Ордин-Нащокин. Опередивший время

* * *

Юрий Никитич Барятинский (1618–1685) — выходец из иного сословного ряда, из тех, кого держали в отдалении, на вторых ролях, кто поднимался по службе медленно, шаг за шагом. Он был замечен в ходе службы на окраинных воеводствах, при строительстве военных поселений и укреплений, «засечных черт» на тех участках, где угроза татарского вторжения издавна давала о себе знать. Там Барятинский обретал необходимый командный опыт, который пригодился ему в русско-польской войне. Будучи полевым командиром, он особенно отличился при разгроме польско-литовских войск под Борисовом и Брестом.

Начиная с 1658 года, когда русским войскам пришлось испытать горечь поражений, Барятинский в трудный, критический период войны сумел по-особому заявить о себе. Оставаясь воеводой в осажденном Киеве, он не только удерживал оборону блокированного города: его удачные вылазки наносили немалый урон силам гетмана Выговского, переметнувшегося во вражеский стан. Гибель армии Шереметева, главной опоры русских сил на Украине, поставила в безвыходное положение русские гарнизоны, базирующиеся в крупных украинских городах. Находившийся в плену, вконец деморализованный Шереметев под давлением своих тюремщиков направил Барятинскому распоряжение сдать Киев. На это последовал ответ, который вызвал восторженную реакцию во властных кругах: «Я повинуюсь указам царского величества, а не Шереметева; много в Москве Шереметевых». Фраза, исполненная патриотического пафоса, получила широкую огласку. Гарнизон Киева выстоял, несмотря на попытки поляков захватить город приступом, а затем длительной осадой.

И все же лавры национального героя, высокое место у престола Барятинскому обеспечили не ратные подвиги, а его роль в преодолении угрозы хаоса, нависшей над охваченным масштабным народным восстанием государством. Победное шествие Разина вверх по Волге, захват им важнейших центров жизнеобеспечения страны угрожали дестабилизацией в остальной Руси. Близ Симбирска войску под командованием Барятинского пришлось принять на себя натиск ударных сил разинцев, угрожавших двинуться к Москве. Переняв опыт мятежников, нанося внезапные войсковые удары с разных сторон, в решительный момент Барятинский предпринял скрытый маневр, вводящий противника в заблуждение. Растерянность, паника, угроза атаки регулярного войска опрокинули основные силы разинского войска, обратив их в бегство. Тем самым был нанесен невосполнимый урон как вере в неуязвимость крестьянского вожака (Разин был тяжело ранен), так и эффективности разинских рейдов. События под Симбирском внесли коренной перелом в прежде малопродуктивные действия регулярных войск власти против мятежников. Как утверждал впоследствии тот же Костомаров, «Барятинский под Симбирском спас русский престол».

В награду ему присвоили, наконец, боярский титул, но он сохранил нелюбовь к местничеству и был одним из тех, кто способствовал его отмене в 1682 году — его подпись первой поставлена под приговором Земского собора, закрепившим это решение. Вскоре Барятинский скончался; его потомки тоже посвятили себя военной карьере, дав державе немало генералов и даже фельдмаршалов. А вот имя самого Юрия Никитича, одного из лучших русских полководцев XVII века, оказалось забыто — в советское время его вспоминали только как кровавого усмирителя восстания Разина.

* * *

Князь Иван Андреевич Хованский (ок. 1610–1682) — по-своему характерная и противоречивая фигура царствования Алексея Михайловича. Родовитый (из древнего литовского рода Гедиминовичей), честолюбивый, амбициозный, напористый, он не мог не претендовать на видные места при власти. Хованский, вне зависимости от успехов или неудач, оставался в «обойме» царедворцев, всегда был востребован. Его полководческая деятельность отмечена рядом не только громких побед, но и поражений, итог которых ставил под угрозу безопасность столицы. Нехватку опыта, знаний, воспитания он пытался с лихвой возместить, бравируя своей родовитостью, сословным превосходством над остальными. В нем по-особому проявлялось одно из типичных ущербных свойств сословно-представительной системы власти, где талант и образованность не выступали главным мерилом достоинства личности, вовлеченной в государственное управление. Пренебрежительное отношение к людям, наделенным знаниями и талантом, было свойственно Хованскому на протяжении всей его карьеры. Особенности его натуры, характера проявляются на примере отношений с Ординым-Нащокиным, поскольку государево служение не раз сводило их вместе.

Сам князь при московском дворе был из тех, кто не желал почивать на лаврах предков, уступать дорогу к славе другим. Его неуемный темперамент и амбиции при недостатке ума озадачивали царя и ближнее окружение. Его бьющую через край энергию власть пыталась направить в сторону от столицы, туда, где бы он сильно не мешал, «не путал карты». Хованский, получивший прозвище «тараруй» (болтун, пустомеля), заслужил нелестную репутацию в правящей верхушке. В конце концов он заигрался в политические игры, в которых не разбирался, что и привело его на плаху.

Конфликт Ордина-Нащокина с князем Хованским рельефно обнажает природу противоречий во власти, их причины. Их противостояние было не столько вызвано столкновением разных по складу характеров, сколько обусловлено традициями, условностями, нравами того времени. Для недалекого умом, своенравного Хованского сословное превосходство было поводом считать свои решения и действия непогрешимыми. Он не желал воспринимать никакие доводы со стороны, отвергал то, что диктовалось насущной необходимостью и здравым смыслом. Князь «становился в позу», как только усматривал посягательство на свое право единоначалия. Никто не мог не только вмешиваться в его дела, но и что-либо советовать ему, а тем более требовать, что должно делать и как поступать.

Для Хованского «худородный» дворянин Ордин-Нащокин не то что «не указ», но попросту не существует. На разумные предложения Нащокина предпринять маневр войсками с целью подкрепить политические позиции русских на проходящих переговорах со шведами последовал отказ. Ослепленный злобой командующий войском и не думал признавать существо порожденных им самим проблем, для решения которых потребовался приезд из Москвы на Псковщину особой миссии. Начало переговоров со шведами было отложено на четыре месяца. Это был период, когда отношения двух государств были особенно осложнены, над ними довлело недавнее тяжелое наследие. Посольская делегация Швеции, прибывшая в 1654 году в Москву на переговоры с целью нормализовать двусторонние отношения, на последующие три года оказалась там под арестом на положении пленных, временами в полной изоляции. Тогда на прибалтийских землях возобновилась кровопролитная русско-шведская война, ход которой сказывался на содержании дипломатов, оказавшихся в заложниках.

После трехлетнего заточения, едва покинув Москву, шведская делегация вынуждена была задержаться в северо-западном приграничье. Из Стокгольма поступило указание вступить в переговоры об условиях перемирия. Война изрядно истощила и изнурила участников конфликта, ни та ни другая сторона не располагала ни ресурсами, ни людскими резервами, чтобы ее продолжать. Воевода Царевича-Дмитриева Ордин-Нащокин был включен царем в состав переговорщиков от Московии заочно. Он, все это время находясь в эпицентре событий, как никто другой видел расклад сил, остро чувствовал ситуацию. От того, где, в какой обстановке будут проходить переговоры, по его мнению, во многом зависел и их исход. Учитывая это, необходимо было заранее выбрать место их проведения. Присутствие в окрестностях русских войсковых частей могло оказывать существенное влияние на атмосферу, на весь ход переговоров. От псковского воеводы Хованского требовалось быть готовым к тому, чтобы совершить маневр войсками, обеспечить военное присутствие на прилегающих к месту их проведения территориях. Однако тут-то и возникли те самые «помешки». Благоприятный момент был упущен, начало переговоров пришлось отложить, и не по вине шведской стороны.

Главный от Москвы на переговорах князь Иван Прозоровский так обрисовал перед представителем царя обстановку, в которой оказались он сам и его коллега Ордин-Нащокин: «Хованский государеву делу чинит поруху для чести своей и его, боярина, бесчестит, приказывал к нему при многих своих полчанах, что будто он, князь Иван, его, боярина больше тремя местами, и он, боярин, то поставил в смех. Да он же, Хованский, приказывал к нему, боярину, чтоб он товарища своего, Афанасия Лаврентьевича Нащокина, ни в чем не слушал, будто товарищ доведет его до беды, но великий государь ему, боярину, указал с товарищем своим во всем советоваться и во всем ему верить, потому что он немецкое дело знает и немецкие нравы знает же. Ион, боярин, поставил это в смех» [39] .

39

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 11. С. 66.

То, что Хованский стоял «тремя местами» выше князя Прозоровского, давало ему право с насмешкой отвергать любое, даже весьма важное государево дело. К его ненависти явно примешивалось завистливое чувство придворного, которого обошли государевым вниманием, выказав особое доверие другому, «худородному» дворянину. Ордин-Нащокин же свое отношение к Хованскому выстраивает исходя из интересов дела, зная его неспособность управлять, принимать правильные решения. Не только исходя из прежнего опыта общения с ним во время «псковского гиля», но и ознакомившись с тем, как поставлено дело здесь, где теперь хозяйствует Хованский, дипломат убедился, насколько тот не на месте. Он настоятельно советовал царю: «Переменить воеводу и велеть быть у такого дела, с которое его станет». И объяснял причины: «Князь Иван был многих городов владетель, только в Псковском государстве он с промыслом своим не надобен; во всяком деле сила в промысле, а не в том, что собрано людей много; и людей много, да промышленника нет, так ничего не выйдет. Шведы, видя таких промышленников, говорят, чтоб половину рати продать да промышленника купить. И теперь Хованский, вышед из Пскова, стоит даром, рать помирает с голоду, а к промыслу не допустит, обжигает себе русские города, а неприятель радуется, что люди из домов своих выбиты, а к промыслу не допущены. Лучше было рати оставаться во Пскове: и неприятелю было бы страшнее, и люди были бы в покое и к службе наготове. Обо всем этом надобно рассмотрение воеводское. Нельзя во всем дожидаться указа государева. Знаю и сам, что великому государю годно, чтоб мы между собою были в совете, и у меня за свое дело вражды никакой нет, но о государеве деле сердце болит и молчать не дает, когда вижу в государеве деле чье нераденье» [40] .

40

Там же. С. 64.