Осень в Кёнигсберге
Шрифт:
Да и банки не лучше: раздали деньги невесть кому, а теперь жертв из себя корчат.
Время шло, и минуты давно уже вылились в час, если не больше... Утомленно уложила голову на ладони и прикрыла веки. Устала. Черт, от всего устала.
От борьбы в офисе, от войны за пределами его. От попыток кому-то что-то доказать. Это последнее задание. Теперь уже точно знаю, да и они понимают. Если сама не уйду – уволят. Всё и все замешаны, переплетены. Я не захотела плясать под их больную дудку коррупции и лжи, итеперь стала врагом номер один. Попытки выжить из
…
От его прикосновения к плечу током пробило все тело, и невольно подпрыгнула на месте. Живо подняла голову и уставилась в лицо.
Поставил вдруг передо мной две бутылки молока с синей этикеткой «Залесского» и, сделав пару шагов к стене, выключил свет.
Вокруг стало серо, но не темно. Испуганно дернулась взглядом к окну – сверкало. Замерла, пораженная от увиденного. Проспала всю ночь? Я просидела здесь всю ночь?!!
Нервно сглотнула и перевела взгляд на парня.
Молчит, занят своим.
Что-то стал перебирать на полке шкафчика, а затем вдруг вытащил газету и бросил на стол. Еще мгновение - и, где-то из-под кипы бумаг рядом со мной, достал пряник. Резво подхватил бутылку молока и, открутив крышку, принялся уплетать свои лакомства.
Скривилась. Злость, обида и нервозность вдруг зарычали внутри.
Набравшись храбрости и дерзости, выпалила:
– Я тебя не смущаю?
Удивленно вздернул бровью (не то от слов моих, не то отсмелости), уставился в глаза (переставдаже на мгновение жевать):
– Н-нет.
Шаг – и присел на диван.
(пружины раздраженно скрипнули в ответ)
Нервно сглотнула и отвернулась. Бешенство от того, что обманули, что, глупая, поверила, с каждым его чавканьем разгоралось во мне все сильней и сильней.
– Ну, что? Купил сигарет?! – гневнорявкнула и вздернула подбородком вверх.
Неторопливо перевел на меня взгляд, рисуя на лице раздражение.
– Я не курю.
(молниеносно выстрелила взглядом в его сторону)
Обомлела. Казалось, во мне взорвалась ядерная бомба. Чуть не подавилась собственной слюной.
Протолкнула колкий комок обиды глубже.
(но вдруг желудок предательски заворчал)
Тяжело вздохнув, вдруг Агатов поднялся с дивана. Шаг ближе и, живо схватив вторую, нетронутую бутылку, открутил крышку. Точное движение – и та приземлилась прямо передо мной.
– Пей. Ничего другого у меня нет.
Злобно стиснув зубы, живо дернулась вперед и отодвинула молоко в сторону.
– Спасибо, обойдусь.
Глубокий, раздраженный выдох и, подхватив «занозу», тут же опрокинул – белая жидкость полилась ему в рот. Тягучие секунды – счастливо вздохнул и учтиво рукавом вытер губы. Со стуком поставил пустую тару передо мной.
– Баба с воза – кобыле легче.
Дерзкий, с вызовом мой взгляд в глаза.
– Подпишешь повестку?
(коротко, едва заметно ухмыльнулся)
– Нет.
– Как нет?
(молчит,
только наблюдает за мной; черт! эта его манера меня уже не по-детски выводит из себя)Почему это?
– Ты только ради этой глупости меня всю ночь ждала?
– Глупости?!! – едва не завизжала от ярости. Живо вскочила на ноги. Пристальный взгляд в глаза.
(в его теплые, но колкие льдины)
Это – глупости? Глупости, это нагребать кредитов, а дальше прятаться по закоулкам!
– Я ни от кого не прячусь, - нервно скривился. На мгновение отвернулся в сторону.
– Да неужели?!
– Да! – гневный взгляд в глаза.
Замерла я на мгновение, глотнув слова.
– Н-но.. Н-но, - попыталась сообразить, собрать мысли до кучи и вновь ринуться в бой.
– Что «но»? Я здесь, разве не так? У вас есть мой адрес, приходите, берите, что хотите, и отвалите уже от меня! – злобно рявкнул и тут же стиснул зубы. Губы побледнели, превратившись в две белые тонкие линии…
– Но у тебя здесь нечего… брать, - робко, едва слышно прошептала.
– Да неужели? – едко запричитал, едва заметно покачав головой. – Ты наконец-то заметила!
(тяжело сглотнула)
– Н-не понимаю, - пытаюсь перевести разговор в другое русло. – Не понимаю таких людей, зачем брать в долг, если потом не собираешься платить.
(молчит, чего-то выжидая)
Или если нечем, то зачем…
– Все высказала? – грубо рявкнул (и вновь проглотить комок неловкости и боли).
– Мне на работу пора. Если тебе больше нечего сказать, желательно что-то новое и разумное, я ухожу. И, надеюсь, вечером, когда вернусь, тебя не застану.
Но неожиданно его лицо просветлело, и наружу вылезла ласковая улыбка.
– Или ты теперь у меня здесь поселишься до тех пор, пока не погашу долг?
Промолчала.
Сверлит взглядом, дожидаясь ответа.
Тщетно, я выигрываю молчанки дуэль. Сдался.
(чья школа!)
– Ладно, пошел я. Делай, что хочешь. Только, как соберешься вновь спать, выключай, пожалуйста, свет. Не казенный ведь.
(нервно заморгала я, перебирая сказанное; и хотелось, было, что-то едкое кинуть поперек, да опоздала: резвые, точные его шаги на выход и, спустя секунды, скрылся из виду долой).
А, черт с тобой! Тебе плевать на брошенную открытой квартиру, значит, и мне нечего голову ломать!
Быстрые шаги – и, пролетев за несколько секунд пять этажей, вырвалась на улицу.
Глава Девятая. Седая
...Январь. 2010 год...
***
Я признала свое поражение и вскоре уволилась по собственному.
Устроилась без всяких "знакомых" и "помощи" в магазин джинсовой одежды продавцом. Зарплата невысокая, без соцпакета, зато стабильно и недалеко от дома. По-прежнему снимала комнату в общаге. На еду хватало, а на одежду - бабуля, втихую от моей матери, давала, выкраивая из своей пенсии.