Операция "Ы"
Шрифт:
Из экзаменационной аудитории, к прислушивающейся у дверей группке любопытных выскочила симпатичная студенточка. Все сразу бросились к ней с естественными в таких случаях вопросами:
— Ну как?
— Сколько?
— Заваливает?
— Сдала! Четыре! — отвечала радостная пичуга, бросилась с лобызаньями к друзьям и, словно на крыльях, полетела на свободу, к выходу.
Дуб решительно ринулся к двери экзаменационной. Он рвался вне очереди. Но, понимая его состояние, очередники безропотно пропустили Дуба к его Голгофе.
Борис Ипполитович решил, что настал час испить горячего чайку. На
Туз или Женька Метлицкий, тяжело выдохнув, протянул руку к разложенным на столе билетам, повернутыми лицевой стороной к столешнице.
Женька нервничал. И было отчего: он рисковал. На подготовку не было никакого времени, потому что подобралась компания игроков, готовых играть долго и по-крупному. Женька дважды выигрывал, рискуя проиграться в пух и прах, увеличивал ставку. Ему это позволяли. Потом, неожиданно, Женька продулся до, как говорится, трусов. Просил о возможности отыграться.
Просил в долг.
Компания оказалась очень строгих правил и ничего подобного Женьке не позволила.
Женька понял, что напоролся на профессионалов.
Женька нервно стучал костяшками пальцев по столу, никак не решаясь, на какой же из множества бумажек остановиться. Собственно говоря, ему было абсолютно безразлично, что вытянет рука: все равно он не знал ответов ни на один из билетов. Все они были для него на одно лицо... И веером раскинутые на столе, они напоминали ему карточную ситуацию, где судьба прятала свое лицо в маленьких картонках...
Наконец, решившись, резко вытащил, бегло прочитал, понял, что полоса невезения продолжается...
— Профессор, можно, еще? — Женька был в отчаяньи. Борис Ипполитович был сегодня более чем снисходителен в своей небрежной доброте:
— Пожалуйста.
Женька закрыл глаза и призвал на помощь всех святых.
То, как он тащил билет, повернувшись спиной к Борису Ипполитовичу, профессора заинтриговало. Борис Ипполитович, глотнув из стакана чай, подошел поближе к медитирующему струденту.
В глазах Женьки загорелись искорки погасшего уже было азарта:
— Еще! — попросил он профессора.
Борис Ипполитович чувствовал себя втянутым в какую-то игру, правила которой были ему неизвестны, но очень заинтриговали:
— Бери!
Женька вытянул третью карту, то бишь экзаменационный билет.
— Себе! — коротко бросил он профессору, почему-то почуяв в нем собрата по увлечению.
Борис Ипполитович собрался было исполнить команду, как вдруг резко опомнился и остановил свою руку на полпути:
— Что значит — себе?
Борис Ипполитович позволил себе немного возмутиться.
— Ой, простите, профессор!
— Что вы мне предлагаете, милейший!
— Простите, профессор, забылся.
— Забываться никогда не стоит! Нет уж, это вы простите!
Профессор протянул Женьке его зачетку и указал на дверь:
— Придете в следующий раз!
Женька, как и все профессиональные картежники, в этой ситуации сохранял лицо, достоинство и душевное равновесие:
— Перебор! — коротко и с сожалением ответил он
на вопросы однокурсников уже по ту сторону двери.* * *
Мы чуть ранее вместе с домохозяйкой тетей Зоей оставили молодых героев нашего повествования Лидочку и Шурика, наедине, в запертой изнутри на ключ двухкомнатной квартире.
Если тетя Зоя, в силу своей воспитанности так и не задалась вопросом, чем же соседка Лидочка может там заниматься со своей «подружкой», то мы, используя возможность легко и быстро перемещаться во времени и в пространстве, посетим квартиру, где Лидочка с папой и мамой проживала в последнее время.
Судя по тишине в квартире и по тому, что ключ от нее находился на хранении у соседки тети Зои, папы с мамой дома не было. Лидочкины родители были там, где им и положено быть в данный момент: мама на даче, в тридцати километрах от города, полола клубнику, папа преподавал армейским новобранцам азы строевой подготовки.
Дело в том, что папа Лидочки был военнослужащим.
И как и все офицеры, не дослужившиеся пока до генеральского звания и должности, был ведом в своей военной жизни по городам и весям нашей великой страны приказами вышестоящего военного начальства. В город же Энск Лидочкин папа получил назначение три года тому назад. Как и все офицерские семьи, они обжились в этом городе достаточно быстро, даже успели получить небольшой дачный участок, где Лидочкина мама вела свои ботанические изыскания по выведению особого сорта клубники.
Так что, кроме Лидочки, Шурика да еще таинственной, магической силы называемой Наваждением, в квартире больше действительно никого не было.
Говоря о присутствующих, точнее было бы первым назвать именно Наваждение, так как оно царило и в комнате, где пребывали в эту минуту молодые люди, и, самое главное, в них самих.
За большим обеденным столом, голова к голове, Лидочка и Шурик в забытьи читали свой конспект. Страничку за страничкой они постигали курс, растянутый в лекциях на год, и собранный воедино в клеенчатой общей тетрадочке.
В какой-то моменту почувствовав голод, Лидочка и Шурик съели по заготовленному на этот случай бутерброду с колбасой, лежавшими перед ними на тарелке.
Лидочка, прожив некоторое время с семьей в южных краях, пристрастилась к пище, сдобренной перцем и специями. И потому иногда просила «подружку»:
— Горчички!
Шурик старательно исполнял просимое, все так же, не [ отрывая глаз от конспекта. После бутербродов в очереди на подкрепление физических сил студентов были сосиски. Лидочка снова просила:
— Горчички!
Шурик сдабривал, не глядя, сосиску Лидочки горчицей, потом свою, но не успевал отнести ее к себе в рот, так как она оказывалась нечаянно наколотой на вилку Лидочки и ею же съеденной. Шурик облизывал пустую вилку, чуя что-то неладное с реакцией собственных вкусовых рецепторов. Железная вилка мало походила на вкус молочной сосиски. На десерт были яблоки и песочные пирожные. Лидочка ухитрилась нечаянно съесть оба яблока: свое и предназначенное «подружке». Шурик отметил и некоторую странную реакцию своих осязательных рецепторов, когда ощупывая ладонью тарелку, не находил своей порции фруктов. Пирожные были съедены также с горчицей по просьбе Лидочки.