Орбинавты

— Я не знаю, так ли это, — ответила заинтригованная Консуэло своим обычным голосом. — Просто снится что-то, и ты думаешь, что все это с тобой происходит на самом деле. А потом просыпаешься и понимаешь, что это был сон. И в большинстве случаев забываешь его.

— Неужели тебе никогда не приходилось во сне что-то пожелать или чего-то испугаться?

— Да, ты прав, мой дикий, но наблюдательный вестгот. В сновидениях часто бывает так, что ты страшишься какого-то развития событий и именно оно и происходит.

— Вот именно! — вскричал Алонсо. — Причем происходит сразу, безотлагательно. Верно?

— Ну что ж, да, пожалуй, так оно и есть.

— Теперь просто поверь мне, — так как у меня есть такой опыт, — что, если ты в сновидении чего-то пожелаешь, то оно обычно происходит. Не всегда в точности в том виде, в каком ты этого ждешь, но происходит немедленно.

— Верю! — Консуэло с огромным интересом смотрела на Алонсо. — А ты расскажешь мне про этот свой опыт?

— Расскажу. — Обещание слетело с его уст прежде, чем Алонсо понял его смысл. Но он тут же успокоил себя: в сущности, в тот момент, когда Консуэло предложила ему воображать, что явь — это сон, он уже принял решение поделиться с ней тайной «Света в оазисе». — Но не сегодня, сьелито,мне нужно собраться с мыслями. Давай вернемся к нашей теме.

— К теме нашего диспута! — поправила его Консуэло. — До сих пор перевес в нем был на твоей стороне, но предупреждаю: легкой победы не жди!

— В таком случае вот мой самый трудный вопрос. — Он опять заговорил официальным голосом участника научного или богословского диспута. — Если во сне наша мысль мгновенно приводит к переменам, а в реальности этого не происходит, то не разбивает ли данное наблюдение в пух и прах ваш основной тезис, уважаемый собрат?

— Я не согласна с тем, что в реальности этого не происходит. Ведь все, что нас окружает, берет начало в человеческой мысли! И эти гобелены, и эти кружева, и форма этого стола, и его цвет, и способ обработки древесины, из которой он сделан. Все это сначала кто-то придумал и продумал. Даже в природе можно найти много такого, чего в ней не было бы, если бы не человеческая мысль: планировка садов, постриженные кусты, выведение новых сортов фруктов.

— Подожди, подожди! — То, что говорила Консуэло, было совершенно очевидным, но не имело отношения к его вопросу, и Алонсо решил, что она его не поняла. — Вероятно, я плохо объяснил свой тезис.

— Тогда высказывайтесь проще, господин бакалавр, ради туго соображающего оппонента, — смиренным голосом попросила Консуэло, однако в глазах ее бегали такие же смешинки, какие он часто видел во взгляде Фернандо де Рохаса.

— Если ты сейчас представишь себе, — сказал Алонсо, — что этот стол проделал три шага в сторону всеми своими ножками, то на самом деле ничего не произойдет. Между тем, если вообразить то же самое в сновидении, то что-нибудь обязательно случится: или стол сделает именно то, что ты представила, или он как-то трансформируется, или вообще исчезнет эта комната, и ты окажешься в другом месте. Твоя мысль непременно скажется на содержании сна.

— Опять верю тебе на слово. Алонсо, ты действительно умеешь делать такие вещи?! А я думала, ты умеешь только читать океаны текстов, ходить бесшумно, как большой кот, и соблазнять женщин, следуя учению старой и мудрой доньи Консуэло. Не забудь, что обещал рассказать мне о своих сновидческих опытах! — Восхищенная Консуэло вышла из роли лиценциата на диспуте, но предмета спора не забыла. — И все же, при всем уважении к твоему немыслимому управлению снами, должна оспорить твой вывод. Приведенный пример вовсе не доказывает, что природа яви существенно отличается от природы сна.

— Как?! — Алонсо показалось, что он все объяснил очень понятно. Неужели придется искать третий способ изложения столь простой мысли?

Не пришлось. Как оказалось, на сей раз собеседница прекрасно поняла, о чем он толкует.

— Алонсо, — терпеливо пропела она своим контральто. — Неспособность сдвинуть стол одним только воображением можно объяснить очень просто. Явь — это более медленный сон, чем те, что ты видишь по ночам или во время сиесты. Она соткана из более тягучей и неповоротливой материи. Поэтому этот большой сон длится намного дольше, чем малые сны. Вот и все! Ну что? Признаешь себя побежденным в диспуте?

— Нет, подожди! — Алонсо с удивлением припомнил, что и сам использовал термины «большой сон» и «малый сон», когда говорил с Мануэлем де Фуэнтесом во внутреннем дворе дома дяди Хосе. Теперь он еще больше утвердился в решении рассказать Консуэло о манускрипте. — Ты хочешь сказать, что достаточно просто пожелать, чтобы этот стол сдвинулся с места, после чего можно спокойно пойти заниматься другими делами, а когда пройдет достаточно времени, скажем, неделя, стол действительно шагнет в сторону?

— Почему именно неделя? Может быть, для этого нужно двести лет? Откуда же мне знать?

— А быстрее нельзя?

— Попробуй. Но я думаю, что придется желать этого долго и неотрывно. Одной мимолетной мысли здесь не хватит. Это же медленный сон! Легко ли плавать в варенье, если ты муха? Нет, нелегко, потому что варенье для мухи — это очень вязкая среда. Надо прилагать усилие за усилием. В данном случае речь идет об усилии твоей мысли. А ты захотел просто один раз пожелать, чтобы стол двинулся, и этим отделаться. Думаю, мы не видим, как наши мысли сказываются на реальности, именно потому, что постоянно скачем с мысли на мысль. А вот если сумеем продолжительное время сосредотачиваться на чем-то, то, как знать, к чему это может привести?..

Алонсо неожиданно понял, что такое объяснение совершенно не противоречит логике. С восхищением взглянув на оппонента, он признал:

— Да, в этом диспуте ты победила, сьелито.Но прежде чем мы закончим разговор и я удалюсь на целых три невыносимо долгих дня, скажи мне еще кое-что. Если бы я попросил тебя поменяться со мной ролями и отстаивать противоположный тезис, ты бы все равно победила?

— Возможно, но не обязательно, потому что я своим глупым женским естеством чувствую, что явь действительно соприродна сну. Естественно, мне легче защищать те идеи, в которые я верю. В конце концов, мы с тобой все-таки не в университете.

Алонсо казалось, что он начнет скучать по Консуэло еще до того, как вернется в гостиницу, но он ошибся вдвойне. Во-первых, скучать он начал намного раньше — как только вышел из ее дома. А во-вторых, тоска по ней оказалась не смертельной.

Он действительно в течение трех дней исправно напоминал себе, что все вокруг есть не что иное, как его сон. Алонсо делал это всякий раз, когда мысли возвращались к Консуэло. И оказалось, что в результате такого упражнения тоска по обитательнице особняка на предмостной площади немного смягчается. Но для настоящего душевного покоя этого было недостаточно.