Орбинавты

Алонсо, вспомнив слова зеленщика в Мадриде о том, что Пако не больше тридцати лет, и, недоумевая, как он может иметь внучку, решил, что зеленщик просто ошибся.

Последовав полученному совету, Алонсо приблизился к Лоле Эль-Рей. Это была довольно молодая женщина, смуглая, смазливая, с двумя длинными черными косами. Она сидела на повозке, груженной всяческим бельем, одеялами и подушками, среди которых возилась русоволосая девочка месяцев восьми-девяти.

— Простите, — обратился он к Лоле, — мне сказали, что человек, которого я ищу, Пако Эль-Рей, — ваш отец. Не могли бы вы показать мне, где он сейчас находится?

Лола внимательно осмотрела его, как будто решая, заслужил ли он чести получить столь важные сведения. Видимо, сочтя его достойным, она улыбнулась, отчего на щеке у нее образовалась прелестная ямочка, и чуть слышно кашлянула. К ним тут же подошла худая пожилая женщина в тюрбане.

— Здравствуйте, сеньор, — обратилась она к Алонсо. — Пойдемте, я отведу вас к Пако.

Девочка на повозке, увидев женщину, захныкала и потянулась к ней. Та наклонилась и погладила ребенка по головке.

— Хочешь играть, Бланка? Соскучилась по бабке Зенобии? Не сейчас, крошка, не сейчас, красавица моя! Вот отведу молодого сеньора к твоему деду и вернусь. Смотри, не скучай!

Девочка тут же успокоилась, как будто поняла услышанное.

Алонсо отметил, что маленькая Бланка, в отличие от своей матери, была очень светлая, белокожая, с русыми локонами и серыми глазами. Среди смуглых цыган она выглядела подкидышем.

Пако Эль-Рей вышел из кузницы, когда ему сказали, что некий молодой сеньор хочет его видеть. Он был крепкого телосложения и выглядел необыкновенно моложаво, даже несмотря на растрепанную черную бороду. Если бы Алонсо не знал, что это отец Лолы, он никогда бы об этом не догадался.

— Чем могу быть полезен вам, сеньор? — поинтересовался Пако.

— Здравствуйте, я книготорговец из Саламанки. Меня зовут Алонсо Гардель. Знаю, это имя вам ничего не говорит, но, возможно, вы слышали имя моего прадеда. Его звали Омар Алькади, и жил он в Гранаде.

Услышав имя Омара, Пако внимательно взглянул на Алонсо, и в глазах его появилось какое-то новое выражение. Алонсо был уверен, что собеседнику знакомо это имя. Однако Пако молчал.

— Насколько я знаю, он дружил с человеком, которого звали так же, как и вас, Франсиско Эль-Рей, — добавил Алонсо, смущаясь и не совсем представляя себе, что еще ему надо сказать, если кузнец будет и дальше хранить молчание. Вся семья их, что ли, сговорилась молчать, как будто набрали в рот воды?

Алонсо показал печатку с изображением черепахи.

— Этот перстень Франсиско Эль-Рей подарил когда-то моему прадеду. Он сам его изготовил. Простите, возможно, это вовсе не мое дело, но не был ли Эль-Рей вашим предком? — спросил Алонсо, краснея от того, как глупо звучат его слова.

То ли из-за жаркого полуденного солнцепека, то ли по какой-то другой причине, у Алонсо было какое-то притупленное восприятие времени. Ему казалось, что их разговор длится уже давно, хотя они ничего друг другу так и не сказали.

— Вы меня извините, — произнес наконец Пако глубоким мелодичным тенором, и Алонсо почему-то показалось, что он заранее знал, как звучит его голос. — Моего деда действительно звали так же, как и меня, и он был ювелиром и вполне мог изготовить такой перстень. Но я не успел его застать. Он исчез или умер. Во всяком случае, когда я рос, его с нами уже не было. Не знаю, что именно вы хотели о нем узнать, но мне известно еще меньше, чем вам. Сожалею. — Он развел руками.

Пунцовый, очень недовольный собой, Алонсо покинул стоянку цыган. В голове его крутился воображаемый вариант диалога с Пако, тот, который мог бы иметь место, но так и не состоялся. Алонсо представлял, что напрямую задает кузнецу вопрос: «Знаете ли вы, кто такие орбинавты?», не понимая, почему так и не решился сделать это на самом деле.

Воображаемый Пако в ответ говорил нечто совершенно невразумительное, вроде того, что он и есть тот самый Франсиско Эль-Рей, которым интересуется гость. А затем кузнец сам о чем-то спросил Алонсо и, получив ответ, потерял к нему всякий интерес. Несмотря на то что конкретное содержание диалога ускользало от Алонсо, сам этот нелепый сюжет повторялся много раз и так утомил его, что он решил заставить себя думать о чем-нибудь другом.

Долго заставлять не пришлось: перед глазами как-то сам собой всплыл образ высокой, крупной, синеглазой хозяйки Каса де Фуэнтес.

Вскоре Алонсо побывал по делам в Кордове. В гостях у дяди Хосе были венецианские купцы, в том числе и старый знакомый семейства Гардель Луиджи Грациани. Венецианцы только что вернулись из деловой поездки в Стамбул, как сейчас назывался Константинополь.

— Можете себе представить, — рассказывал Грациани, — как повезло в прошлом году тем еврейским изгнанникам из Кастилии и Арагона, которые отправились в Османскую империю! Не знаю, как приняли их в других странах, но турки не чинят им никаких препон. Евреи беспрепятственно занимаются там морской и сухопутной торговлей и различными ремеслами. Они познакомили турок с применением современных бомбард. Говорят, их султан Баязет Второй недавно заявил: «Фердинанд Католический — глупый король! Он разорил свою страну и обогатил нашу!» А вы как думаете, друзья мои, мудро ли поступили ваши монархи, изгнав евреев из страны?

Хосе, Энрике, Алонсо, Ибрагим — никто из них не ответил на этот вопрос. В Кастилии участились столкновения католиков и мавров, протестующих против попыток насильственного крещения. Почти никто не сомневался, что вскоре им предстоит разделить участь евреев [54] . Говорить на эту тему ни у кого не было желания. Грациани понял, что сказал бестактность, и замолчал.

— Меня интересует, как сложилась судьба одной еврейской семьи, которая переехала в прошлом году в Фес, — сказал Алонсо. — Не собираетесь ли вы, сеньоры, побывать в ближайшее время в Марокко?

54

Что и произошло в 1502 году, когда из обоих испанских королевств были изгнаны все мавры, не согласные перейти в католичество. Спустя еще полвека в Испании вспыхнуло крупное восстание морисков, которое было жестоко подавлено.

Один из итальянцев ответил, что планирует поездку по марокканским эмиратам, и обещал навести там справки о гранадских Абулафия.

Вечером Алонсо сидел у деда в его комнате на втором этаже и рассказывал о разговоре с Пако Эль-Реем, оставившем у него впечатление чего-то до крайности неудачного и нелепого. Одна деталь в его рассказе очень заинтересовала Ибрагима.

— Ты говоришь, что после встречи ты воображал другой вариант разговора? И что эти мысли долго преследовали тебя, хотя ничего конкретного в них не было. Верно?

— Да, что-то в этом роде.

— Точно такие же переживания были у моего отца после того, как Франсиско проделал трюк с письмом о рождении племянника. Можно предположить, что, поскольку Омар был непосредственно втянут в сферу того изменения, которое Франсиско произвел с реальностью, его сознание имело частичный доступ к измененному витку. Но не такой отчетливый, как ум самого орбинавта. Поэтому воспоминания о том, что произошло в ином варианте яви, представились ему бессмысленным порождением его собственного воображения и вскоре исчезли.