Ошибка творца

– А вас, значит, мучает чувство вины? – улыбнулся ей доктор в ответ, сразу став как-то человечнее.

Маша кивнула:

– Да. Мучает. Так что, берете меня в доноры?

* * *

Калужкин очнулся только через десять часов: все время после сдачи крови она провела в смежной, для родственников, комнатке-чулане при палате. Обессиленная, Маша спала прямо в одежде, отослав СМС Андрею и отключив телефон. Разбудил ее звон стаканов и тарелок – по больнице развозили завтрак. Запах, типичный столовский, расплывался по коридору. Пройдя из комнатушки в палату и мельком глянув на спящего, по подбородок укрытого одеялом Калужкина, Маша выглянула в коридор. На завтрак давали кашу, похожую на манную. В каждой из толстых глубоких тарелок, украшенных зеленым узором, лежал, кроме белой массы, превратившийся в мини-озерцо, кусок расплавленного сливочного масла. Маша сглотнула – есть хотелось зверски, но манную кашу она отказывалась есть даже в детстве, даже в «царском» варианте от папы – с вареньем и изюмом. Маша тихонько прикрыла дверь.

– Не перекусите? – услышала она шепот за спиной и повернула голову. Глаза Калужкина были раскрыты. В безжалостно-ярком утреннем свете он казался очень бледным. И старым.

– Неаппетитно, – призналась Маша, делая пару шагов к постели. – Подожду, поем в городе.

– Это вы дали мне свою кровь, – кивнул Калужкин, и, проследив за его взглядом, она увидела, что так и не одернула рукав выданного ей вчера администратором халата. – Зря. Не могу сказать, что я очень стремлюсь жить. – И, заметив расстроенное Машино лицо, добавил: – Но спасибо. У нас с вами редкая группа. Вы пили чай? Желательно с сахаром? Вам нужно пить. Попросите медсестру.

Маша послушно нажала кнопку вызова медсестры над кроватью и села на обитый дерматином стул рядом. Через минуту появилась немолодая женщина с усталым лицом, кивнула на ее просьбу и вскоре снова зашла уже с белой чашкой в руках: чай казался черным.

– Сахар уже есть, – сказала она, не отреагировав на Машино «спасибо», и вышла.

– Пейте. Пейте, пока горячий, – проскрипел Калужкин. Маша послушно стала пить теплое пойло. Сахара действительно было много. – Четвертая группа – знаете, что про нее говорят? – усмехнулся Калужкин.

– Что лучше обладать на всякий случай более распространенной, первой, – улыбнулась Маша.

– И еще, что она самая загадочная – появилась в результате слияния двух совершенно разных типов – А и В. Это самая молодая группа, но самая сложная с биологической точки зрения. Считается, что четвертая группа возникла всего тысячу лет назад в результате смешивания монголоидов и индоевропейцев.

– Евгений Антонович, расскажите мне о том, что случилось, – перебила его Маша. У нее кружилась голова, и она хотела есть. Есть и лечь под теплый бок Андрея. Все уже кончено, но она ответственная девочка, и ей нужно было поставить точку.

– Что конкретно вас интересует, Мария? – Без очков маленькие голубые глаза Калужкина казались совсем детскими и беззащитными.

– Все. Ваш эксперимент. Что на самом деле произошло тогда, в 90-х?

Калужкин грустно улыбнулся:

– Лихие 90-е, навязшее на зубах определение, да? Но для нас, Маша, они действительно оказались лихими. Мы с Борей были молоды, легкомысленны, в головокружении от успехов. Нам чудилось, что мы раскрыли тайну, как активировать сразу две группы генов: тех, которые отвечают за красоту и за ум. «Святой Грааль», золотое дно. Тысячи женщин страдали, не имея возможности родить. А мы могли доставить им двойную радость – не только подарить материнство, но и сделать так, чтобы все самое лучшее, что тысячелетиями накапливалось в их генетическом коде, расцвело в родившемся ребенке…

– Но вам не давали субсидий на эксперименты, – тихо сказала Маша.

Калужкин покачал головой:

– Нет, конечно. И дело тут было не только в том, что наука, советская генетика, разваливалась у нас на глазах. Просто все, что мы делали, оказалось настолько ново, что не существовало никакой законодательной базы. Все было незаконно – так думал я.

– А Шварц думал, что, напротив, все дозволено, – кивнула Маша.

– Да. Боря всегда был лидером. Он убеждал меня, играя то на моем честолюбии, обещая, что нам сразу дадут Нобелевку, то на человеколюбии: ведь мы действительно многих могли сделать счастливыми.

– Эта активация генов, – Маша смотрела не на Калужкина, а на капельницу, медленно подававшую физраствор, – срабатывала в ста процентах случаев?

– О нет. Но когда срабатывала, ошибиться было невозможно…

– Слишком красивыми получались младенцы?

– Да. Но мы так и не могли понять, почему в одном случае рождается обычный ребенок, а в другом – наш «идеальный малыш». Мы экспериментировали, варьируя сроки, на которых производилось воздействие на эмбрион, но оно, это воздействие, в любом случае должно было осуществляться на очень раннем этапе.

– А Надя?

– Надя… Видите ли, Лиза, покойная супруга Бориса, очень хотела второго. А возраст был уже… Пограничный, около сорока. Боря, полностью уверенный в своей программе, решил, что тоже хочет посмотреть, как выглядят их с женой общие «лучшие гены». – Калужкин грустно улыбнулся. – Говорил: что ж я, сапожник без сапог? Ну и еще, конечно, как ученого его очень интересовала возможность наблюдения за результатом эксперимента, так сказать, в динамике.

– И как оказался результат?

– О, сначала все было отлично – Надя действительно опережала всех сверстников по развитию, что никого не удивляло, с таким-то отцом. Внешность ее, да, вызывала много шуток – ведь ни Борис, ни покойная Лиза красавцами не были, но… Шутки шутками, без подозрений. Лиза обожала Надю – поздний ребенок. А Шварц хоть тоже в ней души не чаял, но никогда не спускал с нее цепкого взгляда ученого – вел дневник, брал анализы. Все данные хранились в его архиве.

– Ясно, – кивнула Маша. – Погибшем архиве.

– Лиза, к счастью, не дожила до открытия, которое сделал Шварц. Видите ли, профессор первый догадался, что… – Калужкин замолчал.

– Что вы породили монстров, – тихо сказала Маша.

– Суть дела в том, что, очевидно, каждый вид по-своему приспосабливается к отбору – будь он естественный или искусственный. Эволюция идет очень направленно. Так, при влиянии на одни признаки совершенно обязательно изменяются и другие. Понимаете, сработал некий компенсаторный механизм. Наши идеальные, красивые и умные дети были полностью лишены этических норм. Они оказались нравственными уродами. – Калужкин сглотнул. Маша протянула стоящий рядом на тумбочке поильник. Калужкин сделал несколько жадных глотков.

– Убийцами, – сказала Маша, кивнув.

– Да. По Москве ходили бомбы замедленного действия в идеально красивой оболочке и с высоким ай-кью. Каждый из них мог в любой момент лишить жизни другого человека. Проблема в том, Мария…

– Что при наличии таких внешних и умственных данных они быстро пошли вверх. И несмотря на свой юный возраст, уже достигли больших высот, – прошептала Маша.

Калужкин закрыл на секунду глаза:

– Да. И могли бы достичь еще больших. А в этом случае подобраться к ним стало бы много сложнее. Видите ли, Боря был в ужасе от того, что натворил. Он нанял детектива, чтобы убедиться в правильности своего вывода. Поверьте, Маша, я призывал его все рассказать…