Опора трона

— Поедешь вместе с четверкой других героев, с теми, кто тоже отличился, — так решил отважный Зарубин, лично зарубивший немало врагов.

Приказано — выполняй! Наутро на двух тройках тронулась в путь победоносная эстафета. Под переливчатый звон валдайских колокольчиков. От станции к станции.

На одной вышла заминка.

— Нету у меня лошадей! — сердито буркнул содержатель почтовой станции, плюгавый старичок забитого вида.

— Ах ты, чиновная морда! — завопил один из зарубинцев, старший по званию, замахиваясь плеткой на почт-комиссара в чине коллежского регистратора.

— Обожди! — перехватил руку младшего сержанта Сенька, плюнув на субординацию. Он после первой своей битвы вдруг почуял в себе какую-то неведомую ранее силу. — Не видишь разве: невелико счастье у государева человека. Мундир в заплатах и вид спуженный.

— Ваша правда, господин солдат. Уж я-то натерпелся от бар, что через станцию проезжали. Каждый в морду норовит дать.

— Не будет больше тебя никто бить! Мы таким барам так вломили, так вломили… Не почтовую карету им теперь подавай, а катафалк. О том и везем весть императору нашему, Петру Федоровичу!

— Что ж вы сразу не сказали, служивые! Да я… Да за ради такого дела… Поедете четверкой! Вот вам мой сказ!

Понеслись дальше. С ветерком.

Москву пролетели, толком не рассмотрев. Лишь Дом Правительства увидали, да кремлевские стены с башнями неподалеку. От чиновников военного министерства получили сопровождающего, который до последнего не раскрывал места, куда направлялись на юг. Ставка государя! То великая военная тайна! Лишь по прибытии узнали, что привезли их в село Турово — место удивительной неброской красоты: пологие холмы, мачтовые сосны, чистые озера и устье невеликой реки Лопасни, чьи воды впадают в Оку.

У избы, в которой проживал император, стоял почетный караул из муромцев. Сенька раньше их не видал и подивился их наряду. Даже расстроился слегка. Его карпуз супротив суконных шлемов смотрелся бедным родственником.

Царь вышел на крыльцо.

Пименов сперва думал бухнуться на колени, но потом вовремя вспомнил, что он не мужик какой, а зарубинец-егерь. Вытянулся во фрунт. Ружье за плечом, к плечу прижато зачехленное вражеское знамя.

— О, часовой! — узнал его царь. — С чем пожаловал?

— Эстафета от полковника Ожешко и бригадира Зарубина. Весть о великой виктории под Вышним Волочком! Корпус генерал-аншефа Панина наголову разбит. Его остатки сбежали в сторону Новгорода. И вот… — Сенька замялся, не зная, как докладывать. — Знамя. Полковое. Захватил во время боя!

— Экий ты молодец! Дай я тебя расцелую! — царь-батюшка троекратно облобызал растерявшегося Сеньку и обратился к остальным, кто прибыл вместе с ним. — Ну а вы что, тоже геройские герои? Чем похвалитесь?

— Знамя… Пушку отбил… Генерала в полон захватил…

— Как же вас мне наградить?

Младший сержант из полка Ожешко не растерялся:

— Цельный мешок наград привезли, Ваше Императорское Величество! С трупаков посымали!

Унтер аккуратно поставил перед ногами царя саквояж черной кожи. Открыл. Внутри блеснули золотом и бриллиантами ордена, а белой эмалью — кресты Св. Георгия на ленте цвета «дыма и пламени».

— Экий ты хитрец, младший сержант! Хочешь, чтобы я вам чужие офицерские награды вручил? Не пойдет! Подумаю и решу, как с вами быть. А пока назначаетесь в мой почетный караул!

* * *

После завершения сложного маневра с ложным выдвижением в сторону Петербурга и последующим маршем на Калугу и далее к Серпухову моя армия распределилась следующим образом.

Болвановскую дорогу от Коломны до Москвы мы посчитали вариантом неперспективным и внимания ей не уделили. Слишком далеко она отстояла от Тулы, к которой подходили со стороны Орла части южной армии. Точно также мы смотрели и на Калугу, оставив в ней всего один полк. Самой дальней точкой оказался Белев, куда был отправлен полуторатысячный отряд запорожцев. В его задачу входила охрана наплавного моста и огромных складов зерна, которое было доставлено с Орловщины и скопилось в большом количестве. Как и барки, на которых его обычно отправляли. На случае появления крупных сил противника Калнышевский получил указание барки и склады сжечь. Если в течении месяца румянцевцы себя не обнаружит, казаки могли выдвинуться им в тыл и перерезать коммуникации. Потрошить обозы — то казакам сечевым дело привычное.

У каширских бродов был создан укрепрайон в форме овала, прикрывавший дорогу на Москву, с Оренбуржской дивизией Жолкевского. Так поступили, ибо понимали, что противник может попробовать форсировать Оку не только через броды, но и выше, и ниже. Но, в конечном счете, все равно будет рваться к дороге — через густые леса ему армию не протащить.

Точно такой же логикой руководствовались, когда сооружали редуты на Серпуховской дороге. Окраины Серпухова, обращенные к Оке превратили в неприступную крепость, к которой справа и слева примыкали несколько треугольников из ретрашементов на наиболее опасных направлениях. Толковая переправа не везде была возможна — или берег был слишком крутым, или, наоборот, представлял собой открытую топкую низменность с илистым подходом к воде. Но встречались места, где впадающие притоки намывали песчаные отмели-косы. Во второй половине августа уровень реки падал… В общем, было сложно угадать, где решатся на переправу.

Чтобы не дать застать себя врасплох, на длиннющем участке от Каширы до Серпухова разместили многочисленные наблюдательные посты по казацкой методе. Скрытые в деревьях вышки. Рядом с ними большие соломенные фигуры, которые следовало поджечь, обнаружив намерение врага. Я хотел бы заменить их более продвинутой оптической связью, но времени катастрофически не хватало. Параллельно берегу проложили временную дорогу для быстрой переброски артиллерии.

Также был создан мобильный отряд конных егерей, вооруженных винтовальными карабинами — всего пара сотен, ровно столько, сколько нам успел отгрузить ТОЗ. В его задачу входила постоянное наблюдение за противником и расстрел прямо на воде групп, решившихся на переправу. В дальнейшем я рассчитывал довести численность такого соединения до нескольких полков. Будут моим кинжалом, способным нанести внезапный и смертельный удар.

И, конечно, воздушные шары. Их уже набралось несколько штук, и они почти постоянно висели в воздухе. Именно с одного из них вовремя заметили приближающиеся к каширским бродам колонны.

Ожидаемо. Собственно именно здесь я и предвидел появление войск Румянцева. Мы знали о них. Они знали, что мы знаем, что мы их ждем, что мы подготовились. На другом берегу Оки постоянно происходили конные сшибки мелких конных групп и разъездов. Хватало и перебежчиков. К сожалению, с обеих сторон, хотя поток в нашу сторону был намного более полноводным. Для всего моего штаба не было секретом, что первым делом будут предприняты попытки прорваться на наш берег, чтобы вскрыть позиции артиллерии. Через рвы, засеки, волчьи ямы. Ну-ну.

Начиналась сложнейшая стратегическая игра. Кто кого переиграет — я Румянцева, или он меня? Руководить такой масштабной операции мне еще не довелось. Выпад, отражение… Обманный финт, ход конем или, пользуясь все той же фехтовальной терминологией, коварный удар из-под руки…

Я твердо знал одно: Румянцев, хоть и показывает мне два направления удара, всегда концентрирует силы на одном главном направлении. Оставалось понять, на каком. Мой выбор склонялся почему-то к Серпухову. Броды — это слишком предсказуемо.