Орленев
Шрифт:
ней, это соседство не вызывало восторга. «Костромской листок»,
полгода назад так сочувственно встретивший «Карамазовых», те¬
перь писал: «На нашей сцене успех «Орленка» был сомнителен,
чтобы не сказать больше» — и объяснял почему: «Националисти¬
ческая пьеса, вызвавшая бурю восторгов в Париже, слишком чуж¬
да нам и, несмотря па... прекрасную игру г. Орлслева, не затра¬
гивала зрителя за живое и прошла скучно» 28. И «Одесские но¬
вости», которые назвали майские гастроли 1901 года незабывае¬
мым
что в пьесе Ростана у Орленева было «несколько искренних мо¬
ментов» 29. Не слишком много для газеты, где была напечатана
такая восторженная статья Старого театрала о «Карамазовых»,
на которую я ссылался в предыдущей главе. Несколько позже,
уже в августе, когда труппа играла в Москве, «Русское слово»,
заметив, что Орленеву не надо доказывать свою причастность
к искусству, он уже ее давно доказал, все же высказало мнение,
что в роли герцога Рейхштадтского актер-художник «не дал того,
что мог дать». Мы склонны думать, писала газета, что это «слу¬
чайность, так как все исполнение носило характер усталости» 30.
Но это не было случайностью.
«Орленок» едва ли не единственная пьеса в репертуаре Орле¬
нева зрелых лет, которую он не любил, о чем прямо написал
в своих мемуарах31. По внешним признакам роль герцога Рейх¬
штадтского отвечала его художественным склонностям: экзальти¬
рованный юноша, украдкой читающий «Бартера», одурманенный
духом реванша мечтатель, в котором смешалось дерзкое честолю¬
бие Наполеона и меланхолия и усталость Габсбургов, молодая
Франция и старая Австрия, натура болезненная, страдающая,
уязвленная, жаждущая военных подвигов и трагически бессиль¬
ная, что обнаруживается при каждом ее соприкосновении с ми¬
ром реальностей, в общем, как писала та же газета «Русское
слово», нравственная и историческая личность этого героя «совер¬
шенно в характере таланта артиста». Но это было заблуждение,
в котором поначалу не разобрался и сам Орленев. Он вовсе по от¬
рицал права на существование театра Ростана с его блестатель-
но-парадной, украшенной французским острословием романтикой,
он смотрел широко на вещи и держался морали чеховского Три¬
горина: «всем хватит места, и новым и старым,— зачем тол¬
каться?» Но, отравленный Достоевским, уроками «Царя Федора»,
школой психологического анализа, которую изучил до тонкостей,
он, впикнув в пьесу, отнесся к ее декламации как к чему-то со¬
вершенно чуждому.
В ростановской манере, в ее хлесткости, щегольской афори¬
стичности он чувствовал холод мастерства, доведенного до степе¬
ней виртуозности; техника самая образцовая, наилучшей евро¬
пейской марки, но без сердечной боли, без тайны, без скрытых
планов, только одна господствующая краска, лишенная оттенков.
И популярный тогда на эстраде, захватывающий бравурным рит¬
мом
монолог герцога Рейхштадтского:
и поединок с Метторнихом, всевластным канцлером Австрии, про¬
должающийся все шесть актов драмы, и маскарад в Шенбрунн-
ском парке, среди живописных развалин, построенных умелым
археологом, па фоне которых идет отчаянная политическая игра
и зреет бонапартистский заговор, и символическая сцена на Ваг-
рамской равнине, где в диалог вступает очеловеченная природа,
и* прочее и прочее — все это было очень импозантно и очень кра¬
сиво. Но красота Ростана не пришлась Орленеву по душе, она ка¬
залась ему не в меру франтоватой, церемонной, упорядоченно-
отрепетированной и потому, может быть, даже и бутафорской.
Слишком сильна была плебейская закваска Орленева, чтобы отт
мог принять эту музейную подделку, этот парижско-венский шик,
задававший тон па сцене. Перед ним был старый театр во всем
ореоле его красноречия и декоративности, театр ушедшего дня.
Он же представлял новый день и новый театр психологического
направления. И «Орленка» играл по необходимости, потому что
он не мог не играть.
В дни майских гастролей 1901 года в Одессе Орленев («наш
милый и симпатичный гость») дал интервью корреспонденту
местной газеты о своих планахi. Лето он намерен провести
в Швейцарии, где будет отдыхать, а когда устанет от отдыха, зай¬
мется изучением новых ролей. Он их перечислил: Освальд в «При¬
видениях» Ибсена, Дмитрий Самозванец в пьесе Суворина и Ло-
рензаччио, которого уже играл,— теперь готовится новая, более
близкая к требованиям театра переделка этой пьесы Мюссе; воз¬
можно, он поедет еще в Италию, чтобы посмотреть Цаккони, из¬
вестного трагика, по общему мнению, лучшего исполнителя этой
романтической роли. Осенью он хотел бы вернуться в Петербург
и там показать новые работы, а потом, на зимний сезон, его при¬
глашает в свою труппу, в Киев, Соловцов, где, сохраняя положе¬
ние гастролера, он сможет время от времени выступать в подго¬
товленном им репертуаре. Орленев называет еще инсценировку
«Воскресения», хотя он не уверен, что ее разрешит цензура, но
на то надеется. Мы не знаем, ездил ли он в то лето в Швейцарию,
но все остальные его планы либо не осуществились, либо сдвину¬
лись в сроках.
Так, в «Привидениях» в Петербурге он выступил только три
года спустя — в январе 1904 года. Дмитрия Самозванца сыграл
всего несколько раз и потом из-за ссоры с Сувориным и целого