Опыты (Том 1)
Шрифт:
Даны ли они только одним мудрецам? Относятся ли они только к немногим людям? Или безумцы и злодеи также стоят того, чтобы они, худшие существа вселенной, пользовались таким предпочтением перед всеми остальными?
Можно ли этому поверить? Quorum igitur causa quis dixerit effectum esse mundum? Eorum scilicet animantium quae ratione utuntur. Hi sunt dii et homines, quibus profecto nihil est melius [46] . Нет слов, чтобы достаточно осмеять это бесстыдное приравнивание людей к богам.
46.
Итак, кто скажет, для кого жесоздан мир? Для тех, следовательно, одушевленных существ, которые одареныразумом, то есть для богов и для людей, ибо нет ничего лучше их (лат.). — Слова стоика Бальба вдиалоге Цицерона (О природе богов, II, 53).
Есть ли в этом жалком существе хоть что-нибудь достойное такого преимущества? Подумайте только о нетленной жизни небесных тел, их красоте, их величии, их непрерывном и столь правильном движении:
cum suspicimus magni caelestia mundi Templa super, stellisque micantibus aethera fixum, Et venit in mentem lunae solisque viarum. [47]Подумайте о том, какую огромную власть и силу имеют эти небесные тела не только над нашей жизнью и превратностями
47.
Когда мы устремляем взор к необъятным небесным пространствам и видим вмерцании звезд неподвижное сияние эфира над нами, и обращаем мысль кдвижениям луны и солнца (лат.). — Лукреций,V, 1203.
но, как учит нас наш разум, даже над нашими склонностями, над нашей волей, которой они управляют и движут по своему усмотрению:
speculataque longe Deprendit tacitis dominantia legibus astra, Et totum alterna mundum ratione moveri, Fatorumque vices certis discernere signis. [49]48.
Жизнь и действия людей он [бог] ставит в зависимость от небесныхсветил (лат.). — Манилий.Астрономика, III, 58.
49.
Человек понимает, что эти издали глядящие светила властвуют над ним всилу сокровенных законов, что вся вселенная движется благодаря череде,причин и что исход судеб можно различить по определенным знакам (лат.). — Манилий.Астрономика, I, 60.
Подумайте о том, что не только отдельный человек, будь то даже король, но и целые монархии, целые империи и весь этот подлунный мир изменяется под воздействием малейших небесных движений:
Quantaque quam parvi faciant discrimina motus: Tantum est hoc regnum, quod regibus imperat ipsis! [50]А что сказать, если наши добродетели, наши пороки, наши способности, наши знания и даже само это рассуждение о силе небесных светил и само это сравнение их с нами проистекают — как полагает наш разум — с их помощью и по их милости;
50.
Столь малые движения порождают такие различия; таково это царство,властвующее над самими государями (лат.). — Манилий.Астрономика, I, 55 и IV, 93.
51.
Один, обезумев от любви, может переплыть море и разрушить Трою. Другойсудьбою предназначен к созданию законов. Вот сыновья, убивающие отца, вототцы, убивающие детей, вот сходятся вооруженные братья, наносящие друг другураны. Не мы виною этих распрей. Мы вынуждены так действовать, наказыватьсамих себя и раздирать на части. Неизбежно и то, что сама судьба должнаоцениваться под этим углом зрения (лат.). — Манилий. Астрономика, IV, 79 и 118.
Если даже та доля разума, которой мы обладаем, уделена нам небом, как же может эта крупица разума равнять себя с ним? Как можно судить о его сущности и его способностях по нашему знанию! Все, что мы видим в небесных телах, поражает и потрясает нас. Quae molitio, quae ferramenta, quae vectes, qui machinae, qui ministri tanti operis fuerunt [52] ? На каком же основании лишаем мы их души, жизни, разума? Убедились ли мы в их неподвижности, бесчувствии, неразумии, мы, не имеющие с ними никакого общения и вынужденные им лишь повиноваться? Сошлемся ли мы на то, что мы не видели ни одного существа, кроме человека, которое наделено было бы разумной душой? А видели ли мы нечто подобное солнцу? Перестает ли оно быть солнцем от того, что мы не видели ничего подобного? Перестают ли существовать его движения на том основании, что нет подобных им? Если нет того, чего мы не видели, то наше знание становится необычайно куцым: Quae sunt tantae animi angustiae [53] ! Не химеры ли это человеческого тщеславия — превращать луну в некую небесную землю и представлять себе на ней, подобно Анаксагору [54] , горы и долины, находить на ней человеческие селения и жилища и даже устраивать на ней, ради нашего удобства, целые колонии, как это делают Платон и Плутарх, а нашу землю превращать в сверкающее и лучезарное светило? Inter cetera mortalitatis incommoda et hoc est, caligo mentium, nec tantum necessitas errandi sed errorum amor [55] . Corruptibile corpus aggravat animam, et deprimit terrena inhabitatio sensum multa cogitantem [56] .
52.
Какие приготовления, какиеорудия, какие рычаги, какие машины, какие рабочие потребовались дляпостройки такого грандиозного здания? (лат.). — Цицерон. О природе богов, I, 8.
53.
К чемузаключать наш разум в такие теснины? (лат.). — Цицерон. О природебогов, I, 31.
54.
Анаксагор (500–428 до н. э.) — древнегреческий философ. —Приводимое в тексте см. Диоген Лаэрций, II, 8.
55.
Среди множества недостатков нашей смертной природы есть итакой: ослепление ума — не только неизбежность заблуждений, но и любовь кошибкам (лат.). — Сенека. О гневе, II, 9.
56.
Ибо тленное тело отягощаетдушу, и эта земная храмина подавляет многозаботливый ум (лат.). — Книга премудростиСоломона, IX, 13–15.
Самомнение — наша прирожденная и естественная болезнь. Человек самое злополучное и хрупкое создание и тем не менее самое высокомерное [57] . Человек видит и чувствует, что он помещен среди грязи и нечистот мира, он прикован к худшей, самой тленной и испорченной части вселенной, находится на самой низкой ступени мироздания, наиболее удаленной от небосвода, вместе с животными наихудшего из трех видов [58] , и, однако же, он мнит себя стоящим выше луны
и попирающим небо. По суетности того же воображения он равняет себя с богом, приписывает себе божественные способности, отличает и выделяет себя из множества других созданий, преуменьшает возможности животных, своих собратьев и сотоварищей, наделяя их такой долей сил и способностей, какой ему заблагорассудится. Как он может познать усилием своего разума внутренние и скрытые движения животных? На основании какого сопоставления их с нами он приписывает им глупость [59] ?57.
Человек самое злополучное… создание и… самое высокомерное. —Приводимое высказывание принадлежит Плинию Старшему. Оно настолько пришлосьМонтеню по душе, что было выгравировано в числе других изречений на потолкеего библиотеки. Монтень цитирует его и в других главах своей книги.
58.
Человек… находится… вместе с животными… из трех видов… — т. е. наземных животных, ибо Монтень считает, что два других вида их — птицы ирыбы — находятся в лучшем, более благоприятном положении.
59.
На основании какого сопоставления… он приписывает им глупость? —Дальше Монтень будет доказывать, вопреки Раймунду Сабундскому, что человекне выше животных. Страстная защита животных, с которой выступил Монтень,произвела огромное впечатление не только на умы его современников, но и напоследующие поколения. Монтень сделал популярным смелое изречение, что зверитак же умны, как и люди, а нередко даже умнее людей. Век Декарта проявилживейший интерес к психологии животных, и хотя Декарт и Мальбранш отверглитезис Монтеня, проблема психологии животных оставалась предметом горячихспоров в ученых кругах. В 1648 г. Габриэль Ноде, друг крупнейшегофилософа-материалиста Гассенди, издал сочинение Иеронима Рорария на этутему: «О том, что неразумные животные часто лучше пользуются разумом, чемчеловек» (Quod animalia bruta saepe ratione utantur melius homine). Смелыйтезис Монтеня несомненно сыграл свою роль в решении папской цензуры в 1676 г. внести «Опыты» в Индекс запрещенных книг, ибо вопрос о природе животныхбыл очень актуален в эти времена и являлся предметом ожесточенных споровмежду защитниками католической ортодоксии и представителями передовой науки.Из просветителей XVIII в. , которые все в известной мере испытали на себевлияние Монтеня, особенно широко использовал аргументацию Монтеня о разумеживотных Ламетри.
Когда я играю со своей кошкой, кто знает, не забавляется ли скорее она мною, нежели я ею! Платон в своем изображении золотого века Сатурна [60] относит к важнейшим преимуществам человека тех времен его общение с животными, изучая и поучаясь у которых, он знал подлинные качества и особенности каждого из них; благодаря этому он совершенствовал свой разум и свою проницательность, и в результате жизнь его была во много раз счастливее нашей. Нужно ли лучшее доказательство глупости обычных человеческих суждений о животных? Этот выдающийся автор полагал [61] , что ту телесную форму, которую дала им природа, она в большинстве случаев назначила лишь для того, чтобы люди по ней могли предсказывать будущее, чем в его время и пользовались.
60.
Платон в своем изображении золотого века Сатурна… — С именемСатурна было связано представление о «золотом веке», когда люди жили вдостатке и вечном мире, не зная собственности, сословного неравенства,рабства. У Платона этот миф подробно излагается в диалоге «Политик», 271 а —274 а, где Платон исходит из того, что в век Сатурна-Кроноса животные былиодарены умом, умели говорить и общались с людьми.
61.
Этот выдающийся автор полагал… — Платон. Тимей, 72 b.
Тот недостаток, который препятствует общению животных с нами, — почему это не в такой же мере и наш недостаток, как их? Трудно сказать, кто виноват в том, что люди и животные не понимают друг друга, ибо ведь мы не понимаем их так же, как и они нас. На этом основании они так же вправе считать нас животными, как мы их. Нет ничего особенно удивительного в том, что мы не понимаем их: ведь точно так же мы не понимаем басков и троглодитов. Однако некоторые люди хвастались тем, что понимают их, например Аполлоний Тианский, Меламп, Тиресий, Фалес и другие [62] . И если есть народы, которые, как утверждают географы, выбирают себе в цари собаку [63] , то они должны уметь истолковывать ее лай и движения. Нужно признать равенство между нами и животными: у нас есть некоторое понимание их движений и чувств, и примерно в такой же степени животные понимают нас. Они ласкаются к нам, угрожают нам, требуют от нас; то же самое проделываем и мы с ними.
62.
Аполлоний Тианский (I в. н. э.) — философ неопифагорейской школы,странствующий пророк и «чудотворец», родом из малоазийского города Тианы.Почти единственным источником сведений о нем является жизнеописание,составленное в начале III в. софистом Филостратом, — источник крайнененадежный и полный фантастических рассказов. — Приводимое в тексте см.Филострат. Жизнеописание Лполлонил Тианского, I, 20. — Меламп — упоминаемыйу Гомера («Одиссея») прорицатель в Пилосе, понимавший язык всех созданий. —Тиресий — легендарный фиванский слепец-предсказатель, играющий видную роль всказаниях о царе Эдипе. — Фалес — см. прим. 43, т. I, гл. XIV.
63.
… есть народы, которые… выбирают себе в цари собаку… — Монтеньздесь опирается на Плиния Старшего (Естественная история, VI, 35).
В то же время известно, что и между самими животными существует глубокое общение и полное взаимопонимание, причем не только между животными одного и того же вида, но и различных видов:
Et mutae pecudes et denique saecla ferarum Dissimiles soleant voces variasque cluere Cum metus aut dolor est, aut cum iam gaudia gliscunt. [64]Заслышав собачий лай, лошадь распознает, злобно ли лает собака, и нисколько не пугается, когда собака лает совсем по-иному. Но и относительно животных, лишенных голоса, мы без труда догадываемся по тем услугам, которые они оказывают друг другу, о каком-то существующем между ними способе общения; они рассуждают и говорят с помощью своих движений:
64.
Ведь и бессловесные домашние животные и дикие звери издают различныезвуки, в зависимости от того, испытывают ли они страх, боль или радость(лат.). — Лукреций, V,1058.
Почему бы и нет? Ведь видим же мы, как немые при помощи жестов спорят, доказывают и рассказывают разные вещи. Я видел таких искусников в этом деле, что их действительно можно было понимать полностью. Влюбленные ссорятся, мирятся, благодарят, просят друг друга, уславливаются и говорят друг другу все одними только глазами:
65.
В силу тех же причин, какие, судя по всему, и детей, не владеющихречью, вынуждают жестикулировать (лат.). —Лукреций, V, 1029.