Операция "Ы"
Шрифт:
Хозяйке квартиры, наверное, показалось, что случилось нечно ужасное, потому что звонок звенел во всю мощь, не прекращаясь. Она буквально вывалилась из квартиры, но, увидав соседскую дочку Лидочку, успокоилась. Она оторвала руку Лидочки от кнопки звонка, и только сейчас заприметила приклеившегося к ней паренька.
Белобрысого.
В коротких брючонках.
В очочках.
— Здрасьте, тетя Зоя. Дайте, пожалуйста, ключ! Тетя Зоя по профессии была домохозяйкой и потому
дома была всегда. Это весьма удобное обстоятельство для соседей: всегда есть возможность попросить за чем-то присмотреть, например, за малым ребенком или великовозрастной дочкой;
Снимая с гвоздика ключ, тетя Зоя рассматривала молодого человека, неотлучно стоявшего рядом с Лидочкой и не поднимавшего глаз. Что-то заботливое шевельнулось в соседке, и она тонким намеком дала девушке понять, что не совсем одобряет происходящее и присутствие молодого визитера в частности:
— У тебя же сегодня экзамен! Ответил почему-то за Лидочку кавалер:
— Угу.
Лида и молодой человек не поняли интеллигентного намека тети Зои. Они уставились в тетрадь, читая, очевидно, в ней свою судьбу — так толковала для себя происходящее тетя Зоя.
— Еще целых три часа,— отвечала спокойным тоном Лидочка.— Мы пока с подружкой позанимаемся.
Как это часто бывает у интеллигентных людей (каковой и была соседка тетя Зоя), именно в меру своей воспитанности она как-то не сразу поняла, чем же могут заниматься одни в пустой квартире молодая девушка и молодой человек? И потому ничего не сказала в ответ на реплику Лидочки, а только растерянно пожала плечами вслед молодым, удалившимся в квартиру напротив, и заперевшими за собой дверь изнутри...
* * *
Борис Ипполитович, моложавый профессор политехнического института, с утра был в хорошем расположении духа. Вообще, Борис Ипполитович по утрам всегда пребывал в хорошем расположении духа: не ворчал, улыбался и на любую мелкую услугу рассыпался в благодарностях. Его судьба сложилась просто и естественно, привычным путем для представителей потомственной научной интеллигенции.
Его отец, будущий профессор, а в момент рождения сына, доцент, кандидат технических наук, распланировал судьбу своего отпрыска на определенные периоды, которым не могли помешать никакие исторические катаклизмы, проносившиеся над их головами.
Периоды подчинялись закономерностям, отступать от которых было невозможно, грешно да и просто глупо: средняя школа, поступление в институт и его успешное окончание, место в аспирантуре, желательно, того же ВУЗа; защита кандидатской, преподавательская деятельность на той же ниве. В перспективе — докторская, и логичное завершение — профессорская должность.
Мальчик оказался умным. И все предначертания батюшки исполнил в строго выверенные сроки.
В срок женился, произвел на свет внука — продолжателя династии, и уже сам для своего отпрыска определил просчитанные периоды жизнедеятельности, кои и огласил на семейном совете.
Семейный совет не возражал. Было бы странным обратное, так как супруга Бориса Ипполитовича была избрана еще покойными батюшкой и матушкай под стать сыну; хозяйственная, рачительная, малословная, в меру симпатичная и определенно заботливая.
Сытно и плотно позавтракав, Борис Ипполитович отправился на службу. День был похож на иные рабочие дни, но и отличался тем, что на него приходилось экзаменационное испытание по дисциплине, которую Борис Ипполитович имел честь читать обращаемым в знания студентам политехнического
института города Энска.На службу, как всегда, Борис Ипполитович отправился пешком, благо это было недалеко от дома, где большей частью жил и соседствовал преподавательский состав института.
Предусмотрительная супруга снабдила Бориса Ипполитовича саквояжем с упакованными бутербродами и термосом горячего чая, а также зонтом-тростью на случай ненастной погоды.
Еще по своей собственной прихоти и инициативе, Борис Ипполитович захватил с собой транзисторный приемник, техническую редкость, забаву для души и отдохновения в минуты экзаменационных пауз.
Экзамен начался вовремя. Первые, наиболее подготовленные студенты, а также естественные в таких случаях авантюристы-неучи, первой пятеркой вошли в аудиторию, вытянули свои экзаменационные билеты, стали готовиться. Несколько человек уже прошли сквозь сито знаний и опыта Бориса Ипполитовича, получили свои закономерные оценки. Все шло по плану.
Борис Ипполитович был ровен в отношениях ко всем без исключения студентам.
Лишь иногда, втайне, отдавал предпочтение особам слабого пола. Борис Ипполитович от природы был немного ловеласом, совсем немножко, чуть-чуть... Он был всегда осторожен, и ни у кого из его коллег и мысли никогда не было заподозрить профессора Егорьева в чем-либо недостойном высокого звания советского преподавателя. Но поскольку мысли еще читать никто не научился, Борис Ипполитович всегда пользовался возможностью совсем незаметно посимпатизировать какой-либо обаятельной девушке. И совсем немного повысить ей за природные данные оценочный балл. Борис Ипполитович прекрасно прогнозировал, что стезя научной деятельности для многих симпатичных девушек оборвется на полдороге к диплому в силу самых разных обстоятельств, а потому, насколько мог, благоприятствовал им нынче.
К юношам Борис Ипполитович был по-отечески более суров, потому что возлагал на них научные надежды, верил, что хотя бы одному из сотни прошедших через его лекции и руки предначертано продолжать развитие творческой технической мысли.
Всякий раз Борис Ипполитович питал надежду, что вот-вот столкнется с неординарной личностью, может быть, гением, потому что преподавателем он был хорошим, знающим свой предмет. А у хорошего преподавателя всегда должны быть последователи. Борис Ипполитович ждал своего последователя.
* * *
Появление студента по прозвищу Дуб в коридорах института произвело на многих свидетелей этого факта неизгладимое впечатление. Кому был памятен гениальный труд Александра Сергеевича Грибоедова «Горе от ума», невольно проводил аналогию между этим появлением Дуба на экзамен и явлением героя вышеназванного труда — Александра Чацкого на балу в Фамусовых.
В строгом черном костюме, с белой искусственной гвоздикой в петлице, с печалью во взоре и некоторой отрешенностью от всего обыденного и мешающего главной задаче дня, Дуб был просто неотразим.
Кто-то попытался подшутить над его видом:
— Дуб, ты чего? Жениться надумал, что ли?
Дуб мельком бросал взгляд на глупца и редко снисходил до ответа:
— «...И не оспаривай глупца!..»
Шутник пожимал плечами и отходил в сторону.
Через минут десять к виду Дуба пообвыкли и более не приставали, тем паче, что сам он предпочел быть в одиночестве накануне решительного испытания.
Даже эффектно перевязанная щека Дуба ни у кого больше не вызывала желания либо расспросить либо посочувствовать. Все сразу поняли, что это, наверняка, флюс и отстали.