Орлиное гнездо
Шрифт:
Но граф уже отпугнул тех, кто покушался на Иоану; и, схватив за руку, велел ей:
– Идем отсюда, все кончено!
Они выбрались из толпы, которая с охотой и даже с некоторым страхом давала им дорогу. К ним примкнули их венгры и валахи: точно ручейки слились в одну строптивую горную реку, пробившую себе путь среди камней католического города.
Иоана взглянула в глаза жениху – и поняла, что ничего говорить не нужно. Она улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ: в глазах его, как и в ее глазах, блестели слезы.
– Теперь их отведут в тюрьму, - прошептал Андраши. – А тем
– В чем же? – воскликнула Иоана.
Граф огляделся по сторонам и быстро и тихо проговорил:
– Корона.
Приведя невесту домой, Андраши наказал ей сидеть тихо – сейчас очень опасно было выходить на улицу; а в такие дела, которыми займется он, женщине и подавно соваться нельзя.
“Женщине почти никуда нельзя соваться, - мрачно подумала Иоана. – Если только она не отрекается от своего лица”.
– Постой, - видя, что он вот-вот уйдет, Иоана схватила жениха за руку. – Ты будешь добывать корону? Но ведь Дракула, конечно, не мог бросить ее в пути, она для него дороже даже собственной чести!
Андраши кивнул.
– Бесспорно, - серьезно сказал он. – И больше всего я опасаюсь, что Дракула ее и вовсе не вывозил из Валахии – а оставил своему брату Раду. Тогда, придя в Тырговиште, мы найдем его уже на троне!
Иоана нахмурилась.
– Неужели же ты думаешь, что…
Венгр пожал плечами.
– Это… семейная их слабость, - слегка улыбнувшись, сказал он; Иоана порозовела. – Быть может, сам Дракула снисходительно думает об этом пороке. Кроме того, я опасаюсь…
– Что князь и в самом деле пожелает военной помощи Турции? – воскликнула Иоана, забыв об осторожности; Андраши быстро подался к ней, широко раскрыв голубые глаза, готовый зажать ей рот. Но это уже не понадобилось: валашка поняла свою оплошность.
Шагнув к ней ближе, Андраши заключил ее в объятия.
– Опасаюсь, возлюбленная, что в первый раз Дракула взошел на трон именно так – что он не бежал из плена, а был отпущен турками, чьим покровительством заручился, - тихо проговорил венгр. – Я, что ни час, переменяю свое понятие об этом человеке! Иногда я восхищаюсь им, иногда ненавижу! Но ненависть выжигает все иное в моем сердце, когда я подумаю, что Дракула может оказаться в союзе с турками.
Иоана ощутила, как окаменели нежные руки, лежавшие на ее плечах.
И тут что-то безвозвратно переменилось в ней самой. Вдруг боярская дочь почувствовала, что в один миг поняла этого человека лучше, чем за все время, что знала его.
Нет, Бела Андраши никак не мог быть подданным султана!
– Ты ненавидишь турок еще сильнее Дракулы? – воскликнула Иоана.
– Они вырвали сердце у моей матери-церкви, - тихо ответил граф Андраши. – Они обесчестили сотни греческих девушек и юношей прямо на алтарях! Они лишили мой великий город того, чем он жил и дышал!
Иоана молчала, задыхаясь, точно сама сейчас дышала гарью на улицах Константинополя. Ей захотелось зажать уши, точно она слышала ужасные крики боли и унижения, поднявшиеся над Пропонтидой*, над чудом зодчества – Святой Софией, над дворцами, садами и кипарисовыми парками: как когда-то
в храмах поднимался фимиам, а во дворцах и садах – веселый смех и заздравные чаши с вином. Греки умели любить и Господа, и жизнь.– Так ты… грек? – тихо воскликнула она. – Знатный господин? Откуда же у твоей матери перстень Дана?
Андраши склонил голову, точно в скорби по навеки ушедшему.
– Моя мать обманула Дана, - с едва заметной улыбкой ответил ее лукавый возлюбленный. – Дану это стоило только кольца – для нас же может означать все… Когда-то Валерию Андраши полюбил человек из страны, которой больше нет, - страны, в которой люди умели любить женщин. Валерия, прекраснейшая из дев Венгрии, принадлежала этому человеку только неделю, но так и не смогла его забыть… За миг счастья графине Андраши пришлось расплачиваться всей своей жизнью.
Голос венгра дрожал от боли и гнева.
Иоана поняла, что плачет, слушая его, и смахнула с щеки слезу.
– Кто был твой отец? Ты знал его? – тихо воскликнула она.
– Нет, - сказал Андраши. – Но я вижу его, когда гляжусь в зеркало. У меня его волосы, глаза и улыбка.
Граф говорил с любовью к себе и к тому, кому был обязан собою.
– Моего отца звали Роман, и он был одним из благороднейших людей Византии, принесших в эту страну то, чего Венгрия никогда не знала, - сказал венгр. Он улыбнулся – а глаза были пустыми, опустошенными.
– Романа убил барон Берчени – из дикой злобы и зависти. Барону было довольно только посмотреть на моего отца, а потом на себя, чтобы исполниться такой злобы и зависти!
Андраши рассмеялся, как император ромеев, наслаждающийся утонченными пытками.
– И ты убил его? – спросила Иоана: сама уже страстно желая, чтобы оказалось так.
– Мой слуга заманил мужа моей матери в чащу, подражая зверю, - улыбаясь, сказал венгр. – Там его окружили – и я вышел к барону, чтобы посмотреть ему в глаза и спросить, как он убивал моего отца. Я обещал, что пощажу его, если он все расскажет…
– А когда барон рассказал, ты его застрелил, - произнесла Иоана. Душа ее ликовала при мысли о смерти мучителя женщины.
– Не я, а мой лучник, сидевший в ветвях. Это была быстрая и милосердная кончина – смерть без страха, как смерть от мизерикорда*, дарованная Роману, сыну византийского императора и рабыни-славянки. Когда Роман вырос, он освободил ее от рабства…
Иоана покачала головою. Этот человек был немыслимым порождением множества немыслимых случаев.
– Но ведь Византию сгубил разврат, - тихо сказала она. – Вы погрязли в роскоши и пороках. С чем же ты идешь в мою страну?
Венгр улыбнулся.
– Разве Турция не погрязла в пороках по самую макушку? – спросил он. – И разве Валахия – страна благочестия и законности? Но в вас много свежей крови, много первозданных сил, как в русах! Вместе мы будем непобедимы!
Иоана улыбалась, отдавшись его увещаниям, и ей звучал ропотный шум моря, которого она никогда не видела.
А потом валашка ахнула и посмотрела в очи жениху, как ребенок, исполненный изумления.
– Крестовый поход! Битва за Царьград! Вот о чем говорил король… Он говорил нам о тебе и Валахии!