Осень бедствий

Ночью даже поезд едет медленнее.

Нини привыкла сидеть и смотреть в окно. И бездумно гладить пса.

Яна сослужила ей медвежью услугу. Она объявила сестру слепой, но... вот что делать слепой?! Как себя занять!?

Никак.

Читать нельзя, вышивать нельзя... хорошо еще жама Аллея помогла.

Вязание.

Вязать можно и днем, и ночью. И в темноте, и на свету. А чтобы считать петли, много умения не надо, Нини это быстро освоила. Их такому не учили - ну так что ж?

Научилась, и быстро.

И вязала, что ей поручали.

Шарф, спинку для кофты, полы для той же кофты - рукава и воротник Аллея ей не доверила.

Нини считала петли, сбивалась, распускала вязание, начинала заново...

Разговаривать она тоже не могла. Эфройский она не знала, оставалось лишь помалкивать. Да, условия...

Для принцессы?

Как бы не хуже каторги!

Но именно здесь и сейчас у Нини появилось время все обдумать, осознать, сделать выводы...

Раньше у нее просто не было возможности. Все сливалось в единую цветную ленту. Бешеную, горячую, обжигающую и страшноватую. Ее несло по ленте, словно по водопаду, и не было возможности ни свернуть, ни задуматься, а сейчас вот - оно есть. И это правильно.

Нини плохо помнила тот день, когда погибли родители.

Она помнила, как их всех собрали в одной комнате, как страшный дядька говорил что-то, а потом... Потом - боль. И темнота.

Останься она одна, она бы там и умерла.

Нет, не так.

Ее бы там убили.

Ее привела в себя Анна.

Анна вытащила ее из того страшного дома, Анна увезла ее прочь, Анна уничтожила их следы, Анна вытащила из нее пулю, лечила сестру, успокаивала, закрывала собой, заботилась, дотащила до Ирольска...

Чего ей это стоило?

Нини и вообразить не могла.

Тогда все казалось спокойным и обыденным. Да, Анна - старшая сестра, она заботится о младшей, чего странного?

А вот сейчас...

Откуда у Анны столько сил? Столько твердости, решительности, жесткости и даже жестокости?

Нини не могла ответить на этот вопрос. Нет, не могла...

Страшно.

Неужели она бы тоже так смогла?

Девушка прислушивалась к себе, но ответа не было. Нет, не смогла бы она так. И она искренне удивлялась, почему справилась Анна. А с другой стороны - если у сестры и внебрачный ребенок есть?

Кто знает, чему еще научилась Анна?

Как-то Нини не дружила с Анной. Так получилось - две сестры были по одну сторону, три - по другую. А Нини была младшенькой, любимой, да еще и практически копией Аделины. Не сложилась у них дружба с Анной, Нини и не слишком огорчалась. А вот сейчас....

Она была обязана Анне жизнью, рассудком, вообще - всем! И собиралась этот долг отдать.

А для этого сначала надо было выжить!

* * *

– Эфрои!

Таможенник скривился так, словно перед его носом не семейство эфроев оказалось, а горсть слизняков, к примеру. Или кладка медведки.

Что-то очень гадкое, инстинктивно отвратительное и вонючее.

У него даже усы зашевелились, словно в них тараканы бегали.

Нини вздохнула - и решительно закрыла глаза.

Вот о таком ее Анна и предупреждала, такого и боялась. Борха, униженно кланяясь, протянул подорожную и паспорта.

– Вот, жом. Наши бумаги...

– Бумаги!
– проворчал таможенник. Взял, покривился, но взял...

– Эфрои, одно слово! Бежите, как крысы!

Борха поклонился. Не помогло. Таможенник разворчался еще и пуще того.

– Порядочные люди сейчас супротив тирании встали, на фронт идут, а вам лишь бы шкуру свою спасти, лишь бы ноги унести... вот в каком государстве такие нужны?! Как есть - грязь человеческая! Очисток!

Нини сжала покрепче зубы.

Молчи, дура, молчи!!!

Помог Полкан. Сунулся под руку, мол, чеши. Нини и принялась наглаживать псину за ушами. За время путешествия она не просто смирилась с собакой - оценила его.

Друг, помощник, средство от хандры и грусти, умное и преданное существо - мать не хотела никаких животных рядом. Ни собак, ни кошек, отец вообще любил стрелять по пролетающим над дворцами птицам... завести кого-то?

Даже канарейку в клетке девочкам не дозволялось.

Почему-то сейчас Нини казалось, что зря.

Полкан был решительно умнее, порядочнее и обаятельнее многих придворных. Уж дяди Гаврика - точно! Лучше б она трех собак завела, чем одного дядюшку!

– А это у вас что такое?

– Райса, жом. Сестричка моя младшая...
– голос Борхи исполнился тоски и грусти. Да какой! Вот уж кто был актером всем на зависть...

– Слепая?

– Недавно ослепла, жом. Еще и в уме чуток повредилась, мычит, да головой трясет. Шла она вечером от заказчика, тут на нее и напали. Вы ж понимаете, пока всю Русину не Освободят - порядка не будет!

Таможенник с важным видом покивал головой.

С-скотина!

– Налетели на нее лихие люди, ограбили, снасильничали, по голове ударили.... С тех пор Райса и ослепла.

– Понятно.

Не то, чтобы у таможенника совесть проснулась. У него такой полезной функции отродясь не было. Но оформление бумаг пошло чуточку быстрее.

Не просто так бегут из страны - девчонку увозят, в том числе на лечение. Да и - глядя в глаза горькой правде, при любых пертурбациях, первыми всегда страдают эфрои.

За что?

А за все!

Проверять Нини и вообще прикасаться к ней таможенник даже не стал - побрезговал. Княжна пообещала себе запомнить этого моржа. Пока она сидела, она могла подглядывать из-под ресниц...

Запомнит обязательно!

И если суждено в Русине править роду Вороновых - этот мерзавец первым на дереве повиснет! Первым...

Мысль о том, что таможенник действует, как привык...

Что эфрои были и будут, скорее всего, существами второго сорта...

Что он даже проявил любезность и ускорил прохождение ими таможни...

Девушке это и в голову не пришло! Когда получаешь пренебрежение полной горстью, да в свою сторону, как-то оно иначе воспринимается. Это тебе не в золоченой карете сидючи цедить сквозь зубки: «эфроооои, фуууу»!

Наконец были обшарены мешки и сундуки, конфисковано самое интересное - две штуки шелка и шкатулка Аллеи для рукоделия, были подписаны все документы - и Полкан потянул свою хозяйку из таможни.

Нини послушно поднялась - и тут же споткнулась о стул, глаза-то закрыты, зажмурены даже.