Орден Змей

Я зря переживал: как только Генка прекратил экзекуцию, Демарко вскочил на ноги и вновь бросился драться.

— Надо охладить его пыл, — мне пришла в голову идея, — кинем в подвал!

— Точно, — глаза Генки загорелись.

Вдвоем мы подхватили бодающегося парня, и потащили в подвал, куда тот и был благополучно препровожден. Дверь со скрипом закрылась, оставляя итальянца наедине с темнотой и съестными припасами семьи Заморовых и Назловых, если уж вспомнить про нас с сестрицей Машкой. Вслед нам неслись длинные ругательства, требования выпустить на волю и стук в закрытую дверь.

— Засеки час, — сказал я Генке, указывая на его наручные часы. Друг обожал любые механизмы, и даже порой помогал часовщику Вульфу Поллеру в его работе.

— Может, два? — предположил Заморыш, отмечая, сколько сейчас времени.

— Не, лучше не рисковать. Кто его знает, этого теплокровного, замерзнет еще насмерть, — возразил я.

— Так и быть, — сморщившись, неохотно согласился друг.

Поднявшись по ступенькам вверх, мы закрыли большой откидной люк.

— О! Почти не слышно, — довольно сказал Генка.

Сегодня была суббота, и уроки в гимназии отменили из-за болезни учителя. Потому я позволил себе поспать подольше, и отправился на пробежку с Васькой. Она как раз занимала около часа, так что к моменту вызволения пленного я должен был вернуться. Но, прибежав домой, Генку я не обнаружил.

— Ваня! — на пороге меня встретила встревоженная «купчиха» Саша, чему я страшно удивился, ведь она с нами не разговаривала из-за итальянца. — Ваш Илья Шамонкин пропал. Пришла Вера и они с Генкой убежали его искать.

— Когда? Куда?

— На кудыкину гору, — ответила Саша, недовольно скрестив руки на груди, — в семинарию для начала, конечно. Минут десять назад.

На разговор вышла сестра.

— Машка, беги к Васькиному дому на Кузнецкую, скажи ему, — попросил я, — только Лёшку возьми.

— Хорошо, братик, — согласилась озабоченная Машка.

Захватив с собой своего пса Митрофана, сломя голову я побежал на Соборную площадь, где в Ново-Логутвенском монастыре располагалось духовное училище. Там Генка бил какого-то семинариста, а Вера и соученики избиваемого стояли рядом. Будущий поп был старше и больше щуплого Заморыша, но наш малыш избивал его, видимо, наверстывал пропущенные тренировки. «Если так дело продолжится, то к вечеру Генка побьет полгорода», — усмехнулся про себя я.

А испуганная Вера рассказала мне, что стряслось. Я-то первым делом подумал на аптекаря Юхневича, но оказалось, что он ни при чем, по крайней мере так пока казалось. Барышня поведала, смущаясь, что Шамон каждое утро заходил за ней и они вместе отправлялись на учебу. Илья доводил Веру в Женскую гимназию, а сам бежал на площадь в Училище.

Вот только сегодня он за ней не зашел, и она, почувствовав неладное, побежала на Никольскую улицу к Шамонкиным, но выяснилось, что Илья пропал еще вчера вечером, а полиция уже искала пропавшего мальчишку. После этого Барышня и прибежала к Заморовым, а Генка потащил ее в семинарию. Там щуплый Генка пригрозил собравшимся во дворе ученикам арбалетом, и они быстренько сдали виновного.

— Генка, погоди, остановись, — попытался я образумить разошедшегося друга.

— Ублюдок, — Заморыш еще раз зарядил по лежащему телу, и наконец прекратил экзекуцию.

— Расскажи еще раз, — обратился я к ученику и помог его встать.

— Демоны проклятые! — начал было незадачливый ученик, но Генка навел на него арбалет, и тот с истинно христианским смирением продолжил. — В общем, вчера мы с Шамоном захотели выпить. Ну то есть я его развел, чтобы он пошел и попробовал купить водки или вина. Он вон какой лоб огромный. Ну и пошли мы в ренсковый погреб к Нерестову.

— И? — недоуменно поднял я бровь.

— Что и? Всё, он оттуда и не вышел. Я его подождал еще сколько-то, ну и пошел домой.

— Ты нормальный вообще? почему никому не сказал? — кулаки зачесались уже у меня, но чудом сдержался. — Погреб на Астраханской?

— Да, Нерестов Сергей Ферапонтович, любитель Пушкина, — сжавшись под моим взглядом, отрапортовал парень, видать, меня он больше испугался. Я в последнее время пошел в рост, в отличие от Генки, но отставал от Васьки Старика.

— Надо идти туда, скорее! — воскликнула Вера.

— Я с тобой еще не закончил, — пригрозил, уходя, воинственный Генка поповичу.

На выходе из семинарии столкнулись с запыхавшимся Васькой и уже по дороге обрисовали ему ситуацию.

— Придется вламываться, — недовольно скривился Старик.

— А что еще делать-то?! — бросил Генка, бежавший впереди.

— Почему он «любитель Пушкина»? — спросила Барышня.

— Да говорят, вечно цитирует Александра Сергеевича, еще у него в лавке портрет его висит, — ответил я.

— И стихи на стенах развешаны, будто в избе-читальне, — добавил Старик.

— Вы-то откуда знаете? — подозрительно глядя на нас, ну, насколько это можно сделать на бегу, спросила Вера.

— Да это всем известно, — пожал плечами Васька.

— Лимонад у него, и бакалея — чай, сахар, кофе, — сказал я.

«Ренсковый погреб и бакалейная торговля Нерестова», гласила выцветшая вывеска над заведением Сергея Ферапотновича. На открытых створках деревянных дверей красовались по центру портреты Пушкина, выше и ниже которых — бутылки, пачки с чаем, сахарные головы. В окне, богато украшенном, можно было убедиться, что всё это и многое другое действительно присутствует. Был даже и Пушкин, вернее, его бюст.

Митра остался на улице, а стеклянная дверь отворилась, звякнув колокольчиками, и с широкой улыбкой за стойкой материализовался сам хозяин, мужчина средних лет, изысканный и свежий.

— Играй, прелестное дитя, Летай за бабочкой летучей, Поймай, поймай ее шутя,

— как заправский декламатор начал Нерестов.

— Над розой колючей, Потом на волю отпустя.

Говоря это, хозяин светился от удовольствия. Я заткнул рот попытавшемуся крикнуть что-то резкое Генке, а Васька вежливо спросил.

— И вам здравствуйте, Сергей Ферапонтович. У нас тут друг пропал, Илья Шамонкин. Говорят, он к вам вчера вечером заходил. Не видели его? Крупный такой.

— Знаю, знаю. Тот еще богатырь. Как же там было… — он задумался.

— В чешуе, как жар горя, Тридцать три богатыря, Все красавцы удалые, Великаны молодые, Все равны, как на подбор — С ними дядька Черномор.

От восторга он чуть не подпрыгивал и захлопал в ладоши. Выглядело это очень странно. Нерестова я знал, покупая порой у него бакалейные товары для Заморовых, и он всегда был эксцентричным, но сейчас будто был не в себе. Генка вырвался из моих рук, и начал, не стесняясь в выражениях, обвинять Нерестова в пропаже Шамона. Тот лишь отсмеивался в ответ, каждый раз цитируя что-нибудь подходящее из Пушкина.