Осенний лист или зачем бомжу деньги

Крепкие ребята. Стоят, курят, изредка переговариваются. Внешне - совершенно спокойны, видать не впервой в такую переделку попадать.

Знают, что ничего страшного с ними не произойдет. Сейчас отвезут в отделение и до утра определят в 'обезьянник'. А утром слегка прессанут, выбивая нужные показания. Выбьют и отпустят. Ребята вернутся на свою малую родину и там быстро найдут себе нового хозяина. И будут его охранять, пока и того не грохнет какой-нибудь

Пархом. И тогда их снова посадят в 'обезьянник' и они снова будут давать нужные следствию показания. А что делать? Каждый, считал

Мотовило, в своей жизни должен съесть определенную порцию дерьма, нажраться им до отрыжки, до состояния полной сытости. Иначе нельзя, иначе - это сказка, а не реальная жизнь.

–  А господина Любимова заберет с собой Михаил Артурович, - продолжал подполковник.
– Увозите свидетеля, Михаил Артурович. Он ваш.

Увидев Мотовило, Смоленцев подошел к майору и, приобняв за плечи, заговорщицким тоном сказал:

–  Тут интересная версия наклевывается. Петровский твой, молодец парень! Грамотно с контуженым секретарем побеседовал и тот рассказал, что у Самсонова в момент его гибели был гость. И ты знаешь кто?

–  Пока не знаю.

–  Сидоров. Его зять.

–  Чей зять?
– включил 'дурака' Мотовило.

–  Зять Самсонова.

–  И что?

–  Не догоняешь? Зять Самсонова! А Самсонов - отец Екатерины

Андреевны Сидоровой.

–  Той, что в октябре на даче сгорела со своим любовником?

–  Той самой. А Сидоров, если мне не изменяет память у нас без вести пропавшим числится?

Гоша кивнул.

–  А, ну да. Ты же его поисками занимался.

–  Давно это было.

Смоленцев пожал плечами:

–  Пропал давно, а теперь вот нашелся.

–  Кто нашелся? Сидоров?

–  Ну да. Второй труп - труп Сидорова, самсоновского зятя. И охранники отрицать не будут, что в момент взрыва в апартаментах был

Сидоров.

–  И в чем заключается версия?

–  Самсонов - олигарх, бабла немерено. Сидоров пришел и попросил тестя поделиться. Самсонов послал его куда подальше, Сидоров стал угрожать. Гранатой, или бомбой самодельной, баллистики придумают чем. Бабах…!

–  Он что, камикадзе? Сидоров?

–  Случайный взрыв. Сам погиб и тестя своего угробил…Кстати, и смерть Екатерины Сидоровой тоже на покойника списать можно. Сначала вымогатель к ней пришел, но та баба упертая. Убил в порыве внезапно вспыхнувшей ненависти, а дачу сжег, чтобы никаких следов не осталось. А как узнал, что тесть приехал у дочери на могилке побывать, добыл где-то бомбу и решил папашу тряхануть. Вот и тряханул. Версия - конфетка. Екатерина Сидорова мертва, папаша ее мертв, убийца Сидоров мертв. Дело в один день закрыть можно.

Прокуратура против не будет. Хотя…то дело о пожаре в Шугаевке уже закрыто, лучше их и не связывать. Меньше писанины.

Гоша презрительно посмотрел на сияющего подполковника Смоленцева и подумал: 'Зря ты эту версию предложил, гондон штопаный. Ох, зря!

Если у меня и были какие-то сомнения по поводу того, как поступить, то теперь я твердо решил - не пойду против совести. Хрен вам всем в дышло! Предавать грешно и… подло. А предавать память товарища просто недопустимо'.

–  Ну что?
– Смоленцеву так понравилась новая версия, что он не заметил презрительного взгляда майора.

– Все ясно. Я поеду с

Байкаловым в прокуратуру. По горячим следам, так сказать, пока он не очухался допросим этого секретаришку…Да и тебе здесь вроде делать больше нечего. Давай в управу.

–  Я, Савелий Степанович, задержусь ненадолго, надо еще с администрацией пообщаться. Да так, с постояльцами, случайных свидетелей поищу - вдруг кому-то померещилось, что по гостинице из гранатомета палили. Нам же такие лжесвидетели ни к чему?

–  Ты прав, майор. Пообщайся, поищи… Ну, бывай. Я на связи.

Смоленцев ушел к ожидавшей его прокурорской 'Волге', а Мотовило подозвал к себе скучающего Петровского.

–  Ну-ка сгоняй на 'бочку'. Пошукай. Если найдешь что-нибудь, ничего не трогай. Сразу ко мне.

–  Так вы же, товарищ майор сказали, что это неосторожное обращение с боеприпасами. Что это ручная…

–  Стажер!
– Мотовило грозно посмотрел на парня.
– Запомни на всю свою ментовскую жизнь: если у тебя версия возникла, ее обязательно надо отработать. О-бя-за-тель-но. Если даже она кому-то кажется абсурдной или не нравится руководству.

–  Есть!
– весело козырнул Петровский и умчался по направлению к стеклянному павильону.

–  Эй! Куканов! Свечкин! Чего стоите, карманный бильярд гоняете?

Живо в народ!

Когда Мотовило подошел к своей шестерке, чтобы сообщить Альфреду и

Окрошке печальную весть, в машине никого не было.

3.

Окрошка плакал и никак не мог остановиться.

Они уже вышли из сквера и удалялись от гостиницы по безлюдной ночной улице - Окрошка впереди, за ним Альфред.

–  Я вот живу, калека одноногий, - бормотал Окрошка, - а его нет больше, молодого и здорового. Не могу…, не могу поверить… Лежит.

Голова в крови, ноги вытянуты, а на ноге туфель. Один. Второго нет.

Второй рядом лежал. Рядом с мешком пластмассовым… Эх, Ляксеич!

Окрошка не рассказывал, он сам с собой говорил. Говорил, сморкался, плакал и шел вперед, во тьму, куда глаза глядят.

–  А ты уверен, что это он?

Окрошка не расслышал вопроса, холодный ноябрьский ветер сдул слова и унес куда-то в сторону. Одноногий бродяга шел быстро на трех ногах, одной своей и двух костыльных, Альфред еле поспевал за ним.

–  А ты уверен, что это был Алексей Алексеевич?
– Альфред догнал

Окрошку и громче повторил свой вопрос.

–  Ляксеич, - всхлипнул Окрошка.
– Я его по туфлям узнал. Туфли-то я у Малыша одолжил. Сорок третьего размера не нашел. У Малыша сорок четвертый взял…

Окрошка резко остановился и достал из-за пазухи черный лакированный туфель.

–  Я его из кустов костыльком поддел… Тот, что рядом с мешком лежал… Правый. А у меня правой ноги нет. Одна левая. Даже в память не наденешь. Ничего, так хранить буду.