Осколки небес

— И никого звать, — продолжил Нуриил, балансируя над пустотой и придерживаясь за решетку окна. — Его сейчас приведут.

— Выпусти ее! — потребовал Азариил. — Ты не имеешь власти удерживать человека…

— Не имел. Но времена меняются, меняемся и мы. Взять, к примеру, тебя. Ты возгордился, возжелал свободной воли, чтобы вершить судьбы, и вот ты здесь — жалкий, поверженный. Одинаково страшишься Неба и преисподней: в ужасе перед адом пытаешься раскаяться и при этом готов отстаивать собственную правоту. Но тебе ли не знать, Азариил: раз оступившись, мы безвозвратно теряем Небеса! Такими нас создали. Несогласным одна дорога — в муку вечную. Хотя есть и другой путь.

— Другой? — слова сбивали с толку.

— Аваддон, — Нуриил произнес имя падшего с благоговением. И все наконец обрело ясность.

— Это ты вызвал меня в Невечерний храм, чтобы отвлечь от Андрея. Ты выдал его демонам. — В памяти возник тот день и час, когда Азариил в смятении искал звавшего и не находил; когда наткнулся на брата в одном из нефов и поверил в случайность встречи; когда позволил себя одурачить.

— Асмодей настаивал, — Нуриил пожал плечами. — Был крайне убедителен, когда предупреждал о твоем рвении во чтобы то ни стало уберечь душу.

— Но зачем? Неужели надеешься избежать наказания за предательство? Отец не допустит!..

— Отец допускал и не такое.

— Вспомни Денницу!

— Что может быть ужаснее вечного заточения в аду, — с притворным сокрушением сказал Нуриил. — Денница был велик, но глуп, за что и поплатился. Гордыня затмила его разум. Попытка свергнуть Бога — какой абсурд! И все же его беззаконие многому научило других. Подумай о Мастеме. Когда Господь заточил Люцифера в преисподнюю, туда же отправились и падшие ангелы, но треть из них хитрый Мастема упросил Бога оставить на земле, чтобы искушать людей и таким образом испытывать их веру. Он не просто избежал ада, но и принял на себя командование легионами злых духов!

— Браво, — без энтузиазма прокомментировал Азариил. — Ты восхищаешься чужой гнусностью.

— А ты гордишься. И ставишь собственную волю выше воли Создателя. Кто из нас хуже? Какой мерой будем мерить? Каким судом судить? Человеческим — недостойно для ангелов. Божественным — окажемся одинаково бесчестны. Скажи, ты ощущаешь себя плохим?

Тот же вопрос недавно волновал Андрея.

— Я ощущаю себя собой. А восторгаться демонской изобретательностью мне в голову не приходило.

— До поры до времени, — заверил Нуриил. — Пока для тебя большая часть белого по-прежнему остается белой, а черная черной, но это не продлится долго. Крошечная червоточина разъедает спелый плод в считанные дни. И когда неотвратимость ада навалится своей чудовищной тяжестью, ты будешь рад любой лазейке, лишь бы вырваться из кровавого мрака, от бесов, сжирающих тебя живьем.

— Если преисподняя отвратительна, зачем же связываться с демонами? Зачем предавать?..

— А зачем ты предал?

Азариил сощурился, смерив бывшего брата тяжелым взглядом.

— Свобода воли. Познание. Чувства, — Нуриил перечислил отличия сынов Божьих от человеческих.

— Нам не стать людьми, не присвоить чужое…

— Но мы сможем жить, как они! — Нуриил сорвался с подоконника и опустился на пол.

Варя вскрикнула от неожиданности и страха.

— Сможем выбирать! Познавать мир и друг друга! Чувствовать! Мы останемся на земле — бессмертными и свободными!

— Ради чего? Свобода ради свободы? Познание ради познания?

— Разве этого мало?

— Страсти и обладание вещами не делают людей счастливыми, Нуриил. Потому что никакими земными удовольствиями не заполнить душевную пустоту, одолевающую человека, лишенного общения с Богом. А воля, к которой ты стремишься, вводит в заблуждение, потому что чаще всего это воля творить беззакония, а вовсе не добро. По-настоящему счастливы лишь те из людей, кто, умирая, обретает Царствие Небесное. А ты отрекаешься от него в угоду похоти и разврату и полагаешь, будто избежишь участи бесов?

— Не сравнивай меня с тварями, подобными им. Сегодня, здесь Аваддон возродится. И я останусь собой.

— Бог не допустит! — закричала Варвара.

— Уже допустил.

Нуриил обернулся, и правая стена храма вдруг почернела. Клубящийся мрак выплеснулся на мозаичный пол, местами покрытый снежными наносами. Из мрака дохнуло гарью и мерзостной вонью разложения, и Азариил непроизвольно попятился.

Первым тьма отрыгнула из своих глубин Андрея — тот упал, ткнулся лицом в сугроб и вскочил, ошарашено озираясь. Варя закричала и метнулась к нему через весь храм, однако следующим появился Асмодей, за ним развязной походкой — Белфегор, по-прежнему в женском обличье. Варя застыла, не в силах шелохнуться, а из черноты вылезали все новые и новые демоны. Данталиан многоликий, увешанный золотом Валафар, король шабашей Леонард с козлиными рогами и копытами, тучный Маммон и бледная, чувственная Лилит. Несколько черных бесов-прислужников тащили свитки, свечи, артефакты и пыльные мутные бутыли с кровью и маслом. Последний нес сверток, в котором кто-то копошился и хныкал.

— Азариил, — поприветствовала Белфегор, сверкнув белозубой улыбкой. — Рада встрече, ангел мой. Ты предал Отца — горжусь и преклоняюсь.

— Не паясничай.

— Хмурый и немногословный, как всегда. Но блеска в нимбе и силенок поубавилось, перья потускнели. Таким ты мне нравишься больше. Чувствую родственное существо, — она остановилась в шаге от него, призывно заглядывая в лицо и приподняв бровь.

— Изыди, — холодно бросил Азариил. Его сейчас занимало другое.

— Думаю, я без труда уговорю Мастему поручить мне шефство над тобой. Вчерашний ангел в личном услужении — аж мурашки по телу!

Азариил перевел на нее взгляд. Но, вопреки ожиданиям, бесовку не отшвырнуло, не задвинуло в угол, не размазало по стене.

— Давай притворимся, что я испугалась, — сочувственно предложила Белфегор и проследовала в конец наоса, разглядывая фрески на стенах.

— Зар! — раздался отчаянный зов Андрея.

Азариил шагнул к нему, но на пути, словно из-под земли, вырос Асмодей.

— Куда-то спешишь? Как верный пес, по старой привычке рвешься защищать хозяина? Не торопись, теперь это не твоего ума забота. Помимо прочего, я с тобой ещё не закончил, — плотоядно прошипел демон.

С нарастающим ужасом Азариил ощутил, как злая сила вновь впивается в него, точно ржавые железные крюки, и выворачивает крылья. От боли помутился рассудок. А потом вдруг послышалось, как горячо шепчет Варя, вжавшись спиной в стену:

— Да воскреснет Бог…

— Заткните ее, кто-нибудь, — коротко приказал Асмодей.

Молитва оборвалась истошным криком.

* * *

Он помнил коридор подземелий, по которому его протащили. Размазанную кровь на полу, чье-то мертвое тело и другое — еще живое, мелькнувшее в просвете между дверью и косяком. И предсмертные хрипы, и каркающий кашель, и брызги фонтаном из перерезанного горла. Тонкие, быстрые ручейки, наполнявшие одну грязную бутылку за другой, стекавшие по костлявым пальцам…

Он помнил собственный ужас и парализующее чувство вины. Это из-за него сюда явилась мучительная, безобразная смерть. Он принес ее с собой, отдал ей на растерзанье невинных людей, убил тех, кто дал ему убежище…

Он помнил горький, липкий и плотный, как деготь, мрак, сгустившийся вокруг непроницаемой массой, отравой протекший в горло. Наверное, из-за яда, клубившегося в воздухе, его тошнило и нещадно рвало все то время, всю ту вечность, пока бесы проталкивали его сквозь черноту. Изможденный, дрожащий от омерзения, он наконец вывалился наружу и очутился в незнакомом разрушенном храме.