Оскал Фортуны. Трилогия

– Где тебя так изуродовали, поэт? – спросила женщина, вновь берясь за нож.

Треплос лукаво посмотрел на Алекса.

– Так незаметнее. Даже ты узнала не сразу.

– Еще бы! – фыркнула служанка. – Когда я увидела тебя в первый раз, ты был симпатичный либриец, а сейчас вылитый келл, коричневый, в юбке и парике. Как тут узнаешь?

Она засмеялась, а Алекс разглядел на её медной табличке цепочку либрийских букв. Очевидно, служанка была рабыней.

Ловко орудуя ножом, женщина мелко шинковала капусту, болтая с поэтом о всяких пустяках. Ссыпав нарезанное в высокую глиняную миску, она потянулась за новым вилком, но корзина стояла слишком далеко. Когда женщина, морщась, стала подниматься, Александр опередил ее.

– Этот подойдет? – спросил он, показывая удивленной рабыне большой крепкий вилок.

Служанка побледнела.

– Господин…

Алекс удивился.

– Другой подать?

Женщина кивнула.

– Поменьше.

– Вот, возьми.

– Благодарю, господин, – поклонилась служанка, а юноша поймал на себе удивленный взгляд Треплоса.

– Я не господин, – улыбнулся Александр. – Я простой матрос.

Служанка удивленно посмотрела на поэта.

– Мы вместе служим одному важному келлуанскому магу, – пояснил тот.

Женщина хмыкнула и одним движением рассекла вилок.

– Госпожа Грейла сейчас выйдет, – торжественно продекламировал появившийся из двери Радир и, подойдя к служанке, потерся щекой о ее плечо. – А мне нельзя пирожка, добрая Маки?

– Пока что нет, бездельник, – добродушно отмахнулась женщина, хлопнув мальца по тугой попке.

Тот томно вздохнул и подошел к Треплосу.

– Ну почему она меня не любит? Разве я не красив? Как думаешь, поэт?

Юноша пожал плечами и продекламировал:

Кто прекрасен – одно лишь нам радует зрение,

Кто ж хорош – сам собой и прекрасным покажется.

Вертлявый юнец не успел прокомментировать новый опус поэта. Дверь вновь скрипнула, пригнув голову с распущенными черными волосами, на галерею вышла… постаревшая и немного заспанная Анжелина Джоли!

– Тебя и в самом деле не узнать, поэт! – проговорила она мягким грудным голосом и плотнее запахнула длинный халат из полупрозрачного льняного полотна, под которым не было ничего кроме ее самой.

Алекс отвел глаза, а Треплос, резво вскочив, поклонился и словно фокусник кролика из шапки достал из сумки сверток.

– Возвращаю, прекраснейшая, твою собственность такой же чистой, какой я ее одел.

Госпожа Грейла засмеялась, принимая платье и парик.

– Значит, мне придется вернуть тебе браслет? – спросила она, с интересом глядя на Александра.

– Думаю, мы договоримся, прекраснейшая, – еще шире улыбнулся Треплос. – А сейчас позволь представить тебе моего друга Алекса. Я ему так расхваливал твоих красавиц, что он загорелся желанием посетить дом "Ночных звездочек".

– Ты купец? – мило улыбнулась женщина, разглядывая юношу, словно непонятный фрукт на базаре. Типа: что это такое, и главное, сколько это стоит?

– Нет, госпожа Грейла, – ответил тот, чуть склонившись в поклоне. – Я матрос.

Аккуратные брови то ли хозяйки, то ли управляющей борделем чуть дрогнули.

– Он не простой матрос, прекраснейшая, – промурлыкал его спутник. – Он очень богатый матрос.

– Вот как? – удивилась Грейла. – Это правда, или он преувеличивает как и все поэты?

– Если и преувеличивает, то не много, – Алекс взял себя в руки и так же мило улыбнулся, не спуская глаз с красивого лица женщины.

В уголках глаз уже проявились морщинки, кожа поблекла и не казалась упругой, шея одрябла, красивые глаза в окружении длинных ресниц смотрели холодно.

– Мой друг желал бы провести время с одной из твоих прекрасных девушек, – тихо проговорил Треплос. – После долгих месяцев в море он так стосковался по женской ласке…

– Милый друг, – женщина сузила глаза. – У меня не портовый бордель…

"Понятно, что не портовый, – про себя ухмыльнулся Александр. – Тут тебе не фастфут, не "Макдональдс", тут все эксклюзивное".

Повторив жест поэта, он сунул руку за пазуху и продемонстрировал на вытянутой руке витой браслет из тонкой золотой проволоки.

Глаза Грейлы вспыхнули, словно указатель в метро – "Проход разрешен".

С милой непринужденностью, она взяла золото.

– Думаю, мои девочки смогут оказать вам внимание.

– Я рад, – вернул ей улыбку Алекс.

– Но вы уйдете до наступления сумерек, – строго проговорила женщина. – Вечером у меня прием, на котором будут очень уважаемые люди.

– Конечно, госпожа! – вновь вступил в разговор Треплос.

– А ты, мой поэт? – обратилась к нему Грейла. – Тоже хочешь с кемнибудь развлечься.

– Только с тобой, о прекраснейшая! – поклонился поэт, смахнув с головы парик. – Ибо ты, безусловно, самая яркая из ночных звезд.

Грейла звонко засмеялась, и тут Александр заметил, что в отличие от голливудской звезды у хозяйки нидосского борделя не хватает двух зубов.

– Ну, пойдем, не очень богатый матрос, – женщина протянула Алексу изящную маленькую руку с холеными пальцами и длинными, аккуратно подстриженными ногтями. – А ты, поэт, жди здесь. И сочини чтонибудь к моему возвращению.

– В тебе мое вдохновение! – вскричал Треплос.

– Я никак не могу определить, кто ты? – спросила Грейла, когда они вышли со двора. – У тебя радланский тип лица, но телосложением ты скорее ольвиец, и у тебя ольвийский меч. Вот только твой акцент не похож ни на один из тех, что я знаю.

– Мой дом очень далеко, госпожа, – любезно ответил Александр. – Я тонганин.

– Где это? – поинтересовалась женщина.

– На севере, – пояснил он. – За Ольвией.

– Ты проделал долгий путь, юноша, – покачала она головой, и тут внимательный Алекс разглядел в ее волосах тщательно закрашенные нити седины.

Парень пытался держаться непринужденно, но понимал, что на этот раз у него получается плохо. Проклятый гормон играл, словно сводный духовой оркестр на параде, как будто мстя за прошлое невнимание. Сердце бухало отбойным молотком.