Осада Чигирина

Городская артиллерия насчитывала пятьдесят девять пушек, в «верхнем городе», из которых исправных была двадцать одна. Ещё имелись четыре гранатных пушки, и мортира. Четыре пушки стояли в городе.

В стрелецких приказах присутствовала двадцать одна двухфунтовая пищаль. Запас ядер был явно недостаточным, для длительной обороны. Зато продуктов, пороха, имелось в избытке.

Перед защитниками Чигирина стояла не простая задача. Задержать, и не впустить в город турецкие войска, до подхода армии Ромодановского.

В начале августа к старому валу была предпринята попытка первой вылазки осаждённых. Трауэрнихт направил девятьсот стрельцов, и более тысячи казаков из «Нижнего города». Ранним утром завязался кровопролитный бой, на валу, с турками, и до вечера не утихал. Казакам и стрельцам неимоверными усилиями удалось откинуть турок назад, и вечером вернуться в крепость. При этом потери казались не большими. Стрельцы смогли унести раненых и убитых, за стены города, при этом казаки успешно прикрывали отход.

Через два дня турки открыли шанцы и в пятидесяти саженях от городских стен установили две батареи, и направили в крепость парламентариев, с требованием сдаться. Получив отказ, турки открыли огонь, и за день плотной, не прекращающейся пальбы по «верхнему городу» и Спасской башне, разнесли часть городских стен. И на следующий день, передвинули свои шанцы на десять саженей к городу, и разбили Дорошенковскую башню, которую обороняли стрельцы. Защитники были вынуждены снять орудия с башни, и поставить их на новые позиции.

Затем турки снова продвинулись на десять саженей, и атаковали башню «Козий рог», подавляя городскую артиллерию, и пробив стену в нескольких местах. Копая траншеи, янычары остановились в двадцати саженях от городских стен, и в упор расстреливали город. Стрельцы, проявляя неимоверную храбрость, выбирались из укрытий и забрасывали турок ручными гранатами, при этом им удалось захватить ближнюю к городской стене траншею.

Отброшенный противник, не собирался отступать. Чтобы укрепиться, по приказу Трауэрнихта, солдаты и стрельцы, усиливая укрепления, насыпали новый вал из песка, позади городской стены, и там установили орудия.

В комендантском доме, в крепости, больверк*, на ночь расположилось чуть больше сотни казаков. Многие из них пришли по своей воле, когда узнали, какая беда надвигается на отечество. Оставили свои дома, семьи, детей. Ефим Стародубцев, молодой парень, двадцати пяти лет, с Запорожского села Знаменка, прибился по дороге к Чигирину, к отряду казаков, и вместе с ними защищал осаждённый город.

Вечером казаки укладывались спать, и троих человек послали на городские стены, в дозор. Старший из казаков, прославленный запорожец Иван Подопригора, выбирая казаков, обучал их как себя вести, в случае внезапного нападения турок.

– Значит так, хлопцы, не спать, глядеть в оба. Ефим, ты как самый смышлёный, отвечаешь головой. Понял?

– Как не понять, батько. Не в первой в дозоре стоять.

Ефим улыбнулся, обнажая зубы, и поправляя на боку саблю.

– И где ж ты в дозоре стоял? Просвети, умник. Небось, в поле, когда коров выгонял? Или за девками на реке подглядывал?

Среди казаков поднялся шум и смех. Многие открыто насмехались над молодым казаком, подначивая молодца.

– А ну цить, ироды, окаянные. Вам только волю дай, заклюёте как вороны, не пожалеете. Не зря говорят, язык без костей. Молодой хлопец, но толковый. Если выживем, заберу его на Сечь. Нам такие хлопцы ко двору. Игнат, пригляди за парнем. Мало ли чего.

Игнат Самойлов, невысокого роста, с пышными усами, и бородой, толкнул вбок Ефима, и подмигнул. Под покровом ночи троица вышла из крепости и направилась к лестницам. Ефим был угрюмым и молчаливым. Когда поднялись к бойницам, он выглянул наружу и от удивления ахнул. Всё поле перед городскими воротами светилось огнями. Турецким кострам не было видно ни конца, ни края. Сменив дозорных, Ефим уселся на постеленный кожух, и потёр глаза.

– Дядько Игнат, расскажи про атамана. Правда, что ты с ним много лет знаком, и вырос в одном селе?

– Так и есть, Ефимушка. В селе Мерефа, на Слобожанщине родился наш прославленный атаман Иван Сирко. Знаешь, как турки окрестили его? «Урус-шайтан». Вот оно значит, как, Ефимушка. «Русский чёрт», не иначе. Много он татарской кровушки пролил, защищая народ и землю.

– Люди говорят, дядько Игнат, что живёт Сирко двести десять лет. Брешут?

– Кто знает, может и так. Когда родился атаман, дьяк, отказался его крестить.

– Это ещё почему?

– Мальчик родился с зубами, и как только дьяк увидел, мальца, чуть дёру не дал из хаты. На руки младенца взять отказался, стоя у двери перекрестил, и сбежал. Так старики говорят, что если ребёнок родится с зубами, значит, вырастет убийцей. Понимаешь?

– Угу, страшно, ей Богу.

– Ефим, ты ещё по настоящему пороху не нюхал, а уже боишься. Запорожцы идут в огонь и в воду, и смерти плюют в лицо.

– Не боюсь, дядько Игнат, вот тебе крест.

И Ефим несколько раз перекрестился, и плюнул в сторону турок.

– Ладно, завтра поглядим, какой ты смельчак. Сходи каши принеси, та сядем, с хлебцем поедим.

Ефим пошёл к стрельцам, и наполнил три тарелки кулешом, с салом, и быстро вернулся. Игнат вытащил ложки и две горбушки хлеба. Разделил на троих, и они дружно принялись за еду.

– Эх, чарочки не хватает, – пробубнил старый казак Игнат.

– В походе нельзя, или забыл? – буркнул Прохор, и набычился.

– Не забыл, чего уж там по горилке горевать. Как победу одержим, над нехристями, так и поставлю вам хлопцы бочку горилки. И будем до утра пить, гулять, долю казацкую прославлять.

– Эка ты шустрый, Игнат. Глянь вниз, сколько басурманов поналезло. Как саранчи. Туго нам придётся, ох как туго.

– Не каркай раньше времени. Тоже мне, казак.

Ефим быстро справился с кашей, и, облизывая ложку сверлил глазами Игната. Тот не выдержал и спросил: ну чего тебе, паря?

– Дядько, давай дальше, рассказывай, про Сирко.

Игнат отложил тарелку и вытер жирные губы краюхой хлеба. Затем понюхал её, и с удовольствием отправил в рот.

– Не терпеливый ты, Ефим. Негоже так казаку вести себя. Старших нужно уважать, и не лезть поперёк батька в пекло. Так вот, мы с Сирко росли на одной улице. Нелюдимый он был, сторонился всех, часто убегал в лес. Было нам лет по десять, когда по селу прошёл слух, что Иван пропал. Сгинул в лесу. Собрались тогда, молодые и старые и айда в лес, на поиски. И что ты думаешь?