Осколки фарфорового самурая

В очередной раз убедился в том, что ожидание – одна из самых изощерённейших пыток, придуманных человеком. Страх кристаллизовал биомассу заложников, подчинив их действия единому алгоритму повиновения. Их движения скованны, их мысли косны, даже дыхание вполовину лёгких стало нормой. Задеревеневшие мышцы шеи не позволяли повернуть голову, чтобы посмотреть на соседа, а перекинуться парой слов – немыслимое богохульство перед лицом наших палачей.

Если бы вместо этой беспощадной бойни мы все оказались в зрительном зале кинотеатра, а вышеописанные события были частью нового фильма Тарантино, то в этой сцене, над неподвижно застывшими головами, должна была порхать беззаботная бабочка. Гадать о музыкальном сопровождении её полета бессмысленно – у Квентина могут быть тысячи верных вариантов. Камера усердно следит за ломаной траекторией её полёта и, несмотря на старания оператора, иногда теряет на время свою элегантную цель (неплохой приём, чтобы подчеркнуть спонтанность действия). Путешествие близится к концу, идеально ровный, гладкий череп одного из заложников становится импровизированным аэродромом. Крупный план: Madeleinea lolita (а это именно она) практически неподвижно сидит на блестящей полусфере, лишь слегка поводя своими крохотными пёстрыми крылышками. Хлопок. На лоснящуюся лысину обрушивается чья-то волосатая рука, припечатывая несимметричное изображение незадачливой путешественницы к тёплой наковальне. Музыку сменяет отвратительный смех. Иронично и то, что на Земле найдутся учёные, готовые убить за возможность изучения этой редчайшей бабочки, ведь добраться до ареала её обитания способны лишь отчаянные фанатики. Жаль, что всё это лишь плод распоясавшегося воображения, но даже оно было не способно спасти от всё нараставшей зубной боли.

Радость переполняла меня, когда два дня назад я вышел из кабинета стоматолога с сияющей улыбкой и средней пробоиной в моём недельном бюджете. Тогда мысль о том, что мне снова придётся лежать под ярким светом с трубкой слюноотсоса (ужасно корявое слово) в разинутом рту, казалась просто невыносимой и вытягивала из меня пустые обещания чистить зубы после каждого приёма пищи. А теперь моей заветной мечтой было улечься в том самом кресле с видом в начале на шумный проспект, затем на потолок; на правой от окна стене небольшой плакат с одинокой яхтой посреди безмятежного океана, на левой – пусто. Услужливая медсестра с помощью своего адского прибора фехтует с моим языком, чтобы я не захлебнулся слюной и стекающей со сверла водой. А врач (очень привлекательная женщина лет на десять старше меня) с маниакальным упоением создаёт зуб вокруг последней целой стенки. Я старался думать о чём угодно, лишь бы не возвращаться к неумолимой действительности, и с каждым разом погружался в неё всё глубже, беспомощно ощущая, как спасительная нить воображения ускользает из рук.

Совершенно неожиданно заложники получили небольшое послабление. Со стороны казалось, что какие-то планы были нарушены: террористы сначала собрались на небольшой совет в глубине сцены, а затем и вовсе покинули зал, оставив нас под символической охраной из пяти человек. Это немного разрядило обстановку, и мы стали вести беседу, насколько это было возможно в нашем положении. Поначалу мы перешёптывались короткими фразами, выдерживая довольно внушительные паузы и озираясь на бандитов. Раз за разом мы всё больше убеждались, что совершенно их не волнуем, соответственно, паузы становились короче, а предложения длиннее.

Очень кстати у брюнетки в сумочке нашлось обезболивающее, и я незамедлительно разжевал отвратительнейшую на вкус пилюлю, заев её пластинкой фруктовой жевательной резинки, любезно предоставленной её подругой. Больничная горечь под слабым соусом из тропических плодов сделала своё дело – боль ушла, оставив после себя немного тяжёлую голову и отвратительный привкус во рту. Забота о ближнем немного расшевелила девушек, помогла им абстрагироваться от окружавшей нас грязи.

Нам удалось обойтись без начальной неловкости, свойственной незнакомцам – каждая минута могла оказаться последней, и наш разговор скорее походил на исповедь, нежели на неловкую болтовню, когда речь превалирует над смыслом. Постепенно между нами установилась особая внутренняя связь, словно мы знакомы уже много лет и у нас нет и быть не может никаких секретов или недомолвок. Всё же смертельная опасность до сих пор работает как универсальный инструмент сплочения незнакомых прежде людей.

В глубине души я лелеял надежду на последний флирт, исходя из ситуации, заведомо лишённый логического продолжения – своего рода искусство ради искусства.

XVIII

Девушки познакомились на первом курсе университета, где изучали психологию. Совместная работа над одним из курсовых проектов помогла им не только получить хорошие оценки, но и выйти на новый уровень межличностного общения. То, что поначалу казалось дерзким, современным увлечением, страстью к познанию чего-то необычного, незаметно переросло в настоящее чувство. Неожиданно для самих себя они выяснили, что неповоротливая общественная мораль явно не поспевала за их взглядами на любовь и семейную жизнь, а потому они были вынуждены скрывать свою связь даже от родных. Проверка лояльности прошла абсолютно безболезненно – стоило на семейном торжестве лишь вскользь упомянуть дальнюю родственницу из Питера, которая никогда не скрывала своих моносексуальных отношений и даже планировала заключить союз на тёплом калифорнийском берегу, как буря крайне негативных эмоций пронеслась над праздничным столом, женщины раскудахтались, а мужчины пошли курить. На вполне логичный вопрос, чем Михаил Сергеевич – двоюродный дядя брюнетки, заядлый алкоголик и шовинист – лучше вице-президента международной транспортной компании и просто очень умной и красивой женщины, ответом послужила банальная лекция об упадке нравов в современном обществе и тотальном отупении молодёжи. В итоге решили пить чай, ведь уже поздно, а мужикам надо хоть немного протрезветь и самим дойти до дома.

Подобное положение дел лишь раззадорило моих милых бесенят, и уже на следующий день они приобрели горящую путёвку в Грецию, на Крит. Попытка сбежать хотя бы на время от мещанского ханжества, замешанного на перманентной неудовлетворённости и первобытной ограниченности, была воспринята целевой аудиторией в рамках традиционных представлений морали, и о подозрениях в содомии не могло быть и речи. Слабая попытка напомнить, что сентябрь – время начала учёбы, хоть и последнего курса, «но так не поступают», – была пропущена мимо ушей, как, впрочем, и многое другое в столь юном возрасте. Девчонки же были очень счастливы, ведь впереди их ждали десять безоблачных дней абсолютной свободы, щедро сдобренной жарким солнцем, средиземноморской диетой и невероятным коктейлем из запахов, звуков и цветов дружелюбной страны. Подготовительная неделя пролетела незаметно и была перемолота лопастями турбин взлетающего самолёта. В аэропорт они приехали к концу регистрации на рейс, а потому с местами им не повезло, и это, пожалуй, было единственным разочарованием за весь отпуск. Четыре часа в компании пьяных соотечественников, измотавших бедных стюардесс бесконечными просьбами и хамским поведением, – не лучшее начало отдыха. Хуже всего, что эти невменяемые люди считали себя невероятно смешными и непременно пытались поделиться своим искромётным юмором с окружающими, а самый одарённый из них заплетавшимся языком громко просил «командира» высадить его с друзьями «на Красноармейской». Долгожданная тишина наступила после того, как командир корабля согласился высадить дебоширов, только не на Красноармейской, а в Стамбуле, причём за их счёт. Видимо, проводить отпуск в гостях у братского народа Турции с отрицательным балансом в бюджете не входило в их мутные, как и их головы, планы, и вся компашка дружно завалилась на боковую. Оставшаяся часть полёта прошла спокойно, даже тривиально: за ритуалом кормления следовало гигиеническое собрание возле туалетов, потом все растеклись по своим местам, пристегнули ремни и самолёт начал снижаться.

Таможня пройдена, и Крит распахнул нашим путешественницам свои широкие объятия. На острове Зевса им не было нужды скрываться или бояться чьего-либо осуждения, ведь право на свободную любовь здесь чтилось ещё со времен Миноса и его блудливой жены. Уединение труднодоступных бухт и горных извилистых троп они с точностью барменов смешивали с многолюдным океаном городских рынков и стандартных туристических маршрутов, добиваясь нужной степени опьянения безграничной свободой. Они практически не пользовались услугами своего скромного отеля, пересекая остров в любых, понятных только им направлениях, просто потому, что не могли принять схему отдыха «отель-пляж-отель», считая её исключительно пустой тратой драгоценного времени. Это были самые замечательные и продуктивные дни в их совместной жизни – чтобы закрыть чемоданы, пришлось садиться на них вдвоём. На обратном пути милые сердцу соотечественники уже никого не беспокоили и мирно спали, видимо, окончательно израсходовав запал к веселью.

Впереди уже маячили унылые серые будни, но, раз глотнув воздуха свободы, девушки не могли себе представить другой жизни и приняли единственно правильное решение снимать вместе квартиру. Их родители не были против, разглядев в их поступке попытку начать самостоятельную жизнь: пусть себе живут, ведь платить ренту вдвоём гораздо легче. Мечта стала явью, и они погрузились в быт с головой, радуясь любым его проявлениям, наслаждаясь друг другом даже во время мелких ссор, никогда не смевших перерастать в полновесные скандалы. До сегодняшнего вечера их жизнь была близка к идеалу семейного счастья, лишь слегка затронутого червоточиной быстротечности времени для влюблённых, точно подмеченной хрестоматийным драматургом.

Мы не говорили о смерти, намеренно избегали этой темы, решительно хватая за хвост ненужные слова. Девушки усердно старались казаться спокойнее, чем были на самом деле, их выдавали преувеличенно бодрые интонации в голосе и неподдельно бледные, практически белые, лица. Мне ничего не оставалось, как стараться побольше шутить и подбадривать их, не привлекая ненужного внимания. До поры мне это удавалось. И хотя исполнилась заветная мечта Джоуи Триббиани, я уже не питал особых иллюзий по поводу последнего флирта.

XIX

Крах моих надежд на последнее любовное похождение совпал с другим интересным открытием. Оказалось, что руководителем кафедры психологии в университете, где учились мои спутницы, был некий Бронштейн Семён Эдуардович – довольно известный психолог и полнейший бездарь. Мне довелось познакомиться с ним при очень занимательных обстоятельствах, когда я учился в старших классах школы. В конце девятого класса у меня случился конфликт со школьной директрисой из-за незаслуженной четвёрки на выпускном экзамене по истории. Последующий год в стенах школы превратился в настоящую диверсионную войну, победа в которой не досталась ни одной из сторон.

Поначалу в ход шли средства изобразительного искусства. Так, в мужском туалете на третьем этаже неожиданно для всех появилось граффити, призывающее ввести в старших классах уроки полового воспитания, главные герои которого сильно походили на физрука и завуча по воспитательной работе, застывших в позе, ещё не знакомой ученикам младших классов. Бедный учитель ИЗО, которого вызвала следственная комиссия для установления авторства произведения, за годы, проведённые в школе, настолько привыкла к бесталанности своих учеников, что сразу предложила искать героя среди взрослых, потому как её дети на это не способны даже теоретически. Затем был элегантный саботаж конкурса школьных талантов, победители которого отправлялись на ежегодный областной форум низкопробной самодеятельности. Мне удалось подключиться к звуковому аппарату, и саундтрек гвоздя программы оказался очень неожиданным для любимца всех девушек и дам за пятьдесят, обладателя посредственного баритона и роскошных кожаных штанов, так и не сумевшего исполнить под минус первую песню со второй пластинки Slayer. К слову сказать, отвечавший за аппарат обежешник ровным счётом ничего в технике не понимал, а вот его помощник и, по совместительству, мой крупный должник очень искусно делал вид, что тоже ничего не понимает и даже был очень рад расплатиться таким лёгким способом. После небольшой заминки актовый зал был обесточен и на несколько секунд погрузился в кричащую, визжащую и смеющуюся школьную темноту. Миссия оказалась выполнена, и я выскользнул из зала. Но всё это было лишь аперитивом к основному блюду.