ОПГ «Деревня» 4
Шрифт:
Наш караул идёт тропой, и каждый к своему посту.
И каждый думает о том, что дома ждут, что дома пишут, —
Любимый, милый, дорогой, — тебя я жду, тебя я слышу.
Когда шинель снимая с усталых плеч, снимая,
О милых вспоминая, они ложатся спать,
И снятся им родные леса, поля густые,
И девушки, которые их обещали ждать…'
Фанис при этом вспоминал курносую Маню — во всё остальное время воспоминания о бывшей однокласснице старательно гнал прочь, руководствуясь принципом —
О том, что Фанис из будущего, знал только их отряд, остальным это было ни к чему. А через неделю пути Фанис столкнулся с бывшим депутатом, взятым императором, как он и грозился — для обслуживания оргтехники. А почему столкнулись только спустя неделю — Никита и здесь проявил чудеса изворотливости и приспособился к обозу, чтоб не топать своим ходом. А пусть и в относительном, но комфорте — трястись в повозке. Аргументировал это тем, что как специалист по компьютерам — должен день и ночь находиться поблизости от механизмов, чай не своевольничает, а самим самодержцем приставлен! И ведь не врал, через день по указанию Павла Петровича разжигали генератор, подключали к нему ноутбук и ближайшее окружение коротало вечер за просмотром достояния потомков.
Никита, увидев Фаниса — обрадовался и даже раскрыл рот и по бабьи всплеснул руками, однако оскал Фаниса и украдкой показанный кулак — несколько смазали радость от встречи. А Фанис, убедившись, что Никита его понял, ещё раз погрозил кулаком и исчез их зоны видимости. Для того, чтоб в вечерних сумерках появиться у расположившегося под охраной Никиты рядом с тарахтящим газовым генератором, перекинуться парой слов с караулом, беспрепятственно его пропустившим.
— Я же тоже тебя рад видеть, Никитос! — Белозубо улыбнулся, правой рукой дал краба, левой без особого усердия, для порядка, дал Никите в зубы. Потом протянул смартфон с зарядником. — На вот, зарядишь, утром заберу. И не чуди, Никита, ты меня не знаешь, я тебя тоже! И вообще, помни, что по краю ходишь! Тут тебе не деревня, а за компами с генератором я и сам присмотрю в случае чего, так что нос не задирай особо!
Никиту после встречи с земляком как подменили, внезапно раздувшееся на ровном месте самомнение сдулось, словно воздушный шарик, в который ткнули горящим окурком.
Затем и для потомков, и для уральских казаков — была встреча со столицей и Гатчиной. Санкт-Петербург впечатлил даже потомков, что уж говорить про пацанов, которые хоть только что и проехали по доброй части империи, но такие величественные и монументальные сооружения видели впервые. А что до Гатчины, при виде её потомкам одновременно пришла на ум поговорка из их времени: «Москва — не Россия». Так и здесь, владения Павла Петровича и до коронации были миниатюрным государством в государстве, со школой, больницей и четырьмя церквями для различных вероисповеданий, несколькими заводами и фабриками. А после восшествия императора на престол и знакомства с потомками — Гатчина грозила стать наукоградом с концентрированными в окрестностях опытными производствами, использующими самые новейшие технологии…
Через неделю после прибытия императорского двора в Гатчину — отряд телохранителей обвыкся с суетливым и суматошным существованием при самодержце. Да и какое им дело до косых и любопытных взглядов вельмож, их дело — безопасность Павла Петровича. Никиту по приезду выпороли, тут император поступился принципами и переступил через свой же указ о отмене телесных наказаний. Не смог, понимаешь, соединить два компьютера в простейшую локальную сеть, то ли переволновался, то ли затупил. Что с депутата взять, когда дело касается практической деятельности, а не откатов, распилов и обещаний избирателям. Зато скорость, с которой Никита после порки (довольно символической, как с точки зрения императора, так и исполнявшего наказания конюха) — подключил гаджеты в локальную сетку — заставила Павла Петровича задуматься, а не слишком ли поспешны и несвоевременны иные его указы.
А Фанис (и не он один), несмотря на немного ироничное отношение к молодым телохранителям со
стороны прожженных придворных, повидавших многое — стал мужчиной. В захламленной подсобке, заставленной старой мебелью. Поглядывая на очаровательную головку молоденькой фрейлины, обрамленную черными кудряшками, он печально размышлял: «Увы, это не Маня, далеко нет… Но какая прикольная!» А девица, совратившая неопытного юнца, облизывая губы и округлив глаза, спросила:— А ты правда видел тех, потомков наших, из будущего?!
— Да как тебя! — Ничуть не покривил душой Фанис.
А за пределами Гатчины царила своя атмосфера, напоминавшая духоту перед грозой. По всей империи разносился заунывный вой нескольких десятков тысяч бездельников, привыкших пользоваться всеми гвардейскими привилегиями и внезапно их лишенными. Огрызались чиновники, ещё не осознавшие того, что государственная казна и их карман — не одно и тоже. Роптали помещики и землевладельцы, привыкшие держать своих крепостных за скот. Но как-то без огонька и задора всё это происходило, опасно становилось выражать свое негодование — простой народ тоже просыпался. Мог за лай в сторону батюшки императора и красного петуха подпустить. А то и сельхозинструмент использовать в качестве мер вразумления.
Пресловутая свобода слова, одобренная с самого верха — срабатывала как клапан для сброса давления, не позволяя настроениям большинства недовольных радикализироваться и перейти от говорильне к заговорам. И обещание императором конституции к рождеству — тешило души многих мечтательных либералов несбыточными надеждами. На что и был расчет, частично оправдавшийся. А вот покушение со стороны самодержавия на сословные ограничения, а особенно на право дворян распоряжаться холопами как скотом — это было посягательство на святое в глазах знати и озлобило дворянство.
Тайная экспедиция, увеличившая свой штат за счет толковых солдат — старалась держать эти настроения под контролем, в особо запущенных случаях действуя решительно. И тут как нельзя кстати их интересы совпали с чаяниями крестьян. После череды погромов и восстаний землепашцев, окончившихся плачевно для помещиков — те притихли. А войска, введенные для «подавления беспорядков» — крестьян в кандалы не заковывали, и только в случае уж совсем вопиющих зверств — проводились судебные разбирательства, без массовых репрессий. Виновных точечно приговаривали к ссылке и чаще всего — крестьян раскрепощали, по выявившимся фактам пренебрежения землевладельцами царских указов, начиная с трехдневной барщины и кончая отменой телесных наказаний.
А столице руководитель тайной экспедиции лично держал руку на пульсе множества кружков и стихийно сложившихся недовольных происходящим в стране тайных и не очень обществ. Благо, переходить от слов к делу они не спешили, а тут ещё и показательная казнь заговорщиков во главе с английским послом и вышедшая вслед статья Новикова в Санкт-Петербургских ведомостях, перепечатанная всеми газетами и журналами, красноречиво напоминающая о последствиях бунта против государства и системы. Именовалась статья незамысловато: «Только ли массовые повешения спасут Отчизну??!» По мере чтения крепла уверенность — что не только они, будут и расстрелы, и ссылки в места не столь отдаленные. Для тех, кто примется препятствовать и паче того — вредить политике, проводимой партией императора, к тому времени обзаведшегося поддержкой не только народа, но и крупных заводчиков, и землевладельцев, внявших голосу разума.
А известных что самому Павлу Петровичу, что Макарову, заговорщиков из той, не случившийся истории — частично ликвидировали, списав на несчастные случаи, как Чарторыйских и Зубовых. Других фигурантов не успевшего состояться заговора, Павел Петрович кого пристроил к другому делу, как Палена, а кого отстранил от занимаемых должностей и вызвал в столицу: де Рибаса, воспитанника бывшего своего учителя Панина, названного в его честь тоже Никитой, и генерала Беннигсена. Намереваясь и их таланты использовать во благо страны, по удачному примеру фон дер Палена, удачно представлявшего интересы России при заключении мирного договора с Персией и тоже сейчас обретавшегося в Санкт-Петербурге, в ожидании царских милостей. Пригляд за ними был, но их поведение подозрений не вызывало и велось спустя рукава.