Орден во всю спину 2

– Ты чего встал? – рявкнул Людвиг, толкнув его в плечо. – Лечи!

– Ага, – отозвался Ярослав и, совершенно невозмутимо нагнувшись к ране, начал монотонно напевать:

– Поправляйся скорее, заживай быстрее, выздоравливай….

Булавкин замер с открытым ртом.

– Ты чё, издеваешься?! Кто так лечит? Ты вообще доктор или нет?!

Ярослав пожал плечами и после секундной паузы сказал:

– Ну… знахарь.

Эти люди и раньше не верили, что Косой действительно был единственным врачом в городе. Ещё бы – при их первой встрече он ютились в покосившейся лачуге на краю трущоб, и вдруг, спустя каких-то пару дней, оказывается, что он "доктор"? Ну да, конечно. Для них это звучало, как дурная шутка.

– Если у тебя, милок, руки золотые, – приговаривал про себя кто-то из солдат, – то где ж ты раньше-то прятался? Почему не лечил? – так, очевидно, думали многие.

Но сейчас ирония испарилась. Лица у всех были напряжённые, в глазах читалось одно – тревога и досада. Тут вспомнилась старая, затертая до дыр поговорка:

"Отчаянные времена требуют отчаянных мер".

И вот в такой момент Ярослав выдает:

– Знахарь.

Тишина повисла между машинами, только где-то в лесу потрескивали ветки под лапами ночных зверей.

– Какой, к чёрту, знахарь? – наконец выдавил кто-то.

Людвиг Булавкин раздражённо махнул рукой, будто отгонял назойливую муху.

– Да встань ты уже…, – буркнул он Косому. Потом, разворачиваясь к водителю, присел на корточки и мягче спросил: – Ну что, сильно болит? Терпишь?

Ярослав, не желая влезать в этот спектакль, отошёл чуть в сторону и окинул взглядом стоянку. Раньше в их конвое было пять внедорожников и один старенький пикап, а теперь… он насчитал только четыре машины.

Два автомобиля выбыло из строя – один врезался в дерево и уже выпускал из-под капота клубы белёсого пара, другой лежал на боку после того, как его, как консервную банку, опрокинул рогами разъярённый олень.

Судя по всему, ремонт будет делом почти невозможным. Косой в технике был ноль – всё, что он понимал о машинах, сводилось к тому, что туда льют бензин и иногда масло. Оставалось лишь ждать вердикта тех, кто разбирается в этих железных зверях получше.

Второй лейтенант Станислав Хромов уже разослал своих людей осмотреть повреждения. Спустя несколько минут они вернулись с мрачными лицами:

– Машину, которую врезалась в дерево, – сказал один, – уже не поднять. В двигателе дыры… такие, что кулак пролезет. Даже в утиль не сгодится.

Но и могучий олень, едва не перевернувший весь конвой, не ушёл с поля боя без потерь. Ярослав Косой заметил неподалёку обломок рога – крепкий, отполированный временем и ветрами, теперь же грубо расколотый, словно кто-то отломал кусок древнего копья. По свежему излому было видно – треснул он совсем недавно, в этом самом столкновении.

Людвиг Булавкин, по-прежнему нахмуренный, подошёл к Станиславу Хромову:

– Ну что, Стас, железо наше ещё поедет или хоронить?

– Надо глянуть ту, что на бок легла, – ответил тот, кивнув на перевёрнутый внедорожник. Несколько солдат уже пытались приподнять его домкратами, соскальзывающими в рыхлую землю. После короткого, но внимательного осмотра Хромов подвёл итог:

– Всё, труп. Тут даже мать-слесарь не воскресит. Мотор пробит в нескольких местах. Но хоть скорость была небольшая, деревья смягчили удар – кузов почти цел. Можно снять запчасти и воскресить одну из остальных машин.

– Одну? – Булавкин недоверчиво приподнял брови. – Да нас тут как селёдок в банке! Что теперь, по жребию решать, кто пешком пойдёт?

Хромов почесал щёку и, оглянувшись на пикап, заметил:

– В кузове ещё есть место…

Ярослав, до этого тихо присевший в сторонке, вскинул руку, будто школьник на уроке:

– Я пойду!

– Да чтоб тебя! – отрезал Людвиг. – Да я сам лучше там раскорячусь, чем тебя туда посадят!

Хромов, не тратя время на препирательства, коротко скомандовал ремонтникам:

– Инструменты в руки – и за работу!

Солдаты частных войск, не споря, потащили тяжёлые чемоданы с ключами, кувалдами и смазанными в солидоле тросами. Металл звенел, гайки падали в траву, кто-то ругался сквозь зубы, пока коленями упирался в горячий от солнца капот.

Тем временем Хромов с каменным лицом повернулся к вооружённым бойцам, что стояли по периметру:

– Глаза в оба! Если увидите хоть шорох, стреляйте без предупреждения.

В его голосе слышалась та сухая строгость, за которую солдаты уважают командиров. Он прекрасно понимал: пока люди по уши в ремонте, стая или какая-нибудь тварь вроде того оленя может подкрасться, и тогда будет поздно.

Ярослав присел на корточки у колеса, внимательно наблюдая за ловкими движениями механиков. Пальцы солдат бегали по деталям, откручивали болты, вытаскивали кабели, и всё это казалось ему таинственным ремеслом, сродни колдовству. Машины – особенно такие громоздкие, как внедорожники, – всегда притягивали его: в этих кусках стали и проводов таилась не просто сила, но и знание, память целого мира.

Людвиг, скрестив руки на груди, усмехнулся:

– Ну и что, Косой, хоть что-то понимаешь в том, что они тут шаманят?

Ярослав покосился на него и пожал плечами:

– Понятия не имею. А ты?

Булавкин на секунду замялся, отвёл взгляд и буркнул:

– Да ни хрена, если честно.

Ветер принес запах разогретого металла, машинного масла и прелых листьев. Где-то неподалёку потрескивала ветка – то ли зверь, то ли просто обломился сук. Все напряглись, но охрана лишь крепче перехватила оружие, а ремонтники, не поднимая головы, продолжили крутить гайки, будто каждая минута стоила им жизни.

– Послушай, мы оба толком не понимаем, чем они там занимаются, – медленно произнёс Косой, но никто, похоже, не собирался ему отвечать.

Он махнул рукой и замолчал. С утра и до самого полудня возле машин стоял гул – солдаты частной охраны возились с ремонтом, лязгали инструментами, спорили, пыхтели. А в стороне Людвиг Булавкин с командирами обсуждал новый порядок – как рассадить людей и как теперь выстраивать оборону, если вдруг снова попадутся такие твари, как тот олень.

– Если ещё раз наткнёмся на этих рогатых монстров, надо сразу стрелять, – буркнул кто-то, смолив самокрутку.

– А если пули их не возьмут? – мрачно спросил другой. – Ты видел, какая у него башка? Такой череп только в глаз пробьёшь, и то если повезёт.