Осколки небес

Холодные серые сумерки затекали в разбитые окна, с потолка сыпал снег. Немного оправившись, Андрей заметил Азариила с Варей и мигом позабыл о собственных злоключениях.

— Зар!

— Ш-ш-ш, — прошелестел над ухом вкрадчивый голос бледной, как отполированная кость, демоницы с томным взглядом. — Он больше тебе не поможет.

Андрей в ужасе отпрянул. Натолкнулся спиной на что-то твердое и непоколебимое, как скала. Обернулся. И остолбенел, увидав перед собой отца.

— Ты виноват в моей смерти, — прогудел тот утробно, едва размыкая губы. — Ты убил меня! Я теперь в аду…

Андрей затряс головой, не в силах вымолвить ни слова.

Вдруг отцовское лицо расплылось жирной кляксой, краски смешались, и из них, будто из горячего воска, вытек новый облик. Варин.

— Зачем ты втянул меня в этот кошмар? — плаксиво пожаловалась «сестра». — Они станут меня пытать, надругаются над моей невинностью!..

Тут сзади донесся страдальческий вопль: кричала настоящая Варя, отбиваясь от бесов.

— Отпустите ее! — заорал Андрей. — Вам нужен я, а не она!

— Имейте совесть! Будьте человечны! — передразнил один из демонов, увешанный золотом, и остальные издевательски загоготали.

— Говорю ведь, будут пытать, — поделился откровением многоликий, на сей раз низким голосом Азариила. — Выпотрошат.

— Лжешь!

— Папой твоим клянусь. Он, кстати, шлет горячий привет…

— Не слушай! — придушенно позвал Азариил. — Данталиан, отойди от него!

Ангел болтался над полом, неестественно выгнувшись, будто растянутый за руки на невидимой дыбе. Наморщенный лоб блестел от пота, в глазах — смертная мука. Демон уставился на него исподлобья, потом ухмыльнулся, и Андрей узнал самого себя:

— Мы ведь друзья, Зар, как ты мог?.. — в точности копируя интонацию, упрекнул двойник.

— Не слушай, — повторил Азариил. — Все его слова — не больше, чем змеиный яд…

Бесы тем временем вихрем пронеслись по залу: расставили и зажгли свечи, исчертили стены пентаграммами и прочей черномагической символикой и доставили откуда-то огромную каменную плиту. Поместили ее в центре наоса прямо под куполом — получился жертвенник. Снег равнодушно ложился на его матовую, шершавую поверхность.

— Приступим! — провозгласил Асмодей и громко хлопнул в ладоши.

В тот же миг оглушительно грохнуло, и сверху, взметнув тонну пыли, обрушилась деревянная балка. Выстроившиеся полукругом нечистые одобрительно загудели.

Асмодей взмахнул рукой — балка вросла в пол — и глумливой учтивостью обратился к Андрею:

— Прошу.

Кошмар повторялся с удивительной точностью. Рывок, треск ткани, боль от когтей, сдирающих одежду. Ободранные жесткой древесиной руки и спина, сведенные судорогами мышцы. Нет. Он не станет кричать. Не дождутся. Стиснув зубы, Андрей заставил себя терпеть молча и обратился вглубь памяти в поисках молитвы. Азариил уверял, будто он прочел какой-то псалом, значит, надо напрячься изо всех сил и вспомнить. Однако мысли расплывались, словно нефтяная пленка по поверхности воды, вдобавок от боли лихорадило, и сосредоточиться не удавалось.

— Не будем терять время, — Белфегор подняла одну из пузатых, мутных бутылей, наполненных кровью, — пока не нагрянула ангельская артиллерия. Предлагаю обойтись без вессаона.

— Артиллерия не нагрянет, — спокойно возразил юноша в свободных синих одеждах, брезгливо державшийся в стороне. — Но смысл поторопиться есть.

— Поддерживаю, — согласился кто-то из демонов, и остальные одобрительно загудели.

Откупорив сосуд, Белфегор смочила пальцы и принялась выводить на каменной плите круг, вычурные знаки и непонятные письмена. Окружающие затянули протяжную песню. Иконописный юноша в синем испарился, словно и не присутствовал. Уж не с ним ли беседовал Асмодей в одном из видений?..

Андрей обратил внимание, как задергался Азариил: неистово и отчаянно, будто слова хлестали и жгли его, доставляя мучения куда большие, чем вывихнутые руки. Воистину бесовскими устами сейчас вещало само зло, и ангелам оставалось лишь корчиться в агонии — или бежать.

Покончив с наскальной живописью, Белфегор отшвырнула опустевшую бутыль и поднялась на жертвенник. Демоны притихли.

Сумерки за окнами сгустились. Яркие огоньки свечей заколыхались на сквозняке, и по углам заметались уродливые тени, обличая в собравшихся исчадия ада. Незримое сделалось зримым. И путы Азариила, и его искалеченные дрожащие крылья — все обнажилось и легло на стены черными узорами.

Воздев перепачканные кровью руки к потолку, Белфегор завыла, исторгая из себя заклинание. С последним словом в глубине земли грохнуло. Пространство содрогнулось. Рогатые бесы трусливо съежились, поджав хвосты. Демоны безмолвствовали.

— Он будет здесь через минуту, — произнесла Белфегор, опуская руки. — Где младенец? Живо! Все должно быть готово к его появлению!

Подобострастно скрючившись, прислужник поднес ей шевелящийся сверток. В пеленках копошился новорожденный ребенок, красный и сморщенный, со слепыми мутными глазками.

Андрей зажмурился, отказываясь смотреть, воспринимать, верить. Творилось нечто чудовищное, необъяснимое, недопустимое для мировоззрения, которое проповедовали Азариил с Варей. Как Бог мог оставаться безучастным к происходящему? Как позволял глумиться над крошечным безгрешным созданием? Неужели только так, ценой многих невинных жизней искупалось своеволие человека и отступничество ангела? Неужели бесы восторжествуют и омоются в крови лишь потому, что кто-то здесь достоин наказания? Где же Его милосердие? Где справедливость?

Если до сих пор Андрей пытался молиться, то теперь боль и горечь наполнили мысли возмущением и отвратили от Небес. В груди закипел гнев. От ярости захотелось закричать — и вдруг не нашлось подходящих слов. Захотелось прекратить безумие — и вдруг родилось осознание собственной ничтожности и беспомощности. Ему ли, жалкому, обреченному, распластанному на столбе, клеймить духов злобы? Те в лучшем случае посмеются, в худшем — добавят пыток.

Андрей увлекся горестными переживаниями и не заметил, как Белфегор исчезла с алтаря. Гробовая тишина обрушилась и придавила тяжелым валуном — не шелохнешься, не вдохнешь глубже. Даже Азариил оцепенел, будто покрытый ледяной коростой: перестали трепетать раненые крылья, сжались в полоску посиневшие губы, остекленели глаза.

Надвигалось страшное. Неотвратимое.

Помысел о расплате и малодушное желание умереть без мучений, мелькнув, растворились в грохоте сердцебиения. И тогда появился он. Тот, кого ожидали демоны, перед кем они почтительно склонились, раболепно согнулись и угодливо затряслись.

Андрей ожидал грома с небес, землетрясения или, на худой конец, трещин, ползущих по стенам. И немало удивился, когда дверь, ведущая в притвор, отворилась, и в наос без эффектов и сопровождения вошел узкий, высохший, длинный старик, похожий на смерть. Одет он был в безупречный костюм, как и в тот единственный раз, когда Андрей имел несчастье встретить его за карточным столом. Он ни грамма не изменился. Хотя теперь, вопреки всему, не казался ни грозным, ни пугающим. Глядя на то, как он шествует по мозаичному полу, Андрей от неожиданности даже усмехнулся.