Опричнина
Шрифт:
Длительные споры велись и о русско-литовской границе у Полоцка [793] . Русская сторона требовала передачи городов и волостей Полоцкого повета, лежащих по левобережью Западной Двины в 25–30 км от Полоцка [794] , с целью обеспечения безопасности этой важной крепости, а «поступалась» городами Дрысь, Лепель, Белмеки, Кобец и другими, которые и без того находились под литовской властью.
Литовская сторона соглашалась лишь на установление границы по Двине, в 5 верстах севернее Полоцка (по реке Оболи) и в 15 — южнее его (до реки Ропницы) [795] . Но этот спор не имел существенного значения. Стремясь получить Ригу, Иван IV предлагал даже вовсе очистить занятую русскими часть Полоцкого повета, Озерище и Усвятскую волость.
793
Полоцкие рубежи были тщательно зафиксированы в особых «тетрадях», составлявшихся в июне 1563 г. и в апреле 1566 г. (Тетрадь, а в ней писаны рубежи городу Полоцку и Полоцкому повету 7071 года // ВОИДР. М., 1856. Т. 24. С. 1 и след.; ПКМГ. Ч. 1, Отд. И. С. 421–455). В Царском архиве хранились полоцкие и озерищские «чертежи» (карты и схемы), дорожники и т. п., составленные в связи с переговорами о мире с Великим княжеством Литовским (ОЦААПП. С. 42 [ГАР. С. 93]). Ср. также: Оглоблин H. Н. Объяснительная записка к карте Полоцкого повета во 2-й половине XVI в. //Сб. Археологич. ин-та. Кн. III. СПб., 1880. С. 3–64; Кн. IV. СПб., 1880.
794
В Задвинье границей непосредственно против Полоцка должна была служить Глубоцкая дорога (30 км от города), на севере, в Задвинье, граница должна была проходить в 30 км от города, а на юге — в 25 км (Сб. РИО. Т. 71. С. 391).
795
Сб. РИО. Т. 71. С. 394.
Вопрос, следовательно, сводился к следующему: или отказ русского правительства от Риги и заключение долгосрочного перемирия, или разрыв переговоров и продолжение напряженной Ливонской войны.
Вот для решения этого важнейшего вопроса уже понадобился созыв не Боярской думы, а Земского собора, более широко представлявшего интересы господствующего класса России [796] . Этим созывом правительство хотело добиться санкционирования своей твердой позиции в переговорах и возложить на членов Земского собора ответственность за последствия их возможного срыва [797] . Изучение деятельности Земского собора 1566 г. следует начать с выяснения его состава [798] . По-видимому, все участники заседаний перечислены в соборной грамоте 1566 г. — основном сохранившемся источнике по его истории [799] .
796
В летописи говорится о том, что царь «говорил» на заседании 28 июня 1566 г. с высшими церковными иерархами и другими чинами, которые в свою очередь «приговорили», т. е. вынесли «приговор», решение (ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 402). В самом тексте соборного приговора последний именуется также грамотою, «речами» отдельных чинов («в сей грамоте к своим речам руки свои приложили»). В Царском архиве XVI в. хранился как сам приговор, так и его «список черный»: «приговор архиепископов, и епископов, и всего собора, да бояр, и дворян…о Ливонской земле…тому приговору список черной, а грамота у государя, на чем государю дали правду» (ОЦААПП. С. 43 [ГАР. С. 96]).
797
Р.Г. Скрынников объясняет созыв собора 1566 г. кратковременной полосой поисков компромисса в политике Ивана IV (Скрынников Р.Г. Опричный террор. Л., 1969. С. 247).
798
Термин «земский собор» в XVI в. не употреблялся, понятие это появилось позднее.
799
СГГД. Ч. I. № 192. С. 545–556. Подлинник хранится в ЦГАДА (Гос. древлехранилище. Приложения. Рубр. 3, № 28, на девяти листах большого размера). К нижнему полю грамоты привешены девять восковых печатей, очень поврежденных (две — на красных, семь — на черных шнурах). Интересны подписи членов Боярской думы, помещенные на обороте грамоты. Двое из них (И.В. Шереметев Меньшой и И.Я. Чеботов) вовсе не умели писать. Очень плохо писали князь И.Ф. Мстиславский, С.В. Яковлев, князь В. Серебряный, А. Бутурлин и, как ни странно, казначей X. Тютин.
Всего на Земском соборе присутствовало 374 человека. Духовенство (так называемый освященный собор) представляли три архиепископа, шесть епископов, 14 игуменов и архимандритов, девять старцев [800] и келарей — всего 32 человека. Боярская дума, также принимавшая участие в соборных заседаниях, состояла из 30 человек (17 бояр, [801] трех окольничих, двух казначеев, одного «у бояр в суде», шести думных дьяков и одного печатника). 204 человека входили в состав дворянских представителей (96 детей боярских первой статьи [802] , 99 детей боярских второй статьи, три торопчанина и шесть лучан). Дьяков и приказных людей было 33. Представители «третьего сословия» образовали крупную группу участников в 75 человек (гостей — 12, торговых людей москвичей — 41, смольнян — 22). Наглядное представление о составе собора дает следующая таблица.
800
На соборе присутствовал старец Богоявленского монастыря Иона Протопопов — сын духовника Василия III протопопа Благовещенского собора Василия (Никодим. Описание Московского Богоявленского монастыря // ЧОИДР. 1876. Кн. IV. С. 168–169).
801
В тексте приговора упомянуто шестнадцать. Однако считаем возможным причислить к ним И.П. Федорова, подпись которого находится среди других подписей членов думы.
802
Ф.И. Бутурлин помещен в списке дважды.
Таким образом, на Земском соборе 1566 г. мы видим решительное преобладание дворянства. Это является несомненным свидетельством возросшей политической активности широких кругов класса феодалов, укрепивших свои социально-экономические и политические позиции в середине XVI в. Отсутствие на соборе крестьян и рядовых посадских людей лучше всего показывает чисто феодальный состав соборных представителей, выражавших интересы господствующего класса.
Сословная кастовость на соборе 1566 г. проявилась в подаче обособленных мнений духовенством, боярами, детьми боярскими первой и второй статьи, приказными людьми и торговыми.
Особенности созыва собора и организации служилого люда, а также другие обстоятельства накладывали свой отпечаток на группировку его участников при подаче мнений. Рассмотрим состав каждого из «чинов», участвовавшего в заседании собора 1566 г.
В июле 1566 г. в Москве находился весь освященный собор, который после ухода на покой митрополита Афанасия 20–24 июля избрал главою русской церкви соловецкого игумена Филиппа (Колычева) [803] . Из высших церковных иерархов не было митрополита и полоцкого архиепископа (он умер незадолго до собора) и серьезно болевшего глубокого старика тверского епископа Акакия [804] .
803
СГГД. Ч. I. № 193. С. 557–558; ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 403.
804
ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 403.
Если сравнить список игуменов и архимандритов, присутствовавших на соборе 1566 г., с аналогичным списком, помещенным в приговоре 1580 г. [805] , то увидим, что большинство настоятелей крупнейших монастырей в земском соборе 1566 г. не участвовало: на нем было всего 14 настоятелей, тогда как в 1580 г. их было 39 [806] , в том числе отсутствовавшие на земском соборе 1566 г.
архимандриты Троице-Сергиева, Спасо-Ярославского, Спасо-Евфимьева (Суздальского), Нижегородского, Печерского, Юрьевского Новгородского монастырей, игумены Пафнутьева, Боровского, Ферапонтова, Спасо-Прилуцкого и других монастырей. Конечно, поскольку собор 1580 г. был церковным и решал дела, касавшиеся монастырского землевладения, главы духовных корпораций, как это отметил М.Н. Тихомиров, приняли в нем более широкое участие. Что касается земского собора 1566 г., то на нем, главным образом, присутствовали старцы московских монастырей (15 человек), а также монастырей запада и северо-запада (6 человек) [807] — картина, аналогичная, как мы увидим ниже, составу дворянских представителей.805
СГГД. Ч. I. № 200. С. 583–587.
806
На соборе отсутствовали архимандриты Троице-Сергиева, Спасо-Ярославского, Спасо-Ефимьева, Нижегородского Печерского, Юрьевского Новгородского, Пафнутьева Боровского, Ферапонтова, Спасо-Прилуцкого и других монастырей.
807
Тихомиров М.Н. Указ. соч. С. 15.
Наиболее сложным является вопрос о характере дворянского представительства на земском соборе 1566 г. Прежде всего рассмотрим деление соборных представителей, дворян, на статьи сравнительно с составом дворян по тысячной книге 1550 г. Среди 204 дворянских представителей на соборе 1566 г. было 83 тысячника и 13 сыновей тысячников [808] . Дети боярские собора 1566 г. подразделялись на два, а тысячники в свое время — на три статьи.
В.О. Ключевский считал, что дворянские представители на соборе «распределялись по статьям только при обсуждении предложенных собору вопросов и при подаче мнений, но это распределение не выражало их представительного значения». По своему служебному положению они, как считает Ключевский, принадлежали к высшему столичному дворянству, делившемуся, судя по тысячной книге, на три ранга или статьи [809] .
808
Не учитываются дети бояр: И.М. Морозов, А.Д. и Б.Д. Палецкие, Ю.Ф. Нагой и И.П. Шуйский. Четверо лучан и торопчан (двое тысячников первой статьи и двое детей тысячников второй статьи) в следующую далее таблицу № 2 не помещены, ибо они находятся вне статейного деления участников собора.
809
Ключевский В.О. Соч. Т. VIII. С. 33.
Для того, чтобы решить вопрос, соответствовали ли статейные рубрики приговора 1566 г. делению тысячников, представляем следующую таблицу:
Налицо полное соответствие статей Тысячной книги 1550 г. статьям приговора 1566 г. Тысячники первой статьи к изучаемому времени получили уже думные чины. Только двое соборных представителей (Д.Ю. Кашин и В.Г. Салтыков) были детьми таких тысячников. Новгородские, псковские и торопецкие тысячники, помещики первой и второй статьи, как известно, по своему окладу приравнивались соответственно к тысячникам-детям боярским второй и третьей статьи [810] . Но если так, то, судя по приведенной таблице, вторая и третья статьи детей боярских Тысячной книги (и первая и вторая статьи северорусских помещиков) соответствовали двум статьям соборного приговора 1566 г. [811]
810
Деление новгородских детей боярских на две статьи (с окладами 500 и 450 четвертей) сохранялось еще в 1571 г. (ПКМГ. Ч. I, отд. II. С. 440, 450, 550 и след.).
811
Об этом в одном из примечаний к своей работе вскользь писал В.О. Ключевский (см.: Ключевский В.О. Соч. Т. VIII. С. 464–465).
Вторая статья тысячников (и первая статья северорусских помещиков) на соборе 1566 г. представлена очень слабо (восемь человек). Среди детей боярских второй статьи приговора таких, естественно, не было ни одного, ибо эта статья соответствовала третьей, а не второй статье Тысячной книги: тысячникам второй статьи «невместно» было присутствовать на соборе среди детей боярских второй статьи. Большая половина тысячников на соборе 1566 г. принадлежала к первой статье, хотя в 1550 г. они еще числились по третьей, т. е. теперь повысились в чине по крайней мере на один ранг. Трудно сказать, существовала ли к 1566 г. третья статья детей боярских. Во всяком случае в приговоре Земского собора о ней не упоминается.
В.О. Ключевский был неправ, когда говорил, что группировка детей боярских по статьям была произведена только при подаче ими мнений: это деление, как это следует из сопоставления Тысячной книги с приговором, было весьма устойчиво. Судя по Тысячной книге и другим разрядным документам, деление детей боярских на статьи производилось по тем «окладам», т. е. земельному и денежному жалованию, которым дворяне верстались во время смотров. Оклады же назначались в полном соответствии с местническими законами XVI в., т. е. по «породе», службе и землевладению. Статьи, как было показано выше, не составляли какой-то неподвижной, замкнутой в себе группы. Дети отцов, записанных по более высоким статьям, иногда вначале служили по низшей статье и только со временем могли перейти в более высокую. Переход из одной статьи в другую отнюдь не был «заказан» для служилого человека в XVI в. Успешная служба на поле брани и при дворе, рост земельных богатств и другие условия содействовали его продвижению по иерархической лестнице.
В литературе уже давно возник недоуменный вопрос, почему в приговоре отдельно упоминаются луцкие и торопецкие помещики [812] . Ключевский, например, их выделение склонен был объяснить тем, что составитель приговора руководствовался классификацией 1550 г. и поэтому не знал, куда поместить торопчан и лучан: ведь они по Тысячной книге делились всего на две статьи, а дети боярские других городов — на три [813] .
Военные действия с Великим княжеством Литовским особенно интересовали служилый люд Великих Лук и Торопца. Но это не могло служить достаточным основанием для их обособления. Можайск, Вязьма, Псков и Новгород также принадлежали к числу районов, которые находились под угрозой вторжения с Запада, однако они не удостоились помещения в отдельную рубрику. Здесь нужно учитывать обычную традицию составления аналогичных служилых документов. Оказывается, и в Тысячной книге торопецкие и луцкие помещики помещены в самом конце текста также после новгородцев и псковичей, как и в приговоре [814] . В Дворовой тетради нет ни Пскова, ни Новгорода, ни Великих Лук, ни Торопца. Интересно, что терминология всех трех документов устойчива: служилые люди по северо-западным районам именуются не детьми боярскими, а помещиками или дворянами, ибо они владели своими землями (поместьями) в результате испомещений, произведенных в конце XV — первой половине XVI в.
812
Два торопецких землевладельца М.Б. и Н.З. Чеглоковы по непонятным причинам находятся не в статье «торопецкие помещики», а среди детей боярских второй статьи. Они к 1566 г. могли потерять свои торопецкие поместья или приобрести земли в дополнение к ним в каких-либо других районах страны.
813
Ключевский В. О. Соч. Т. VIII. С. 464–465.
814
Точно так же торопчане вместе с псковичами и новгородцами помещены в конце списка выборных дворян царского полка в полоцком разряде 1563 г. (Витебская старина. Т. IV, Ч. I. Витебск, 1885. С. 27).