этой поры нашему славному герою еще никогда не доводилось бывать в доме, где жила девушка. А это особый дом и совсем не похожий, например, на тот, где живет парень или на тот, где вырос сам Шурик.

Прежде всего — обилие всевозможных флакончиков на тумбочке с зеркалом, которое (Шурик уже это знал) назы­валось по-иностранному красиво: трюмо. Каждый флакон­чик нес в себе частичку запахов и ароматов, которыми девочки всегда отличаются от мальчиков. Стоит какой-нибудь девушке на остановке тряхнуть копной своих ры­жих-смоляных-соломенных волос, как в воздухе надолго повисает и тонко вибрирует аромат то ли цветущей сирени, то ли увядшего жасмина, то ли еще чего-то такого, чему и название тяжело подобрать!

А бывает, накатит такая волна благоухания, так окатит все твое существо, в быту знакомое лишь с одеколоном под названием «Тройной», что потом еще долго в воображении рисуются самые невероятные картины и сюжеты, где глав­ной героиней, персидской принцессой из «Тысячи и одной ночи», Шехерезадой всегда бывает Она — виновница и та­инственная незнакомка, лицо которой, бывает, и не за­помнилось, а вот ее запах...

Итак, трюмо с флакончиками, шпилечками, скромными тюбиками губной помады...

Кстати, из зеркала на Шурика глядел довольно симпа­тичный молодой человек, в некоторой степени даже совер­шивший некий геройский подвиг! Очки, правда, несколько портили лицо, но зато придавали облику нюанс интелли­гентности. А также делали немного постарше. Брюки, правда, коротковаты, ботинки, увы, не остроносые, модные, ну, да ладно!

Шурик поправил на носу очки, пригладил непокорный чуб, для верности укладки тайком сплюнул немного себе на пальцы.

Итак, из зеркала смотрел не такой уж урод, а очень даже симпатичный парень, теперь уж наверняка — студент третьего курса, вот только сбросить бы еще парочку экза­менов.

Брюки в результате боевых сражений требовали про­сто-таки капитального ремонта. А лучше бы, конечно, раскошелиться на новые. Теперь в этом, кажется, появилась просто настоятельная необходимость. Придется что-то придумать, в чем-то себя ужать.

У трюмо располагалась — чудо! — магнитола. На тон­ких растопыренных ножках. Магнитола — чудо магнито­фона и радиоприемника, соединенных вместе. Магнитола была недостижимой мечтой не только Шурика, но и почти всего студенческого братства. Шурику так хотелось вклю­чить это великолепие, но природная воспитанность отвела его взгляд дальше, на книжный шкаф, за стеклами которо­го виднелись шикарные книжные издания. Они были чита­емы в этом доме, это было видно по маленьким белым закладочкам в корешках книг, по тому, что стекла были отодвинуты, а вместе с ними сдвинуты в сторонку фотогра­фии, главной темой большинства из которых была Лидочкина жизнь.