Опыты (Том 1)
Шрифт:
Не приходилось ли тем людям, которые находят доводы Раймунда Сабундского слишком слабыми [461] , для которых нет ничего неизвестного, которые воображают, будто управляют миром и все понимают:
Quae mare compescant causae; quid temperet annum; Stellae sponte sua iussaeve vagentur et errent; Quid premat obscurum Lunae, qui proferat orbem; Quid velit et possit rerum concordia discors, [462]461.
… людям, которые находят доводы Раймунда Сабундского слишкомслабыми… — Здесь явная ирония со стороны Монтеня, ибо на несостоятельностьдоводов Раймунда Сабундского указывает прежде всего он сам, разоблачая их напротяжении всей этой обширной главы.
462.
Что укрощает море и регулирует год; блуждают ли звезды по своей волеили движение их предопределено; почему серп луны то растет, то убывает; кчему стремятся и на что способны гармония и раздор в мире? (лат.). — Гораций. Послания, I, 12,16.
сталкиваться в своих книгах с трудностями, встающими перед всяким, кто хочет познать свое собственное существо? Мы ясно видим, что палец двигается и что нога двигается; что некоторые наши органы двигаются сами собой, без нашего ведома, другие же, наоборот, приводятся в движение по нашему повелению; что одно представление заставляет нас краснеть, другое — бледнеть; что одно впечатление действует только на селезенку,
Omnia incerta ratione et in naturae maiestate abdita [463] , — говорит Плиний. А блаженный Августин заявляет: Modus quo corporibus adhaerent spiritus, omnino mirum est, nec comprehendi ab homine potest: et hoc ipse homo est [464] .
И тем не менее эта связь никем не ставится под сомнение, ибо суждения людей покоятся на авторитете древних; их принимают на веру, как если бы это были религия или закон. То, что общепризнано, воспринимается как некий условный язык, непонятный непосвященным: такую истину принимают вместе со всей цепью ее доводов и доказательств, как нечто прочное и нерушимое, не подлежащее дальнейшему обсуждению. Всякий старается, наоборот, укрепить и приукрасить эту принятую истину в меру сил своего разума, являющегося гибким и подвижным орудием, прилаживающимся к любой вещи. Так мир переполняется нелепостью и ложью. Во многих вещах не сомневаются потому, что общепринятых мнений никогда не проверяют; никогда не добираются до основания, где коренится ошибка или слабое место; спорят не о корешках, а о вершках; задаются не вопросом, правильно ли что-нибудь, а лишь вопросом, понималось ли это таким или иным образом. Спрашивают не о том, сказал ли Гален [465] нечто ценное, а сказал ли он так или иначе. Вполне естественно поэтому, что это подавление свободы наших суждений, эта установившаяся по отношению к нашим взглядам тирания широко распространилась, захватив наши философские школы и науку. Аристотель — это бог схоластической науки [466] ; оспаривать его законы — такое же кощунство, как нарушать законы Ликурга в Спарте. Его учение является у нас незыблемым законом, а между тем оно, быть может, столь же ошибочно, как и всякое другое. Я не вижу оснований, почему бы мне не принять с такой же готовностью идеи Платона [467] , атомы Эпикура, полное и пустое Левкиппа и Демокрита, воду Фалеса, бесконечную природу Анаксимандра, воздух Диогена, числа и симметрию Пифагора, бесконечное Парменида, единое Мусея, воду и огонь Аполлодора, сходные частицы Анаксагора, раздор и любовь Эмпедокла, огонь Гераклита или любое другое воззрение из бесконечного хаоса взглядов и суждений, порождаемых нашим хваленым человеческим разумом, его проницательностью и уверенностью во всем, во что он вмешивается. Я не вижу, почему я должен принимать учение Аристотеля об основах природных вещей; эти принципы, по мысли Аристотеля, сводятся к материи, форме и «лишенности» формы [468] . Может ли быть что-нибудь более нелепое, чем считать само отсутствие формы, «лишенность» ее, причиной происхождения вещей? Ведь «лишенность» есть нечто отрицательное; по какой же прихоти ее можно считать причиной и началом вещей, которые существуют? Но решиться оспаривать это можно только ради упражнения в логике, ибо об этом спорят не для того, чтобы что-нибудь поставить под сомнение, а лишь для того, чтобы защитить главу школы от возражений противников: его авторитет — это та цель, которая выше всяких сомнений.
463.
Все эти вещисокрыты от нас вследствие слабости нашего ума и величия природы (лат.). — Плиний Старший. Естественнаяистория, II, 37.
464.
Ведь способ, каким соединяются души с телами, весьмапоразителен и решительно непонятен для человека; а между тем это и есть самчеловек (лат.). — Августин. О граде божием, XXI, 10.
465.
Клавдий Гален (129–200) — римский врач и естествоиспытатель,величайший теоретик античной медицины.
466.
… Аристотель… бог схоластической науки… — Для мировоззренияМонтеня характерно его отрицательное отношение к Аристотелю, но не кподлинному Аристотелю, а к искаженному католической церковью, «Аристотелю стонзурой», как остроумно называет его Герцен. Борьба с аристотелизмом быладля Монтеня борьбой со схоластикой; недаром Монтень называет Аристотелябогом схоластической науки. В этой борьбе Монтень имел сподвижником исоратником своего выдающегося современника, Петра Рамуса, аргументациюкоторого против Аристотеля он использует и продолжает.
467.
… идеи Платона… — Согласно идеалистическому учению Платона,идеи — прообразы чувственных вещей, вечные, неизменные и не зависящие отусловий пространства и времени, в то время как чувственные вещи непрерывноизменяются, возникают и погибают, а потому лишены истинного существования. —Основатель древнегреческой атомистики Левкипп и его гениальный ученикДемокрит (см. прим. 29, т. I, гл. XIV) признавали наряду с материей (бытием)самостоятельное существование пустого пространства (небытия). Бытие —полное, небытие — пустое. — Согласно Фалесу, вода есть начало всего; из неевозникают все вещи и в нее они в конце концов разрешаются. — Об Анаксимандресм. прим. 310, т. II, гл. XII. — О Диогене Аполлонийском см. прим. 320, т. II, гл. XII. Мусей — невозможно определить, какого Мусея Монтень имел ввиду. — На основании одного этого упоминания об Аполлодоре нельзяопределить, какого Аполлодора Монтень имел в виду. Согласно учениюЭмпедокла, вещества периодически соединяются и разъединяются под действиемдвух основных сил: любви, как принципа соединения, и раздора, как принципаразъединения веществ. В соответствии с этим возникают и распадаютсяобразующие мир тела-вещества. — Согласно учению Гераклита, первоосновой мираявляется огонь.
468.
… учение Аристотеля об основах природных вещей… — Ср.Аристотель. Физика, I, 7.
Из общепризнанных положений нетрудно построить все, что угодно, так как остальная часть сооружения строится легко, без препятствий, по тому же закону, что и основание. Действуя таким путем, мы находим, что наши соображения твердо обоснованы, и рассуждаем уверенно; ибо наши учителя настолько завоевывают наперед наше доверие, что могут потом выводить все, что им угодно, по примеру геометров, исходящих из принятых ими постулатов. То, что мы согласны с нашими учителями и одобряем их, дает им возможность склонять нас то вправо, то влево и заставляет нас плясать под их дудку. Тот, чьим гипотезам верят, становится нашим учителем и богом: он строит столь обширный и на вид ясный план своих сооружений, что по ним он может, если захочет, легко поднять нас до облаков.
Применяя такой подход к науке, мы приняли за чистую монету изречение Пифагора, что всякий знаток должен пользоваться доверием в своей науке. Диалектик обращается к знатоку грамматики по вопросу о значении слов; знаток риторики заимствует у диалектика его аргументы; поэт заимствует у музыканта его ритмы, геометр — у знатока арифметики его пропорции; метафизик же принимает за основу гипотезы физики. Всякая наука имеет свои признанные принципы, которыми человеческое суждение связано со всех сторон. Если вы захотите разрушить этот барьер — главную причину заблуждений, вы тотчас же услышите исходящее из их уст поучение, что не следует спорить с теми, кто отрицает принципы.
Но у людей не может быть принципов, если божество не открыло им их. А все остальное — начало, середина и конец — не что иное, как бесплодная фантазия. Те, кто спорит против предвзятых положений, явно исходят из таких же предвзятых положений, которые можно оспаривать. Ибо всякое положение, высказываемое человеком, имеет такую же опору в авторитете, как и любое другое, если только разум не сделает между ними различия. Поэтому необходимо все их взвешивать и в первую очередь наиболее распространенные и властвующие над нашими умами. Уверенность в несомненности есть вернейший показатель неразумия и крайней недостоверности; и нет людей более легкомысленных и менее философских, чем филодоксы [469]
Платона. Надо исследовать все: горяч ли огонь, бел ли снег, можем ли мы признать что-либо твердым или мягким. Что же касается вздорных ответов, какие давались в древности, — вроде, например, того, что ставившему под сомнение тепло предлагали броситься в огонь, а не верившему, что снег холоден, советовали положить его себе на грудь, — то они совершенно недостойны истинных философов. Если бы нас оставили в нашем естественном состоянии, при котором мы воспринимали бы вещи так, как они представляются нашим чувствам, и если бы нам предоставили возможность следовать нашим простым потребностям, определяемым условиями нашего происхождения, то эти умники имели бы основание рассуждать таким образом; но у них мы научились считать себя судьями мира; от них мы восприняли представление, что человеческий разум является главным смотрителем всего, что находится вне и внутри небесного свода, что он способен все охватить, все может, что с помощью его все познается и постигается. Такой ответ годился бы для каннибалов, которые наслаждаются долгой, спокойной и мирной жизнью, не зная правил Аристотеля и даже самого названия физики. В этом случае такой ответ был бы лучше и убедительнее всех почерпнутых ими из разума или придуманных ими. Такой ответ могли бы дать вместе с нами все животные и все те, кто живет еще под властью простого и безыскусственного естественного закона; но философы отказались от этого. Мне не нужно, чтобы они говорили мне: «Это истинно потому, что вы так видите и чувствуете»; мне нужно, чтобы они мне сказали, чувствую ли я действительно то, что мне кажется; и если я действительно это чувствую, пусть они объяснят мне название, происхождение, все свойства и следствия тепла и холода, все качества действующего начала и начала, на которое воздействуют. В противном случае пусть они откажутся от своего звания философов, требующего принимать и одобрять только то, что доказано разумом; это их пробный камень при всех испытаниях; но он, разумеется, приводит к ошибкам и заблуждениям, ибо он слаб и недостаточен.469.
… нет людей более легкомысленных, чем… филодоксы… — Терминфилодоксы («любители мнений») Платон применяет в «Государстве» (V, 480 а),обозначая им людей, которые «обо всем мнят, не зная того, о чем имеютмнение», в отличие от истинных любителей мудрости — философов. Последниелюбят то, что знают, филодоксы же — то, о чем имеют мнение.
Чем мы можем лучше всего испытать разум как не посредством его же самого? Но если не следует верить его показаниям о самом себе, то как можно верить его суждениям о посторонних ему вещах? Если разум что-либо знает, то по крайней мере он знает, какова его собственная сущность и где его местонахождение. Он находится в душе и составляет часть ее или ее действие; ибо подлинный и главный разум, название которого мы неправильно присваивали нашему, находится в лоне бога: там его обиталище и убежище; оттуда он выходит, когда богу угодно дать нам узреть какой-нибудь луч его, подобно Палладе, вышедшей из головы своего отца, чтобы приобщиться к миру [470] .
470.
… подобно Палладе, вышедшей из головы своего отца… — Согласномифу, богиня мудрости и наук Афина Паллада родилась, выйдя в полномвооружении из головы Зевса.
Посмотрим же, чему человеческий разум учит нас о самом себе и о душе: не о душе вообще, которою почти вся философия наделяет небесные тела и важнейшие элементы, и не о той душе, которую Фалес, ссылаясь на действие магнита, приписывал даже неодушевленным предметам; но о той душе, которая находится в нас и которую мы поэтому должны лучше всего знать:
Ignoratur enim quae sit natura animai, Nata sit, an contra nascentibus insinuetur, Et simul intereat nobiscum morte dirempta, An tenebras Orci visat, vastasque lacunas, An pecudes alias divinitus insinuet se. [471]471.
Природа души неизвестна, неизвестно, рождается ли она вместе с теломили потом внедряется в тех, кто родился, погибает ли она вместе с нами,прекращая существование со смертью, спускается ли она во тьму к Орку и впустынные пространства или же по воле богов вселяется в других животных (лат.). — Лукреций, I, 113 ел.
Опираясь на соображения разума, Кратет и Дикеарх [472] учили, что души вообще не существует и что тело приводится в движение естественным движением, Платон — что душа есть самодвижущаяся субстанция, Фалес — что она представляет собой естество, лишенное покоя, Асклепиад — что она есть упражнение чувств, Гесиод и Анаксимандр — что она есть вещество, состоящее из земли и воды, Парменид — что она состоит из земли и огня, Эмпедокл — что она из крови:
Sanguineam vomit ille animam, [473]472.
Кратет — см. прим. 223; т. II, гл. XII. — Дикеарх Мессенский — см.прим. 31, т. I, гл. XX. — Асклепиад Вифинский (I в. до н. э.) — знаменитыйврач и естествоиспытатель.
473.
Он изрыгнул свою кровавую душу (лат.). — Вергилий. Энеида, IX, 349.
Посидоний, Клеант и Гален — что душа представляет собой тепло или теплородное тело:
Igneus est ollis vigor, et caelestis origo, [474]Гиппократа человеческий разум учил тому, что душа — это дух, разлитый в теле; Варрона — что она воздух, вдыхаемый ртом, согревающийся в легких, превращающийся в сердце в жидкость и распространяющийся по всему телу; Зенона — что она есть сущность четырех стихий; Гераклита Понтийского — что она есть свет; Ксенократа и египтян — что она переменное число; халдеян — что она есть сила, лишенная определенной формы:
474.
Она [душа] обладает огненной силой и имеет небесное происхождение (лат.). — Вергилий. Энеида, VI, 730. — Гиппократ (460 — ок. 377 гг. до н. э.) — прославленный врач, прозванныйотцом медицины.
Не забудем и Аристотеля, согласно которому душа есть то, что естественно заставляет тело двигаться и что он называет энтелехией [476] ; но это название ничего не объясняет, ибо оно ничего не говорит ни о сущности, ни о происхождении, ни о природе души, а лишь о ее действии. Лактанций, Сенека и большинство догматиков признавали, что душа есть нечто для них непонятное. Изложив все эти взгляды, Цицерон заявляет: Harum sententiarum quae vera sit, deus aliquis viderit. [477] «Я знаю по себе, — говорит святой Бернард [478] , — насколько бог непостижим, ибо я не в состоянии понять даже, что представляют собой части моего собственного существа». Гераклит, полагавший, что все полно душ и демонов, утверждал [479] , однако, что, как бы далеко мы ни подвинулись в познании души, мы все же никогда не узнаем ее до конца — так глубока ее сущность.
475.
Телу присуще некое жизненное состояние, которое греки называютгармонией (лат.). — Лукреций, III, 100.
476.
… что он называет энтелехией… — Энтелехией Аристотель называетосуществление в противоположность возможности. Душу Аристотель называетпервой энтелехией организма.
477.
Какое из этих мнений истинно, ведомоодному только богу (лат.). — Цицерон.Тускуланские беседы, I, 11.
478.
Бернард Клервоский (1091–1153) — французский церковный деятель,вождь воинствующей католической партии, враг Абеляра; Монтень имеет в видуего «Книгу о душе», гл. I.
479.
Гераклит… утверждал… — Приводится у Диогена Лаэрция, IX, 7.